Радость - Александр Лоуэн
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Возвращение в собственное тело представляет собой болезненный процесс, но, повторно переживая старую боль, человек восстанавливает связь со своей былой живостью и теми чувствами, которые он подавил в себе, дабы выжить. Перестав быть ребенком, зависимым и беспомощным, он получает возможность признать факт наличия в себе всяких чувств и выразить их в рамках той гарантированной безопасности, которую дает терапевтическая ситуация. Однако даже в этой ситуации пациенты бывают на первых порах слишком напуганы, чтобы отказаться от того контроля со стороны эго, который обеспечил им выживание.
Хотя капитуляция перед собственным телом включает в себя отказ от контроля над чувствами со стороны эго, она не сопровождается потерей контроля над поступками или поведением. Однако самоконтроль может быть утрачен, если испытываемые чувства очень сильны, а эго, напротив, слишком слабо. Когда мыслящий разум человека оказывается сокрушенным из-за сильного возбуждения, с которым он не в силах справиться, то такой индивид может потерять способность контролировать собственное поведение. Теперь он отдан на милость своих чувств и страстей, что способно привести к опасным и разрушительным поступкам. В числе подобных чувств может быть беспощадная ярость или кровосмесительная похоть. Всякий человек, который станет на деле реализовать подобные побуждения, считается обезумевшим или душевнобольным и вполне может очутиться в психиатрической больнице. Однако страх перед психическим заболеванием — это нечто гораздо большее, чем просто боязнь совершить какой-то отвратительный или предосудительный поступок. Сюда примешивается еще и страх потерять свое Я. Вспомним реку, которая разлилась и вышла из берегов настолько, что в огромной массе воды было невозможно выделить собственно реку. В такой обстановке река утрачивает свою идентичность; то же самое случается с человеком, которого захлестнули и затопили чрезмерные чувства. Утрата идентичности является одним из симптомов душевной болезни. Все мы знаем, что душевнобольной может полагать себя Христом, Наполеоном или еще какой-нибудь знаменитостью. Однако потеря идентичности вовсе не обязательно должна заходить настолько далеко. Когда у человека случается настоящий нервный срыв, он путается насчет того, кто он такой, где находится или чем занимается. Вместе с тем трудно считать кого-то психически больным, если он осознает свою идентичность и ориентируется в реалиях времени и пространства. Утрата границ собственной личности сопряжена с потерей чувства реальности и в конечном итоге с утратой осознания своего подлинного Я. Подобное переживание само по себе чрезвычайно пугает. Человек оказывается дезориентированным и деперсонализированным. В этом последнем состоянии он не осознает собственного тела, но зато после того, как наступила деперсонализация, страх исчезает. Диссоциация или отделение разума от тела, представляющее собой то самое расщепление личности, которое свойственно шизофрении, отсекает всякое восприятие чувств. Страх перед душевной болезнью привязан как раз к указанному процессу диссоциации, а не к уже свершившемуся диссоциированному состоянию — точно так же, как страх смерти на самом деле представляет собой страх перед умиранием. В состоянии смерти страх, понятное дело, отсутствует. Если же возвратиться к сфере наших интересов, то здесь страх внушает процесс потери контроля со стороны эго, а не его результат.
Тем не менее именно этого-то процесса мы как раз и жаждем в глубочайших недрах своего естества, поскольку в утрате контроля со стороны эго скрывается основная предпосылка возможности испытать радость. Многие религиозные ритуалы включают в свой состав такие обычаи и действия, которые порождают у индивида состояние непреодолимого возбуждения, заставляющего его переступать границы своего Я. В церемонии ву-ду, свидетелем которой мне довелось быть много лет назад на Гаити, это состояние достигалось ритмичными танцами под безостановочный рокот пары барабанов. Молодой человек, плясавший под такую музыку примерно на протяжении двух часов, дошел в конце до состояния транса, в котором он уже больше не осуществлял полного контроля над собственным телом. Мне и самому пришлось испытать подобное тотальное возбуждение, которое завело меня туда, где мое чувство реальности претерпело изменения. Помню, маленьким мальчиком я был настолько возбужден огнями, музыкой и всей разносторонней и многокрасочной деятельностью увеселительного парка, что все окружающее показалось мне воплощением какого-то сказочного мира. Позже мне припоминается смех, напавший на меня во время какой-то детской игры, настолько сильный, что я был не в состоянии осмыслить, происходит все это во сне или наяву. А однажды я испытал оргазм такой неописуемой интенсивности, что почувствовал себя словно не на этом свете. Замечу, что ни в одном из этих эпизодов я не был напуган. То, что со мною случалось, не могло бы произойти, если бы я одновременно испытывал страх, и все эти происшествия на самом деле представляли собой необычайно приятные переживания, которые доставляли мне радость, доходящую до экстаза.
Существует колоссальная разница между безумием как всеобъемлющей страстью (тем, что именуется безумной или божественной страстью) и безумием как психическим расстройством. В первом случае возбуждение носит приятный характер и доставляет удовольствие, позволяющее эго расширять сферу своего охвата вплоть до того, что оно в конечном итоге трансцендирует, иначе говоря, переступает свои пределы. Однако даже в этот момент трансценденция такого рода не чужда эго, поскольку она естественна и позитивна с точки зрения жизни. Она представляет собой капитуляцию перед более глубинной жизнью Я, перед той жизнью, которая функционирует на бессознательном и подсознательном уровнях. Дети не боятся потерять контроль со стороны эго. На самом деле они даже любят такое состояние. Они способны вертеться волчком, пока у них совсем не закружится голова и они не свалятся на землю, хохоча от восторга. Однако если ребятня в такого рода действиях позволяет себе отказаться от контроля эго, то это совершенно свободный акт, совершаемый безо всякого нажима. Для совсем маленьких детей отсутствие контроля со стороны эго абсолютно естественно. Младенец никогда не располагает таким контролем и не знает о его существовании; подобно любому зверенышу, он функционирует в терминах чувств, а вовсе не сознательного мышления. По мере того как ребенок подрастает и его эго развивается, он превращается в осознающего себя индивида, который обдумывает свои поступки. Налагая на свои действия сознательный контроль, человек получает возможность адаптировать, приспосабливать свое поведение к реализации таких целей, которые более существенны или отдаленны по сравнению с удовлетворением каких-то сиюминутных потребностей. Но в том случае, когда мы действуем в соответствии с нашими мыслями и идеями, мы перестаем быть спонтанными, что влечет за собой устранение всякой радости и снижение удовольствия, которое могло бы доставить совершаемое действие. Однако, поскольку все это делается сознательно ради достижения какого-то более сильного удовольствия в будущем, такой режим реагирования следует признать здоровым и естественным. Невротической моделью поведения он становится лишь тогда, когда контроль носит бессознательный и непроизвольный характер, причем от него нельзя отказаться.
От сознательного контроля можно отказаться, когда это разумно и целесообразно. А вот отступиться от бессознательного или подсознательного контроля человек не в состоянии, поскольку он либо не осознает наличия этого контроля, либо не осознает его механизма и динамики. Такому бессознательному контролю подвержены многие люди, которым оказывается очень трудно выразить свои чувства или отстаивать свои желания. У них наблюдается тенденция к пассивности, и они склонны делать то, что им велено. Даже когда они совершают намеренное усилие сказать «нет», их голос слаб, а в возражениях отсутствует убежденность. Возможности их самоутверждения сильно затрудняются наблюдающимися в теле хроническими мускульными напряжениями, которые сжимают им гортань и сдавливают голос, а также мышечной напряженностью в грудной клетке, которая снижает объем воздуха, проходящего через голосовые связки. Можно сказать, что таких людей все время сдерживает какая-то непонятная им сила и что они воспринимают себя выполняющими разного рода задачи по своему собственному поручению. Как правило, такой человек осознает свое состояние, но бессилен расслабиться, поскольку не понимает, почему он закрепощен, и не ощущает в себе напряжений, образующих собой эту закрепощенность. Тщательная терапия позволяет справиться с данной проблемой, как это показывает следующий клинический случай.