Семья Тибо (Том 1) - Роже Гар

- Ну это уж просто глупо, - рассердился он. - Довольно, остановитесь.

Но она ускорила шаг, стараясь держаться в темноте и беспрерывно петляя с тротуара на тротуар, словно и вправду хотела, чтобы он потерял ее след. И вдруг побежала со всех ног. В несколько прыжков он нагнал ее, силой затащил в какой-то подъезд. И тут увидел на ее лице печать такого ужаса, что понял она не притворяется.

- Что с вами?

Она не могла перевести дыхание, прижалась к сырой стене, устремив на него обезумевшие глаза. Он быстро все взвесил. Нет, понять ничего невозможно, но ясно, что случилось что-то серьезное. Он хотел обнять ее, но она вырвалась с такой стремительностью, что порвала оборку на платье.

- Да что с вами? - повторил он, отступая на шаг. - Вы меня боитесь? Или вам нехорошо?

Ее била нервная дрожь, она не могла произнести ни слова и по-прежнему не сводила с него глаз.

Он все еще ничего не понимал, но ему стало жаль ее.

- Вы хотите, чтобы я ушел? - спросил он.

Знаком она дала понять, что да. Он почувствовал, что становится просто смешным.

- Правда хотите? Значит, мне уйти? - повторил он с такой нежностью, словно старался приманить ребенка, бежавшего из дома.

- Уходите! - негромко, но резко ответила она.

Да, комедии она не разыгрывала.

Он понял, что поступит некрасиво, если будет настаивать, и сразу отступил от нее, решив, что будет вести себя, как подобает человеку воспитанному.

- Что ж, ничего не поделаешь... Но не могу же я бросить вас ночью в этом глухом подъезде! Пойдем же, поищем таксомотор, а когда найдем - я вас оставлю... Согласны?

Они молча направились к проспекту Оперы, еще издали блиставшей огнями. Еще не дойдя до нее, они увидели свободное такси, и по знаку Даниэля шофер остановил машину у самого тротуара. Ринетта упорно не поднимала глаз. Даниэль открыл дверцу. Стоя на подножке, она несмело обернулась к нему, взглянула ему в лицо так, словно была не в силах удержаться, чтобы еще раз не посмотреть на него. Он насильно улыбнулся и, сняв шляпу, сделал вид, что прощается с ней как добрый друг. Когда она убедилась, что он не намерен с ней ехать, с лица ее исчезло напряженное выражение. Она дала свой адрес шоферу. Потом обернулась к Даниэлю и сказала негромко, извиняющимся тоном:

- Простите. Сегодня вы уж оставьте меня, господин Даниэль. А завтра я вам все объясню.

- Хорошо, до завтра, - сказал он, поклонившись. - Но где мы встретимся?

- Да, правда, где... - повторила она как-то простодушно.

- У госпожи Жюжю, если хотите? Да, да, у госпожи Жюжю. До встречи завтра в три.

- Завтра в три.

Он протянул руку, она подала ему свою ручку, затянутую в перчатку. И он коснулся губами ее пальцев.

Машина тронулась с места.

И тут Даниэлем овладела ярость. Но он сейчас же взял себя в руки, когда увидел, что молодая женщина высунулась из машины, увидел ее плечи, обтянутые светлым платьем, понял, что она просит шофера остановиться.

Даниэль одним прыжком оказался у дверцы таксомотора. Ринетта уже открыла ее. Он заметил, что она подвинулась, освобождая ему место; в темноте глаза ее были широко раскрыты. Он понял и бросился на сиденье рядом с ней. Когда он обнял ее, она впилась губами в его губы, и он ясно почувствовал, что она уступает не из душевной слабости или от страха, она вся без остатка отдавалась ему. Она рыдала - словно от отчаяния - и невнятно шептала:

- Я бы хотела... я хотела бы...

И Даниэль был потрясен, услышав:

- Я бы хотела... иметь ребенка... от тебя!

- Ну как, адрес прежний? - осведомился шофер.

III

Покинув Жака и его друзей, Антуан отправился в Пасем, чтобы "посмотреть воспаление легких"; оттуда он поехал на Университетскую улицу в отцовский дом, где вот уже пять лет вместе с братом занимал нижний этаж. Он сидел в машине, везущей его домой, с папиросой в зубах и размышлял о том, что маленький больной явно поправляется, что его день - день врача - кончился и настроение у него превосходное.

"Надо признаться, вчера вечером гордиться мне было нечем. Вообще, когда выделение мокроты внезапно прекращается... Pulsus bonus, urina bona, sed aeger moritur...* Лишь бы не пропустить эндокардита. А мать еще женщина красивая... И Париж сегодня вечером тоже очень красив..."

______________

* Пульс нормальный, моча нормальная, но больной умирает (лат.).

Он взглянул на бегущие мимо зеленые купы Трокадеро{325} и обернулся, следя глазами за парочкой, удалявшейся в глухую аллею парка. Эйфелева башня, статуи на мосту, Сена - все кругом розовело. "В сердце моем... та-та-та-та..." - напевал он. Шум мотора ему вторил. "В сердце моем... спит!" - вспомнил он вдруг. "Да, да, верно, "В сердце моем спит... та-та-та-та-та". Досадно, никак не вспомню слова дальше. Ну что же, право, может спать в моем сердце?.. "Ленивая свинья"?" - подумал он и улыбнулся. Вспомнилось, что предстоит веселая пирушка в баре Пакмель. А может быть, и любовное приключение... Он почувствовал, как хорошо жить; казалось, он был взбудоражен какими-то тайными желаниями. Отшвырнул папиросу, искуренную до мундштука, скрестил ноги и глубоко вздохнул, - воздух от быстрой езды, казалось, стал прохладнее. "Только бы Белен не забыл поставить малышу банки. Спасем мальчугана и без хирургического вмешательства. Хотелось бы мне видеть - как вытянется лицо у Луазиля. Уж эти хирурги! Сейчас они в моде, а что толку? Жонглеры! Недаром старый мудрый Блек говорил: "Если бы у меня было трое сыновей, я бы сказал самому неспособному - будь акушером, самому мускулистому - берись за скальпель, а самому умному из троих - будь лекарем, заботливо выхаживай больных и учись все лучше и лучше распознавать их болезнь". И снова он почувствовал ликование, ликование, идущее из сокровенных глубин его существа.

- Все-таки правильный я выбрал путь, - произнес он вполголоса.

Когда он добрался до своей квартиры, дверь, открытая в комнату Жака, напомнила ему, что брат принят. Пять лет неусыпных наблюдений и забот, и наконец успех. "Ясно помню тот вечер, когда встретил Фаври на улице Эколь, тогда у меня впервые мелькнула мысль, что Жаку нужно поступить в Эколь Нормаль. В тот день сквер Монж засыпало снегом. Было попрохладнее, чем сегодня", - вздохнул он. Он уже предвкушал, как приятно будет принять холодный душ, и нетерпеливо, словно ребенок, стянул с себя одежду, разбросав все куда попало.

Вышел он после душа помолодевшим. Он думал о Пакмель и посвистывал от удовольствия. То, что на его языке называлось женщинами, занимало в его жизни лишь второстепенное место, а для нежных чувств места вообще не было. Он довольствовался мимолетными встречами и даже похвалялся этим, - ведь так было практичнее. Впрочем, не считая иных вечеров, он довольно легко воздерживался от всего этого - не потому, что держал себя в руках, не потому, что обладал холодным темпераментом, а потому, что "все это" составляло часть иного образа жизни, отличного от того, который он раз и навсегда решил вести. Он считал, что все эти якобы необоримые влечения всего лишь проявления слабой воли, он же был человеком "волевым".

"Дзинь!" - кто-то позвонил. Взгляд на часы: в крайнем случае еще есть время осмотреть больного, перед тем как он присоединится к компании, собравшейся у Пакмель.

- Кто там? - крикнул он через запертую дверь.

- Это я, господин Антуан.

Он узнал голос г-на Шаля и впустил его. Пока г-н Тибо жил в Мезон-Лаффите, его секретарь по-прежнему работал на Университетской улице.

- А, да это вы? - будто в забытьи произнес г-н Шаль. Ему неловко было смотреть на Антуана, стоявшего перед ним в кальсонах, и он отвернулся, недоуменно пробормотав: - В чем дело? - и тут же добавил: - Ах да, вы одеваетесь! - и поднял палец, словно разгадал загадку. - Я вас не побеспокоил?

- Я ухожу через двадцать пять минут, - поспешил предупредить его Антуан.

- Настолько я вас не задержу. Посмотрите-ка, доктор. - Он положил шляпу, снял очки и вытаращил глаза. - Ничего не видите?

- Где?

- У меня в глазу.

- В каком?

- Да вот в этом.

- Не двигайтесь. Ровно ничего не вижу. Может быть, просквозило?

- Да, наверное! Благодарю. Это пустяки, просквозило глаз, и все... Оба окна были открыты. - Он кашлянул и надел очки. - Благодарю, вы меня успокоили. Просквозило глаз, и все. Ведь это частенько случается - пустяки. - Он хохотнул и добавил: - Видите, я немного отнял у вас времени.

Но он и не думал надевать шляпу и даже присел на краешек стула и, вытащив носовой платок, вытер лоб.

- Жарища, - заметил Антуан.

- Да, уж это точно, - ответил г-н Шаль, хитро сощурившись. - Что и говорить, грозовая погода. Жалко тех, кому приходится ходить туда да сюда, хлопотать о всяких делах.

Антуан, шнуровавший ботинок, поднял голову.

- О каких же это делах?

- И все по такой жаре! - продолжал г-н Шаль. - Прямо задохнуться можно во всех этих канцеляриях да комиссариатах. А ответ все откладывают и откладывают на завтра, - заключил он, с незлобивым видом покачивая головой.

Антуан пристально смотрел на него.