Приблудяне (сборник) - Виталий Бабенко

Наконец, чего может испугаться крестоносец? Нечистой силы? Навряд ли. В его распоряжении мощный арсенал средств против нее, начиная от крестного знамения и ладанки с мощами и кончая святой водой или освященным самим папой распятием. Если все это не помогает и дьявол продолжает строить козни, крестоносец — истинный крестоносец — испытывает лишь удивление, но не страх. Может, он способен удариться в панику, осознав, что Гроб Госпо-ден — фикция, что его нет и никогда не было? И это нереально. Такую мысль ему никто не внушит. Не найдя святыни в предполагаемом месте, он станет искать ее в другом, предавая огню и мечу все на своем пути.

Впрочем, не буду вас больше мучить догадками. Сразу перейдем к предположению, которое, на мой; взгляд, хоть как-то способно что-либо разъяснить, натолкнуть на мысль.

Сила, с которой мы столкнулись, — сила примитивная, это ясно. Так, может, в борьбе с ней надо было исходить от примитива? Сейчас, конечно, это все мысли a posteriori, но не исключено, что кто-то или что-то явил Пришельцам — Всадникам — образ зла. Разумеется, мы не знаем, какие демоны живут в их мифологическом мире, но ведь наверняка живут?

Или, например, тотем. Всякий знает, какое могущество было скрыто в тотеме для любого племени, исповедующего анимизм, и в равной степени всякий знает, сколь непобедим был враг этого племени, овладевший в бою сим священным тотемом! Вот только знать бы, какие тотемы в ходу у наших недавних «гостей»…

Конечно, между малоразумными анимистами и крестоносцами — хотя бы в истории нашей Земли — большая дистанция, но зерно истины в моем допущении есть: ведь и крестоносец не поднял бы руку на священную хоругвь!

Конечно, я могу ошибаться. Даже наверное я ошибаюсь, ибо все время исхожу из сугубо земных представлений, стараюсь поместить чужаков в привычную систему координат. Это не только мой недостаток, это недостаток, от которого не избавиться никому из людей. И тем не менее я верю, что решение загадки Всадников возможно, и я буду безмерно рад, если оно окажется найденным на одном из предложенных Комиссией путей.

ДОКУМЕНТ № Х1/86/V магнитофильм, приложение к № XJ/86/I–IV

Дата: 21 августа

Ой, дяденьки, я ведь совсем-совсем не виновата. Ведь правда? Это он сам. Я вам все-все расскажу, только не ругайте меня. Я его даже и не прогоняла вовсе, я его и не видела раньше никогда. Я просто сидела в садике и рисовала. А па в город уехал. И ма с ним. Они оба уехали и сказали, чтобы я никуда не уходила, а рисовала. Я очень люблю рисовать. Мне па столик в садике сделал, зелененький, и стульчик маленький сделал, тоже зелененький, чтобы я рисовала. И вот я сидела и рисовала. А па сказал, что говорят, что происходит что-то экс… экр… эктридинарное, и у нас радио не работает, и нужно выяснить, и чтобы я Бетти— слушалась. А я Бетти не люблю. Она все время на кухне и со мной не играет. И я сидела и рисовала. Вдруг какой-то мистер на лошадке ка-а-ак выскочит из кустов возле меня. Он такой черный-черный был, и лошадка его тоже черная-пречерная. Только я ни капельки не испугалась. Я думала, он охотник, у нас много охотников вокруг. Он какую-то палку вместо ружья держал, я думала, он играет так, и так спокойно ему говорю: вы, что ли, понарошке охотитесь? Я говорю, у меня тоже ружье есть понарошке, деревянное, мне его па сделал. А потом смотрю, он на меня вовсе и не глядит, смотрю, он на мой рисунок глядит, и даже палку свою опустил, а глаза у него такие большие-большие, будто он испугался чего. И даже задрожал, и лошадка его тоже задрожала, и как присядет на задние ноги, как замашет передними копытами в воздухе. И мистер в свисток засвистел. Очень громко, но тоненько-тоненько. Я подумала, что и не слышно ничего, только ушкам больно. А лошадка повернулась, и мистер быстро уехал. Правда-правда, я ничего не сделала, он сам уехал— Вы ведь не будете меня ругать? А потом я сама решила посмотреть, чего этот дядька так испугался. Посмотрела на свой рисунок — и мне даже самой страшно стало. Честное слово! Я там на большой бумажке Чуду-Юду нарисовала страшенную, большую такую Чуду-Юду. Страшную-престрашную, прямо жуть: без носа, бородатую и на пяти ногах!..

БЕГ

А бежать было так…

Легкими ступнями касаться почвы. Раз-два, раз-два. По асфальту, по камням, по гравию, по песку — все той же воздушной поступью пятнать пространство, тиканьем шагов отмеривать время. Раз-два… Лететь вперед, напирая грудью на ватную пустоту, оставляя за спиной легкий смерч пыли, неслышные вихри потревоженного воздуха, невидимые бурунчики ветра. Раз-два, раз-два, раз-два… Брызгать во все стороны лужами, студить разгоряченные ноги росной травой, плескать холодной грязью, шуршать нагретым жнивьем, а грудь мерно, радостно поднимается и опускается, легкие в полную меру вбирают упругий кислород, сердце стучит ровно, и скорость только успокаивает нетерпеливое биение крови. Раз-два, раз-два…

— Доброе утро, учитель! Ваши газеты…

— Спасибо, Бегун!

— С наступлением лета, тетушка! Молоко сегодня отличное, сливок на целый палец.

— Оставь у калитки, милый Бегун, я заберу позже. Дай бог тебе ровной дороги!

— Ресторатору — мое почтение! Вам должок от поэта, у него сегодня гонорар…

— Весьма кстати. Бегун, весьма кстати. Перехватил бы кофе с булкой, небось с зари летаешь уже. Смотри, про завтрак забудешь.

— Потом, потом, папаша! Дел по горло. Как управлюсь — обязательно пробегу мимо… Эй, табачник! Забирай свои пилюли! Глотай по одной и поправляйся. Будешь хворать — всех без курева оставишь, придется мне в город бегать, а ведь и здесь забот хватает…

И опять тишина, лишь тихий стук подошв о землю. На небе ни облачка, но и жары нет, бежать совсем приятно, ноги полны привычной, звенящей силы — уверенно встречают тропинку, растворяются, мелькая в ритме, такте, гармонии скорости, а собранное в покорности тело зыбко плывет-покачивается, летит-струится.

И мысли были:

«Когда же это началось? Года три мне было или четыре. А то и все пять? Сидишь, играешь, и вдруг сердце забьется, заколотится, думаешь, что такое, вдруг вырвется из груди, как быть тогда? А потом успокаивается, и забываешь сразу же. Казалось, у всех так. Пугаться-то я потом начал. А как маленький был — чего пугаться? Все в порядке вещей: то плакать захочется, то смеяться, то коленка зачешется, то грудь ходуном заходит. Ясно — живу… Вот бегать я всегда любил. Как себя помню — хоть днем, хоть ночью заставь бежать — только приятно. Да и не заставлял никто, я все бегом делал. В играх никто догнать не мог. В «салки» никогда не водил, потому что угнаться не могли, в «прятки» всегда первым до «чуры» добегал, а когда наперегонки соревновались — ни одна душа в пару вставать не хотела: знали, что бесполезно. Да… Хорошо было в детстве: хочешь — беги, хочешь — нет. Лучше, конечно, бегать было…»

А в пути было вот как.

Надоело бежать по тропинке — сверни в сторону. В лесу тень, солнечные зайчики, мох пружинит под пятками, невзрачные цветы роняют пыльцу на босые пальцы, ноги мощно отталкиваются от оголенных корней, четко печатают след на разлапистом папоротнике, вминают в землю прошлогодние листья и еловую чешую. Сквозь веер пены, капель, маленьких радуг, бабочками садящихся на тело, — через ручеек, родник, ключ, речушку — легче водяного жука, водомерки, комариной личинки — на тот берег, на луг. Ноги только что были чистыми, а сейчас уже заляпаны илом, еще несколько стремительных шагов-паремий, и к грязи пристал мелкий песок, но эти нечаянные «гетры» недолговечны: мохнатый дерн услужливо набегает под ноги, ласково обмахивает ступни. Вперед, вперед! Раз-два, раз-два…

— Барышня, проснитесь! Утро уже, солнце давно поднялось. Смотрите, какие цветы прислал вам жених. Он нарвал их на заре, а я бежал так быстро, что роса еще не успела высохнуть. Чувствуете, какой аромат? Он бешено кружит голову, и я уже не верил, что донесу. Следите за своей головой, милая, есть вещи, которые кружат ее почище орхидей.

— Спасибо, мой добрый, славный Бегун! Не тяжело было бежать с такой ношей?

— Куда там! Это приятный груз. Я парил с ним над землей, не чувствуя ног…

Ах, обернуться бы! Но нельзя: ритм влечет вперед, сердце требует скорости, скорость подхватывает сердце, ноги несут дальше, дальше… И можно лишь догадаться, представить, уловить воображением: рдеют щечки, туманится взор, очаровательный носик погружается в самую гущу охапки, в самое благоухание…

— Здравствуйте, мастерица! Давно, давно я не пробегал мимо вас. Все не было писем, а вот сегодня весточка. Держу пари, от сына. Он еще в больнице? Бедный мальчуган. Ну ничего, поправится. Ловите конверт, пусть в нем будут добрые вести.

И снова вперед, и снова оглянуться бы, но нет, только что минувшее провалилось в прошлое, тысячи дел зовут из будущего, тысячи дел впереди для пружинистых ног и торопкого сердца. А за спиной — в близком, неблизком, далеком — руки лихорадочно рвут конверт; глаза впиваются в буквы…