Покорение Южного полюса. Гонка лидеров - Роланд Хантфорд

Скотт понял намек и отступил. Скелтон проверил записи, сделанные во время их экспедиции, и обнаружил в них следы явной некомпетентности, которые, став достоянием гласности, развязали бы руки врагам Скотта-.

Тем временем Кэтлин усиленно работала над его карьерой. Она отказалась последовать за ним в Девонпорт, благоразумно предпочтя находиться поближе к руководству флота и зданию Адмиралтейства. Она обладала удивительным талантом от всего сердца бороться за человека, словно он значил для нее больше, чем ее собственная жизнь. Конечно, она преувеличивала способности Скотта (ведь сам факт того, что она стала его женой, предполагал в нем массу скрытых достоинств). В конце концов, известно, что выводы о мужчине можно сделать по его женщине! Она направила всю силу своего очарования на самых влиятельных офицеров Адмиралтейства, в особенности на двух из них: капитана Марка Керра и капитана Генри Кэмпбелла, старых товарищей Скотта. К концу года Кэтлин добилась для мужа назначения в Адмиралтейство на должность заместителя второго морского лорда вице-адмирала сэра Фрэнсиса Бриджмана.

В один из выходных дней Кэтлин оказалась в поместье сэра Эдгара Спейера, банкира из лондонского Сити и известного филантропа, которого сумела заинтересовать идеей новой экспедиции Скотта. Более того, ей удалось добиться согласия Спейера на оказание всесторонней поддержки этому плану. Кэтлин была просто одержима экспедицией, иногда даже казалось, что она не вышла бы замуж за Скотта, если бы тот не собирался отправиться в Антарктику.

Помимо прочего, еще нужно было родить ребенка, который на самом деле и был основной причиной замужества Кэтлин. Она требовала обязательного присутствия Скотта в Лондоне в те дни, которые были наиболее благоприятны для зачатия, но в остальное время, видимо, довольно хорошо переносила его отсутствие, так что эта функция новоиспеченного супруга стала почти комически очевидной. Вряд ли он мог что-либо возразить – Кэтлин к тому времени в полной мере обнаружила свою увлеченность идеей ниспровержения мужского превосходства. Она принадлежала к авангарду феминистского движения. «Война полов» – тогда лишь модный лозунг – для нее была жизненной реальностью. Она хотела поменяться ролями с мужчиной и доминировать над ним вместо того, чтобы подчиняться ему. По ее собственным словам, она была девственницей, когда выходила замуж за Скотта, и придавала этому очень большое значение.

«Подбрось свою шляпу, воскликни что есть силы и запой триумфально, – более пышно, чем обычно, писала ему Кэтлин в канун Нового года, впервые почувствовав задержку на несколько дней, – сдается мне, что мы на верном пути к достижению моей цели». Это слово «моей» вместо «нашей» так откровенно сорвалось с кончика ее пера – для Скотта, возможно, слишком уж откровенно. Он мягко возразил ей.

На самом деле у Кэтлин уже были заранее заготовлены имена: Питер, если будет мальчик, и Гризельда – в случае рождения девочки. А Скоттом надолго овладело дурное расположение духа.

Меня мучает взгляд на жизнь как на борьбу за существование [писал он Кэтлин в одном из писем]. Кажется, что я до сих пор раскачиваюсь… не способен управлять обстоятельствами – и все еще сохраняю про запас то, что может привести к успеху, не видя достойной области для его применения.

К концу 1908 года была готова вторая версия мотосаней Скотта. Он написал Нансену, спрашивая совета, где и когда лучше провести испытания, чтобы найти правильный снежный покров.

Я предполагаю поехать в Вашу страну… Вы и сами знаете… что нужны реальные условия, которых не найти за пределами полярного круга.

На что Нансен, как любой человек, хорошо знакомый с миром гор, смог ответить: «На одном из больших ледников… конечно, Вы получите условия внутриматерикового льда…»

Вместо этого Скотт выбрал Лиллехаммер, город в Восточной Норвегии, расположенный в долине на берегу озера, потому что туда было легче добраться. Не получив разрешения на отпуск, он поручил проведение испытаний Скелтону, который вернулся в Лондон с обнадеживающим отчетом о том, что «для нормальной работы в Антарктике потребуется лишь незначительная модификация».

24 марта 1909 года, в тот самый день, когда Скотт впервые приступил к своим новым обязанностям в Адмиралтействе, он услышал новость о том, что Шеклтон прибыл в Новую Зеландию, превзойдя его собственное достижение. Шеклтон побывал в девяноста семи милях от полюса, отодвинув прежнюю отметку рекордно южной точки на 360 миль. Это было самое большое единовременное продвижение, которое когда-либо предпринималось по направлению к любому из полюсов планеты. Но в итоге Южный полюс все-таки остался ждать Скотта. И Амундсена.

14 июня 1909 года Шеклтон вернулся в Лондон, где ему устроили триумфальную встречу. Скотт переживал это событие очень болезненно, поскольку его собственное возвращение с «Дискавери» прошло почти незаметно. Хью Роберт Милл описывает, как в Королевском географическом обществе в тот самый день он

встретил Скотта, мрачно обсуждавшего с Келти, следует ему встречаться с Шеклтоном или нет. Он не хотел идти, но всегда и во всем оставался рабом долга. Мы настояли на том, что поприветствовать своего бывшего подчиненного – его прямая обязанность.

Амундсен, оценивший сделанное Шеклтоном, написал спонтанное обращение к Королевскому географическому обществу:

Я должен… поздравить вас… с этим чудесным достижением… Английская нация благодаря подвигу Шеклтона одержала победу в антарктических исследованиях, [sic] которую никто не сможет превзойти. Нансен добился абсолютного результата на севере, а Шеклтон – на юге.

Надо сказать, что Шеклтон остановился и повернул назад в тот момент, когда до цели было рукой подать. Это был один из самых мужественных поступков в истории полярных исследований! На вопрос жены, откуда у него взялись для этого силы, он ответил: «Я подумал, что тебе нужен скорее живой осел, чем мертвый лев». Для того чтобы повернуть назад и продолжать жить с чувством, что все «могло быть по-другому», понадобилась особая твердость духа.

Но Шеклтон не просто достиг новой самой южной отметки. Несколько членов его команды под руководством профессора Эджворта Дэвида (которому исполнилось пятьдесят четыре) стали первыми людьми на Южном магнитном полюсе, другие участники экспедиции Шеклтона совершили успешное восхождение на гору Эребус, что стало первым покорением вершины в Антарктике. И все это осуществилось в течение одного сезона – действительно выдающийся результат. У ног Шеклтона оказалась вся Британия, что было закономерно, ведь эта страна ценит подвиг как стиль жизни. Она нуждалась в герое – и Шеклтон стал им.

Хотя Британия все еще оставалась сильнейшей державой планеты, беспокойство по поводу будущего уже готово было прорваться наружу. Грубая и агрессивная энергия имперской Германии – стремительно растущего амбициозного государства, лишенного того мучительного морализаторства, которое свело на нет дух британцев, – становилась реальной угрозой, нависшей над миром. Забастовки и социальные волнения были предвестниками грядущих беспорядков. И в такой атмосфере, полной неопределенности и сомнений, возник Шеклтон – веселый, щегольской, беззаботный, – именно та фигура, в которой нуждалась встревоженная страна для обретения уверенности в себе.

Король Эдуард VII, проницательный монарх, отлично понял это, даровав Шеклтону рыцарское звание, в то время как Скотт оставался всего лишь «коммандером Королевского викторианского ордена», нервным, беспокойным и подозрительным – символом своего времени. Шеклтон же стал тонизирующим средством для всей страны.

Это было связано не только с тем, что благодаря ему «Юнион Джек» оказался к Южному полюсу ближе, чем любой другой флаг. Шеклтон добился цели гораздо более привлекательным способом. Он заслужил славу, едва не потеряв все, и пережил приключение в истинно британском стиле, со всеми необходимыми ингредиентами: там были героическая схватка с судьбой, эпическое бегство от несчастья, триумф воли, благодаря несокрушимой выдержке, и счастливый конец после опаснейшего балансирования на грани. Поучительная история!

Кроме того, Шеклтон обладал всеми качествами, которые необходимы каждому настоящему герою, и был искренним патриотом. «Я представляю 400 миллионов британских подданных», – написал он своей жене. Как сказал вскоре после возвращения Шеклтона один журналист, он принадлежал «к типу людей… изображенных… в старых сказках и морских романах… настоящий гардемарин». Публицисты, отлично чувствовавшие настроение общества, тоже много распространялись на этот счет. «В наше время, – говорилось в передовице “Дейли Телеграф”, – наполненное пустыми пересудами об упадке нации, он вернул былую славу целому поколению».