Том 4. Творимая легенда - Федор Сологуб

Когда в близких к Ортруде кругах стало известно ее решение развестись с принцем Танкредом, то были пущены в ход все способы отвратить ее от этого намерения. С положением принца Танкреда было связано очень много разнообразных интересов.

Вдовствующая королева Клара вложила слишком много денег в кассу Общества африканской колонизации. Она любила свои деньги и не хотела их терять. Так как развод, неизбежно связанный с выездом Танкреда из государства Соединенных Островов, грозил этому предприятию, и без того рискованному, полным крахом, то Клара была очень взволнована намерением Ортруды. Она горячо убеждала Ортруду отказаться от этой мысли, молила ее, плакала перед нею.

Клерикальная партия теряла бы в Танкреде сильного друга и покровителя. Мирились с его еретическими мнениями, — их всегда можно было объяснить вывезенными с Востока сказками, которым сам Танкред не верит серьезно, и ценили весьма его автократические убеждения, полезные для церкви, которая считалась господствующею в государстве Соединенных Островов, — для католической церкви. Князья этой церкви любили видеть в народах земли стадо, которое надо пасти. Они заинтересовали этим вопросом в желательном для них смысле папу, и он прислал королеве Ортруде ласково-увещательное письмо.

Для Виктора Лорена и его партии это намерение королевы было неожиданностью. В первое время Лорена еще не сообразил, как следует к этому отнестись. Для кабинета не было оснований особенно дорожить Танкредом. Чрезмерность его любовных похождений, раздражавшая многих, и его долги уже давно начали беспокоить Виктора Лорена. Но все-таки надо было иметь время, чтобы подготовить будущее, осмотреться, найти второго мужа, приятного Ортруде и удобного для буржуазии. Вообще, надо было хотя бы затянуть дело, чтобы выиграть время. И Лорена отговаривал Ортруду. Говорил ей:

— Его высочество имеет большие связи в нашей стране. Решение вашего величества так неожиданно. Если ваше величество не измените этого решения, то, по крайней мере, необходимо подготовить общественное мнение. Необходимо выждать хоть некоторое время.

— Сколько времени? — резко спросила Ортруда.

— Хоть год. Или хоть полгода.

Ортруда засмеялась и ничего не сказала.

Буржуазия была скандализована толками о любовных увлечениях Танкреда. Возмущалась. Но было не очень серьезно это лицемерное возмущение. Перевешивало другое обстоятельство. Буржуа, сначала боявшийся войны, постепенно, под влиянием статей подкупленной прессы, начинал думать, что большой военный флот, колонии за морями и связанное с этим быстрое увеличение производства товаров и товарообмена будет для него весьма выгодно. Крушение планов Танкреда теперь уже вряд ли бы понравилось буржуазии. В то же время владельцы фабрик и заводов и многочисленные держатели акций были очень сильно заинтересованы в том, чтобы Танкред сохранил свое положение.

Вожаки парламентского буржуазного большинства были уже давно подкуплены акциями Общества африканской колонизации, и потому в парламенте преобладало настроение, сочувственное принцу Танкреду.

Сам Танкред не уставал возобновлять попытки примириться с Ортрудою. Все эти попытки только усиливали ее презрение к нему. Но открывшаяся перед нею пустота жизни вдруг ужаснула ее, и она спешила приводить в исполнение свое намерение. Ждала чего-то, замкнув свои дни в очарованный круг мечтаний.

Непрочность положения принца Танкреда побуждала его друзей, аристократов и аграриев, подсчитывать шансы на свержение с престола королевы Ортруды. Заговорщики думали воспользоваться нарастающим возбуждением рабочих, провоцировать вооруженное восстание раньше, чем рабочий пролетариат успеет достаточно сорганизоваться, поставить во главе войск с неограниченными полномочиями принца Танкреда, разгромить пролетариат и окружить таким образом Танкреда лживым ореолом спасителя отечества от дерзких покушений врагов порядка, посягающих на священные права частной собственности.

Давно уже ткавшаяся паутина шпионства и провокации опутала страну Островов.

Настали неспокойные времена. Речи ораторов на публичных собраниях становились все пламеннее. Словно дым вулкана горячил сердца и туманил головы.

Глава пятьдесят вторая

В охотничьем замке банкира Лилиенфельда после позднего ужина разговаривали принц Танкред, Лорена и герцог Кабрера. Танкред говорил:

— Ничего нет на свете милее женщин, но нет и ничего опаснее. Безумная Маргарита! Она наделала мне хлопот.

— С Божиею помощью, — сказал Кабрера, — все обойдется к лучшему, и ревность графини Камаи только ускорит ход исторических событий.

Лицо у Танкреда оставалось мрачным. Он говорил:

— У русских простых людей флирт начинается ударами ладонью по спине и кончается часто убийством. А, это хорошо! Право, смерть хорошо все на свете устраивает. Убивший освобождается от обузы, убитый — от всего зараз.

— И от ревности, — тихо вставил Кабрера.

— Обе стороны в выигрыше. Хорошо!

— А вот что не очень хорошо, — сказал Лорена, — революция почти неизбежна.

Но лицо первого министра оставалось совершенно спокойным.

— Революция? — угрюмо говорил Танкред. — Ну, что же, чем скорее, тем лучше. Мы теперь сильнее, чем в старину Бурбоны: у тех не было пулеметов.

— Да, — сказал Лорена, — народ еще не организован. Восстание потонет в потоках крови, — и затем для нашего поколения этого урока будет совершенно довольно. Второй раз не захотят.

— Нет, — со свирепым выражением на прекрасном, как у гневного демона, лице сказал Танкред, — надо усмирить их так, чтобы и внуки их это помнили. Знаете, я опять на днях видел ту цыганку. Она сказала мне: иди, иди, Танкред, куда задумал, — дело кровью будет прочно.

— Чье дело, Танкред? — спросил кто-то чужой, беззвучным, но внятным Танкреду голосом.

Танкред вздрогнул, оглянулся. Никого не было.

— Я стал очень нервен, — сказал он. — Этот дым из вулкана нехорошо на всех действует.

В этот же день и в этот же час Афра была у Филиппа Меччио и слушала его беседу с друзьями.

— Итак, — спросила она, — вы, Меччио, считаете, что народ готов к восстанию?

— Не знаю, — сказал Меччио, — к чему готов народ. События уже не подчиняются нашей воле. Восстание неизбежно, и мы попытаемся победить.

Старый друг и старый противник Меччио Фернандо Баретта сказал:

— Вы стоите на ложной дороге. Вы хотите овладеть властью и воспользоваться готовыми организациями общественного порядка и властвования. Порядок, никуда не годный, вы хотите заменить порядком значительно получше, но той же, по существу, породы. Слабый хочет сытости, сильный свободы и безвластия. Вы хотите передать всю силу общественной организации в руки слабых, а сильные будут положены вами под пресс. Вы готовите человечеству плохую будущность.

— А вы чего хотите? — спросила Афра.

— По-моему, — отвечал Баретта, — овладевать властью не стоит. Как будущая мораль будет моралью без долга и без санкции, так и будущее общество организуется без договоров, без обязательств.

— Милый друг, — сказал Меччио, — мы уже не имеем времени для того, чтобы вдаваться в такие соображения об очень отдаленном будущем. Мы должны сделать попытку овладеть государственными организациями и орудиями производства, — и мы эту попытку сделаем.

И в то же время Ортруда в своем покое говорила Карлу Реймерсу:

— Расскажите мне что-нибудь о себе, дорогой господин Реймерс.

Слушала рассеянно. И опять спросила:

— Чем же вы живете? Мечты ваши о чем? о ком?

Карл Реймерс что-то говорил влюбленное и страстное.

Ортруда почти не слушала. Только музыкою был его голос. Почти не слушая, она говорила:

— Моя мечта, создающая миры, и бессильная создать счастие в мире!

— Мечта сильна только надеждами, — сказал Реймерс.

— Я думаю иногда, — говорила Ортруда, — что мы пришли из неведомого мира, чтобы воссоздать его на земле из материалов нашего земного переживания. Но тот неведомый мир так велик! В нем бесконечность возможностей. Что же наша одна бедная жизнь! Человек на земле живет как зверь. Он знает только свои интересы и не знает истинной любви и трепещет перед всякою бурею. Все это очень грустно, господин Реймерс.

Реймерс сказал:

— Человек идет трудным путем от зверя к совершенствам и зверя одолевает в себе.

— Так, мы будет ангелоподобны. Возведем и самый грех в святость.

— А если этот грех — любовь?

Она молчала.

Где же ты, сладкая любовь?

Бедная страстность, сжигающая тело! Или это и есть любовь? И другой не надо?

Вдруг, как бы решившись на что-то, Ортруда спросила: