Переступая грань - Елена Катасонова

Слова сыпались, как из рога изобилия. Он ей нужен... Один-то день можно бы подождать?

- Завтра с утра не могу, - выдавил из себя Женя. - Надо достать кое-что для Леры.

- Достать? - со смешком переспросила Надя. - Давненько не слышала я знаменитого совкового слова... Купить, ты хочешь сказать? Так когда получаешь приличные бабки, это же не проблема! А ты, по-моему, их получаешь.

Хорошо она ему намекнула. И пожалуй, с угрозой - едва уловимой, но явственной.

- Не все еще продается, - возразил Женя. - Завтра с утра я звоню в Первый мед, и мне выдают - бесплатно - порошок, которого нет в продаже, но который необходим Лере. Видишь же, как она сдала? Кстати, я хотел с тобой посоветоваться...

Он заговорил о наборе и о деньгах.

- Хватит с них и набора! - сразу решила Надя. - Отдай, возьми что надо и приезжай. Отпускаю тебя исключительно из-за Лерки. А вообще бизнес есть бизнес. Привыкай. Целую!

И она повесила трубку. "Целую..." Это уже что-то новенькое. Как же так получилось, что он в полной ее власти? "Целую..." Наглость какая! И, как за спасением, бросился Женя к Тане.

- Я тебя разбудил? - виновато спросил он, услышав сонное "але".

- Нет... То есть да, - улыбнулась Таня - он прямо видел ее улыбку. - А ты откуда звонишь? Опять пьянствуешь?

- Нет, я из дома и, представь себе, абсолютно трезвый.

- Из дома? - после паузы спросила Таня. - И ты... один?

- Лера спит.

- Все равно, - тревожно и быстро заговорила Таня. - Повесим трубки. Завтра увидимся и поговорим.

- Завтра я не смогу.

- Почему?

- Сейчас... Сейчас все расскажу. Ты только не перебивай!

И он начал рассказывать. Он говорил, говорил, перекладывая на хрупкие Танины плечи все свои горести, страх за Леру, унижение Надей, растерянность перед новой, такой страшной жизнью, которая может повиснуть на ниточке и висеть, раскачиваясь, как маятник, недели и месяцы, а он, замерев, будет ждать, когда она оборвется...

- Любая опухоль - тайна, - сказала Таня. - Редко можно определить сроки.

- Я знаю, врач говорила.

- Тебе понадобится много сил, - продолжала Таня, и ее нежный голос бальзамом смазывал кровоточащие раны, - на долгие дни, недели, месяцы... И у Нади придется работать, потому что постоянно будут нужны деньги. Милый мой, дорогой! Я все понимаю. Если хочешь, не будем встречаться. Ты мне только звони иногда, чтоб не сразу... - Голос ее упал до шепота. - Но если и это будет для тебя трудным, что ж, не звони...

Теперь она уже плакала.

- Но я люблю тебя, - тоже заплакал Женя. Слезы текли по щекам, скатываясь к подбородку, и от этих слез ему становилось легче. - Люблю бесконечно! Не могу жить без тебя...

Все отступило вдруг перед его любовью. Он будет делать для Леры возможное и невозможное, он до конца не покинет ее, но он не в силах расстаться с Таней. Тихий покой пришел на смену слезам.

- Я люблю тебя навсегда, - сказал Женя. - И мы никогда не расстанемся.

Легкий шорох, а может быть, взгляд заставили его оглянуться. В дверях, держась за притолоку рукой, пошатываясь от слабости, в длинной ночной рубашке стояла Лера. Она смотрела на Женю так, будто видела его впервые, и недоумевала: что делает этот чужой человек в ее доме? Виноватая, недоверчивая улыбка кривила губы.

- Я только хотела выпить воды, - словно оправдываясь, сказала она. Ты забыл поставить стакан.

Она подошла к столу, налила воды из графина, сделала глоток, другой. Женя, сразу положив трубку, молча смотрел на нее. "Так, наверное, сходят с ума", - стучало в висках.

- Я умираю? - без всякого выражения в голосе спросила Лера.

- Нет, что ты! - бросился к ней Женя.

Если б он мог упасть к ее ногам! Но так делают только в романах.

- Не ври, умираю, - спокойно повторила Лера.

- Нет!

Лента телефонного разговора стремительно раскручивалась в обратную сторону - что, если Лера вышла раньше? Он, конечно, не произносил слова "рак" - люди, точно сговорившись, избегают его, - но она могла догадаться.

- Умру, - в третий раз повторила Лера, прислушиваясь к тому, что там, в глубине, с ней творилось, - а ты будешь жить и любить. - Она смотрела на Женю, как на врага. - Какая несправедливость!

Молчание повисло в воздухе - тяжелое, липкое, ощутимое. "Какое у нее лицо! - потрясенно думал Женя. - Какая в глазах ненависть!"

- Как странно... - обронила Лера, повернулась к мужу спиной и ушла со стаканом в руке в спальню.

Другая женщина не интересовала ее. Не интересовал даже Женя. Единственно важным было то, что происходило внутри ее исхудавшего, пожелтевшего тела. Все они - женщина, которой муж ее объяснялся в любви, Женя, с которым была прожита жизнь, Людочка с ее вареньями и соленьями, взрослый сын - оставались по эту сторону, а она уходила. "Как странно, снова подумала Лера. - Как быстро все пролетело".

Ночью ей снился Крым и они втроем: Женя с маленьким Дениской на руках и она, молодая, веселая и здоровая. Они стояли на набережной и смотрели, как бушует сверкающее под южным солнцем Черное море. Потом она махнула рукой мужу и, повернувшись к морю спиной, оставив Женю с Дениской, стала подниматься в гору. Идти было трудно - гора была бесконечной, - но непременно нужно было дойти до вершины. "И мне никто не поможет", подумала Лера и заплакала, как ребенок - тихо и безнадежно.

Часть третья.

1

Снег идет густой-густой.

В ногу с ним, стопами теми,

В том же темпе, с ленью той

Или с той же быстротой,

Может быть, проходит время?

Утопая в снегу, сняв очки, потому что летящий навстречу снег залепляет их сразу, бредет Женя домой. Москва тонет в снегу, а он все валит и валит... Вторая половина марта, а зима хозяйничает вовсю. Задержалась в пути - в декабре, январе, - теперь нагоняет упущенное.

Снег идет, и все в смятенье,

Все пускается в полет...

Это Таня ему подсказала: читать стихи.

- Попробуй, Женечка! Только хорошие, настоящие. Например, Пастернака. Стихи иногда спасают. На вот, возьми: у меня есть двухтомник.

- Не до чтения мне сейчас, - пробовал отказаться Женя. - Не до романов...

- А я про романы не говорю, - возразила Таня. - Мне тоже сейчас не до них, особенно нынешних. Но стихи... Бывает, что в двух-трех строчках такая глубина, что куда там роману... Возьми, очень прошу!

Они лежали в постели - ее голова на его плече, его рука на ее груди, за окном валил бесконечный снег, сгущались, поглощая предметы, сиреневые, фиолетовые, чернильные сумерки, и такой покой обволакивал Женю, какой чувствовал он только у Тани.

- Надо вставать... Пора сменить Людочку.

- Да, иди. Возьми первый том - там, на полке, синий с золотом.

Он взял, чтобы не обидеть Таню - тяжелый какой! - раскрыл наугад в метро, неожиданно для себя увлекся, и теперь стихи всегда были с ним. Оказалось, что у него хорошая память, и строфы возникали в сознании сами собой, когда шел он по улице, сидел у постели Леры, гадая, уснула она или нет, или лежал без сна с нею рядом, прислушиваясь к ее неровному, слабому дыханию.

От лекций пришлось отказаться: совершенно не было времени. Да и не выносил теперь Женя шума и болтовни студентов, раздражало мелькание лиц.

- Зря! - осудил Пал Палыч. - Все-таки отвлечение. И в институт ты чего-то совсем уж не ходишь...

- Жду, когда выгонят, - хотел пошутить Женя, но получилось вполне серьезно.

- Можешь не ждать, не дождешься! - неожиданно рассердился Пал Палыч, покраснел, закурил, швырнув, не докурив, сигарету в урну, и Женя равнодушно подумал, что Палыч скорее всего начальству что-то сказал, на что-то тяжелое намекнул, и потому Женю никто не трогает, никто ни о чем не спрашивает, и даже на давно обещанную статью в сборник, похоже, махнули рукой. "А статья-то готова, - вспомнил Женя. - Хотел еще раз перечитать, ну да ладно". Пошарив в ящике, вытащил скрепленные степлером листки, протянул Палычу.

- Посиди-ка, прочту, - обрадовался тот, тут же прочел и стал нахваливать так, будто Женя сделал невесть какое открытие.

Хотя, конечно, статья была стоящей, написанной на взлете, до страшного диагноза Леры, неосторожного телефонного разговора с Таней и бледной жены, как тень возникшей в дверях, до ее слов о смерти, от которых, казалось, вот-вот остановится сердце.

"Как бы это забыть? - маялся Женя, приближаясь к дому. - Лера же ни словом, ни намеком, ни взглядом, а я все вижу ее в длинной ночной рубахе, вижу ее глаза и ненависть в этих глазах..."

Как ни тихо отворял он дверь, его все же услышали, потому что ждали.

- Привет, пап! - вылетел в прихожую сын.

Сзади смущенно улыбалась Людочка. Оба красные и взволнованные, оба растрепанные, виноватые, а у Дениса рубаха застегнута по диагонали, не на те пуговицы. Сказать, что ли? Нет, не надо.

- А Валерия Александровна спит, - доложила Люда, и Женя, к своему стыду, почувствовал огромное облегчение.

- Как в институте? - спросил из вежливости Денис.

- Нормально.

Вместо института он был сегодня у Тани, но ведь не звонил же Денис отцу в сектор? Или... звонил? А, все равно... Женя почувствовал, что смертельно, безнадежно устал и ему действительно все равно.