Десять маленьких вдохов - К. А. Такер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Что ж, мои сыновья уже начали называть среду «днем недели, когда отцу надирают задницу», – заявил доктор Штейнер.
Ну… раз уж разговор об этом зашел, избежать его у меня не получится.
– Простите, – пробормотала я, решившись бросить взгляд на его лицо, и поморщилась.
Он улыбнулся.
– Не извиняйся. Я знаю, что надавил на тебя несколько сильнее, чем стоило. Обычно я осторожно подвожу пациентов к разговору об их травме. Я подумал, что с тобой немного более агрессивный подход сработает лучше.
– И откуда же у вас появилась эта замечательная идея?
– Потому что ты скрепила свои эмоции и боль так плотно, что нам, возможно, понадобится динамит, чтобы сквозь них прорваться, – пошутил он. – В смысле, посмотри на себя. Ты – тренированный боец. Ты, скорее всего, можешь научить уму-разуму моих сыновей. На самом деле, я, может, тебя скоро приглашу на ужин, чтобы ты выбила из них всю дурь.
Я закатила глаза от слов доктора-шарлатана, которому чужды условности.
– Не стала бы я заходить так далеко.
– Я стал бы. Ты собрала все эмоции от произошедшей трагедии и превратила их в один чертовски крепкий защитный механизм. – Его голос стал более мягким. – Но все защитные механизмы можно разбить. Думаю, ты уже об этом знаешь.
– Трент…
Его имя само слетело с языка.
Он кивнул.
– Сегодня мы не будем говорить о случившемся.
Мои плечи резко опустились от такой новости. Обычно доктор Штейнер только об этом и хотел говорить. Я ждала, пока он поудобнее усядется в своем кресле.
– Мы поговорим о том, как справляться со стрессом. О каждом способе, которым человек пытается себе помочь. Хорошем, плохом, злом…
Доктор Штейнер перечислил длинный список механизмов, загибая палец всякий раз, когда называл какой-то из них.
– Наркотики, алкоголь, секс, анорексия, насилие… – Я сидела и слушала, думая, к чему он клонит. – Навязчивая идея о «спасении» или «исправлении» того, что сломано.
Я знала, о ком он говорит.
Я была механизмом для Трента.
– Создается ощущение, что в какой-то момент все эти механизмы помогают, но в конце концов из-за них ты становишься слабым и уязвимым. Это нездоровые механизмы. Нерациональные. Ни один человек не может жить здоровой, полной жизнью, когда у него на прикроватной тумбочке разложены дорожки кокаина. Понимаешь?
Я кивнула. Я не подходила Тренту. Вот что пытается донести до меня доктор Штейнер. Поэтому Трент и попрощался. Рана внутри все еще кровоточила, но я не заталкивала боль от нее подальше. Я бросила этим заниматься. В этом не было смысла. Доктор Штейнер вытащит все оттуда, этого невозможно избежать, как не объехать тушу буйвола, размазанную по шоссе.
– Хорошо. А теперь, Кейси, нам нужно найти механизм, который поможет тебе. Кикбоксинг им не является. Да, он помогает тебе направлять ярость в нужное русло. Но давай найдем способ, который поможет погасить эту ярость совсем. Я хочу, чтобы ты подумала об этом вместе со мной. Как ты думаешь, что является здоровым механизмом?
– Если бы я знала, я бы его использовала, разве нет?
В ответ он закатил глаза. Профессионал закатил глаза.
– Давай, ты – умная девочка. Вспомни обо всем, что слышала. Что предлагали другие люди. Я помогу тебе начать. Первый механизм – это говорить с другими о своей травме.
Настал мой черед закатывать глаза.
Доктор Штейнер небрежно отмахнулся.
– Знаю, знаю. Поверь мне, ты ясно дала мне это понять. Но разговор о своей боли и то, что ты поделилась бы ею с другим человеком, – это один из самых сильных механизмов. Он помогает выпустить боль, а не сдерживать ее до тех пор, пока ты не взорвешься. Другие методы включают в себя живопись, чтение, установку каких-то целей, ведение дневника, где бы ты записывала свои чувства.
Хм. Вести дневник я смогла бы. Это все-таки очень личное.
– Йога – это тоже хорошо. Она помогает очистить разум, сконцентрироваться на дыхании.
Дыхание.
– Десять маленьких вдохов, – пробормотала я скорее для себя и почувствовала, как губы кривятся от иронии.
– Что это такое?
Доктор Штейнер придвинулся ближе, пальцем поправив на носу свои окуляры.
Я покачала головой.
– Да так, ничего. Так мама говорила. Сделай десять маленьких вдохов.
– Когда она это говорила?
– Когда я грустила, была расстроена или нервничала.
Доктор Штейнер потер пальцами подбородок.
– Понимаю, а говорила она что-нибудь еще? Ты помнишь?
Я усмехнулась. Конечно, я помню. Эти слова намертво отпечатались у меня в голове.
– Она бы сказала: «Просто дыши, Кейси. Десять маленьких вдохов. Ухватись за них. Почувствуй их. Полюби их».
Последовала длительная пауза.
– И как ты думаешь, что она имела в виду?
Я раздраженно нахмурилась.
– Она говорила мне дышать.
– Хмм. – Он катал ручку по поверхности стола, словно глубоко задумался. – И как бы помогли десять маленьких вдохов? Почему маленьких? Почему не глубоких?
Я ударила руками по столу.
– Это то, о чем и я всегда ее спрашивала. Теперь вы понимаете.
Но он не понимал. Судя по легкой усмешке, он понимал нечто иное. Нечто, чего не понимала я.
– Думаешь, это важно, маленькие они или глубокие?
Я нахмурилась. Такие игры мне не нравились.
– А как вы думаете, что она под этим имела в виду?
– А ты как думаешь, что она имела в виду?
Я хотела снова двинуть доктору Штейнеру по губам. Правда, правда хотела его еще раз ударить.
* * *«Просто дыши, Кейси. Десять маленьких вдохов. Ухватись за них. Почувствуй их. Полюби их».
Я снова и снова проигрывала в голове эти слова, как делала тысячу раз прежде, но безрезультатно. Я лежала в своей камере, которая и не была вообще-то камерой. Это маленькая, милая комната с личной ванной и солнечно-желтыми стенами, но я все равно чувствовала себя как в заключении.
Доктор Штейнер сразу понял, что мама имела в виду. Я догадалась по его раздражающей усмешке. Полагаю, надо быть суперумной, чтобы сообразить. Очевидно, доктор Штейнер суперумный. Я же, что тоже очевидно, нет.
Я глубоко вздохнула, вызывая в памяти наш разговор. Что он сказал? Дыхание может быть механизмом совладания. А потом он начал задавать вопросы о маленьких вдохах. Но он меня подставил. Он уже знал ответ на этот вопрос. А ответ – это…
Раз… два… три… Я досчитала до десяти, в надежде, что на меня снизойдет глубокая мудрость. Не снизошла.