Воспоминания декабриста о пережитом и перечувствованном. Часть 1 - Александр Беляев

По приезде в Ставрополь мы явились к начальнику штаба, полковнику Александру Семеновичу Трескину, который представил нас нашему полковому командиру генералу Ивану Михайловичу Лабынцеву, тогда известному кавказскому герою, который и назначил нас в 3-й батальон своего знаменитого Кабардинского полка, в 7-ю роту, которою командовал капитан Владимир Васильевич Астафьев. В этом полку из наших сибирских товарищей был один Вегелин. Полк наш находился на реке Лаба в отряде генерала Засса, знаменитого тогда своими летучими набегами на аулы, своею отвагою, предприимчивостью, ставшими грозою для всего враждебного нам закубанского населения, так что крикливых детей своих матери стращали Зассом. Рассказывали, что он однажды, перед каким-то важным набегом, распустил слух, что Засс умер; говорили, что и гроб был поставлен, и многие из мирных черкесов, пребывавших в отряде, пропустили эту радостную весть по аулам, а он в ту же ночь с казаками вышел из лагеря, приказав следовать за собой пехоте, совершил внезапный набег и разгромил аул. Но по возвращении, как рассказывали бывшие в экспедиции офицеры, речка, которую перешли вначале вброд, при обратном движении сильно поднялась, так что пехоту переправляли на конях, а орудия были почти покрыты водою. Эту переправу и все движение совершал отряд под прикрытием нескольких рот кабардинцев, под начальством поручика или штабс-капитана Ивана Николаевича Струкова, который геройски отбивал все отчаянные нападения черкесов. Пока переправлялась колонна и раненые; а когда уже весь отряд был на другом берегу и выстроен, он переправил свои роты также постепенно, а за остальными, подогнем орудий с другого берега, переправился и сам.

Пробыв в Ставрополе дней шесть, мы отправились в станицу Прочный Окоп, штаб-квартиру Кубанского казачьего полка. Тут мы нашли из наших товарищей одного Михаила Александровича Назимова, который сообщил нам все сведения относительно нашей будущей службы, об экспедициях, обо всем, что необходимо иметь для походов. Сообщил нам, что здешнее начальство разрешило нашим товарищам в походе быть верхом, иметь вьючную лошадь для вещей, как все офицеры кавказских войск в экспедициях, но, разумеется, мы должны были носить солдатские шинели и иметь за плечом солдатское ружье и патроны. По его же совету мы заготовили себе вьюки и лошадей. В это же время приехал генерал Засс, и мы отправились являться к нему в крепость Прочный Окоп, расположенную в одной версте от станицы. Мы представились генералу и были приняты им очень радушно.

Генерал Засс был еще молодой, средних лет человек, высокий и стройный. Он носил серую черкеску с кинжалом у пояса — общий костюм черкесов и казаков; с проницательными голубыми глазами, с огромнейшей длины русыми усами, орлиным носом и чрезвычайно живыми движениями — он и наружностью своею поддерживал молву о его подвигах. Он приказал нам отправляться в отряд к своему полку, но ни слова не сказал об экспедиции. Он терпеть не мог, чтобы кто-нибудь знал о его преднамеренных движениях или выражал свои соображения о его планах; их никто не знал, так таинственно он вел свои дела.

От него мы пошли к нашему товарищу Вегелину, который на форштадте нанимал небольшую комнату, безукоризненно опрятную, с белейшими полами и сетками в окнах от мух, комаров и мошек. Александр Иванович Вегелин, личность очень занятая собой, любил покой и возможный комфорт; он был всегда серьезен и важен, смотрел на все критическим взглядом, выражался докторально, хотя и нельзя сказать, чтобы толково; любопытно, что все наши товарищи прозвали его диктатором. Он, с другим его товарищем по Литовскому корпусу — Игельштромом, где они оба командовали саперными ротами, кажется, за отказ присягнуть Николаю, были осуждены в работы и присланы к нам, в Читу, и оттуда выпущены раньше нас. Мы застали их на Кавказе: Вегелина — портупей-прапорщиком, а Игельштрома — офицером, командовавшим полуротой саперов. Константин Евстафьевич Игельштром, один из числа 34 (?) детей отца его, генерала Игельштрома, был совершенною противоположностью Вегелину. Это был школьник в полном смысле слова, всегда веселый, беззаботный и действительно несносный, когда хотел кому-нибудь надоесть; но оба они были славные личности, благороднейших и честнейших правил и добрые товарищи.

Получив приказание отправляться в отряд, где ожидали движения, мы, возвратившись на квартиру в станицу и приготовив все к походу, сели на коней и отправились сперва в крепость, чтобы захватить Вегелина, который тоже отправлялся в отряд; М.А. Назимов уехал еще раньше.

У Вегелина был слуга из России, молодой малый, а нам генерал дал донского казака; мы уложили все наши вещи в телегу и направились к Кубани. Крепость была расположена на высокой горе, и дорога вниз к реке была высечена в скале, имея с одной стороны отвесную стену, а с другой скат, поросший луговою зеленою травой.

Мы с Вегелиным ехали верхом, а брат присел сзади на повозку, но потом сошел, и только что слез с повозки, как лошадь в возу как-то оступилась, телега попала на край кручи и в тот же момент опрокинулась; лошадь, кучер, воз — все это полетело вниз. Мы были уверены, что и лошадь, и человек были убиты, так как воз, по крайней мере, пять или шесть раз перевертывался, пока долетел донизу, — и что же?! Оказалось, что воз даже не развязался, так крепко он был увязан, лошадь осталась невредимой, человек тоже, только на несколько минут как будто, потерял сознание от страшного кружения.

Гора эта составляла берег Кубани и была очень высока. Отделавшись так счастливо, мы от всего сердца возблагодарили Бога и, спустившись вниз, переправились за Кубань вброд. В то же время в отряд шел казачий полк, с которым мы и располагали идти вместе; но потом узнали, что полк остался дневать на той стороне реки. Пускаться в ночь одним было опасно, и мы тоже расположились на ночлег возле полка. Под большим ветвистым дубом мы разостлали свои бурки, велели разложить костер, поставили чайник и, осушив его, передали людям чай и сахар, а сами улеглись спать. Безграничная степь, ароматный чистейший воздух, шум быстрой Кубани скоро нас усыпили.

Фырканье лошадей и собиравшиеся тучи хотя и предвещали дождь, но ночь прошла покойно. С рассветом мы пустились в путь, и только что тронулись с места, как началась гроза и пошел дождь, но бурки и башлыки не дали нам его почувствовать, да, к счастию нашему, и дождь шел с перерывами и часто разъяснивало. Вся эта дорога от Кубани до Лабы, где стоял наш отряд, простиралась на 50 или 60 верст, и вся эта сторона Кубани находилась во владении мирных черкесов, обитавших по берегу Кубани. Несмотря на то тут часто появлялись хищнические партии, переходившие через Кубань для грабежа. Они угоняли скотину у казаков на линии, а иногда и у своих братьев, мирных черкесов. Так однажды, года два тому назад — как рассказывал наш казак, — отправлено было 26 донских казаков для следования в какую-то крепостцу. На реке Чемлык, единственной на этом пространстве, они остановились напоить своих лошадей, а затем пустились дальше, но, к несчастию, в беспорядке, без всякой предосторожности; одни уже выехали, другие оседлывали лошадей и один за другим выезжали, растянувшись на большое пространство, как вдруг передовые на отдаленном кургане увидели что-то черное, но как там очень часто встречаются огромной величины орлы, которые садятся на вершины курганов, то они и приняли этот черный предмет за орла, однако же мгновенно исчезнувшего. Это был черкес в бурке, которая, расширенная, действительно представляет вдалеке подобие орла, — и. это постоянная уловка хищников. В тот же момент из-за кургана помчалась на них целая хищническая стая, человек во сто; казаки потерялись от этой неожиданности, некоторые стали стрелять, другие отбивались шашками, но как все были разрознены, то дело окончилось тем, что 19 человек были убиты, а остальные взяты в плен. Слушая рассказ казака об этом и о других происшествиях, мы сами вдруг увидели вдалеке что-то быстро несущееся против нас; по пересеченной же местности мы не могли сначала рассмотреть, что это такое, так как при спусках они пропадали, а при подъеме показывались снова; когда же мы увидели человек шесть или восемь всадников, в черкесских папахах, с винтовками за спиной, то, признаюсь, несколько сконфузились, хотя и приготовили свои ружья. Казак наш, так же, как и мы, признав их за черкесов, но не знавши, мирные ли то были или хищники, внезапно пустился в сторону от дороги, что нам сначала могло показаться за бегство; но он, сделав полукружие, возвратился на дорогу. Вслед за этим маневром увидели, что из той партии отделился также один всадник и, сделав такое же полукружие, возвратился; тогда только наш казак растолковал нам, что это был условный сигнал между нашими и мирными черкесами; если же с той стороны не повторится сигнал, то надо было готовиться к бою или пускаться наутек, когда силы были несоразмерны. Это был посланный из лагеря на линию с депешей от генерала из штаба. После этой встречи, которая произошла почти на половине дороги, нам оставалось до Чемлыка верст десять. Мы очень обрадовались этому привалу с водой и под сенью дерев, росших на берегу. Разумеется, мы и до этого отдыхали раза два, так как расстояние было большое и нам, уже отвыкшим от верховой езды, в которой упражнялись в Сибири, проехать его было трудновато.