Благие намерения - Ингмар Бергман

Хенрик пишет проповеди за кухонным столом, обычно он одет в просторный вязаный жакет с длинными рукавами и большим воротником, теплый, как шуба. Брюки заправлены в серые носки, на ногах деревянные сабо. Он отрастил бороду, которую подстригает забытыми Анной ножничками для ногтей. Он перенес в каморку книжный шкаф с любимыми книгами: Толстой, Рюдберг, Фрёдинг, Лагерлёф, Вальтер Скотт, Жюль Верн, Альберт Энгстрём и Натан Сёдерблюм.

Будильник отмеряет время — старое чудовище из жести и латуни, звонок которого способен разбудить мертвого, мирно тикает. Гудит огонь в плите, пастор сидит за кухонным столом, сочиняя новогоднюю проповедь. О смоковнице, не желавшей плодоносить, и заботливом виноградаре: «господин! оставь ее и на этот год, пока я окопаю ее и обложу навозом: Не принесет ли плода…»

Он зажигает свою хорошо обкуренную трубку: табак настоящий, рождественский подарок настоятеля, который только что бросил курить. Хенрик втягивает в себя мягкий сладковатый запах. Як спит на ковровой подстилке под столом, ноги его подрагивают, он тихонько рычит. Вдруг он вскакивает и замирает у двери, кто-то движется там, у ворот, кто-то на финских санках. Хенрик выходит в сени, плотно прикрыв за собой дверь, чтобы не выпустить тепло. Магда Сэлль дергает входную дверь, крыльцо черного хода из-за ночной метели превратилось в большой сугроб.

Магда. Добрый день, Хенрик, желаю тебе приятных праздников. Я принесла тебе и Яку кое-что вкусненькое. Дядя Самуэль приглашает тебя встретить с нами Новый год. Нас будет немного — семь-восемь человек.

Магда Сэлль протягивает корзину. Высокая, широкоплечая женщина заполнила собой сени. Из-под платка выбивается прядка волос с проседью, завитком падая на лоб, щеки и благородный нос покраснели от холода. Черные глаза смотрят на Хенрика бесхитростно, губы улыбаются. «Неужели так и будем здесь стоять? — спрашивает она, дружелюбно смеясь. — Не угостишь чем-нибудь горяченьким?» Она стаскивает с себя валенки: «Пальцы на ногах окоченели. Несмотря на валенки. Можно я поставлю их у плиты? Здесь так тепло и уютно. Вот как! Значит, ты переехал в комнату для прислуги, а из кухни устроил себе кабинет. Так, так! Я вижу, пастор готовит свою проповедь, а я мешаю, но я ненадолго. Просто немножко посижу, дух переведу. Кофейник горячий. Нальешь чашечку? А у тебя, как я посмотрю, прибрано. И посуду моешь».

Она сбросила с себя тяжелую шубу и шаль, концы которой перекрещены на груди. «Свитер стащила у дяди Самуэля, а юбке уже лет двадцать, но в этом климате это то, что нужно. Чего это Як рычит, сердится, что я тебе мешаю?»

Магда. Как дела?

Хенрик. Хорошо. Отлично.

Магда (улыбается). Это хорошо.

Хенрик. Судя по твоей улыбке, ты мне не веришь.

Магда. Но, Хенрик, милый…

Хенрик. Разве может одинокий мужчина, покинутый своей женой, справляться сам? Исключено, правда?

Магда. Это был просто вежливый вопрос.

Хенрик. А я тебе вежливо отвечаю. Хорошо. Я хорошо себя чувствую. У меня все в порядке. Приспособился.

Магда. Ты, кажется, сердишься.

Хенрик. За свою интонацию я не отвечаю. Ты прилетаешь на финских санках, до краев переполненная сочувствием. И ставишь меня в затруднительное положение. Я не соответствую твоим ожиданиям.

Магда. Но, дорогой Хенрик! (Смех.)

Хенрик. Я тебе кое-что открою, Магда. Я из породы одиночек. На самом деле я всегда был одинок. Время, проведенное с Анной и сыном, сбило меня с толку. Оно совершенно не совпадало с моим прежним опытом. Например, я воображал, будто существует некое особое счастье, предназначенное только мне и ждущее меня за углом. Анна заставила меня поверить в нечто подобное. Анна и Даг. Я был до смешного благодарен. И, как я уже сказал, сбит с толку.

Магда. Ты говоришь убедительно… но все-таки, мне кажется…

Хенрик. Нет никаких «но», Магда! Как ты видишь, я совершенно спокоен, говорю спокойным голосом. Если у меня прорвалось раздражение, то по чистой случайности. Мне не нравится, когда ко мне пристают. Перестань приставать, и я обещаю, что буду дружелюбным и разговорчивым.

Магда (улыбается). Я признаю, что ожидала увидеть убитого горем человека, которого я утешу приветливыми словами и остатками рождественской ветчины.

Хенрик (улыбается). Ценю твою заботу. Я рад тебе.

Магда ставит чашку на плиту, берет стул и садится напротив Хенрика, раздумчиво глядя на него.

Магда. Я беседовала с дядей Самуэлем. Ты знаешь, что он к тебе хорошо относится. В последнее время он сильно сдал. Ну ладно, мы говорили о тебе, мы начинаем понимать, что ты твердо решил остаться в здешнем приходе, несмотря на все трудности. (Хенрик порывается что-то сказать.) Подожди немножко, Хенрик, дай мне договорить. У нас с дядей Самуэлем есть предложение. Сейчас ты должен спросить: что еще за предложение? И хорошо бы в твоем голосе было хоть чуточку заинтересованности.

Хенрик (милостиво). Что еще за предложение?

Магда. Просто-напросто ты переедешь к нам в усадьбу. Мы можем элементарно при минимальных расходах переоборудовать правый флигель в твое личное жилье. (Со сдержанным энтузиазмом.). Внизу у тебя будут гостиная и кухня, наверху — спальня, а по другую сторону лестницы — кабинет с видом на озеро. Мы бы нашли тебе помощницу, которая убиралась бы и готовила. Она может жить в большом доме, у нас несколько комнатушек на мансарде. (Сдерживает энтузиазм.) Думаю, церковный совет и коммунальные чиновники будут весьма довольны. Они смогут, не испытывая угрызений совести, закрыть часовню и пасторскую усадьбу.

Хенрик. Часовню закрывают?

Магда. По крайней мере, на зиму.

Хенрик. Я об этом не слышал.

Магда. Вчера у дяди Самуэля был Якобссон. Они обсуждали возможность закрытия. На зиму. Отопление стоит больших денег.

Хенрик. Удивительные новости.

Магда. Не обижайся. Это не новости, просто разговоры. Никакого решения без обсуждения с тобой принято не будет. Надеюсь, ты это-то понимаешь?

Хенрик. А если Анна вернется?

Магда. Ты веришь, что Анна вернется?

Хенрик. Ничего окончательно не решено. Она уехала в Уппсалу на несколько месяцев. Ребенок должен родиться в июле.

Магда. И потом она вернется?

Хенрик. Откуда такая недоверчивость, дорогая Магда? Почему бы ей не вернуться? Разве двое молодых людей не имеют права пожить несколько месяцев отдельно, чтобы проверить свои чувства?

Магда. Только что ты говорил очень убедительно.

Хенрик. Убедительно?

Магда. О своем одиночестве. «Я всегда был одинок и всегда буду одинок. Совместная жизнь с Анной сбила меня с толку». И так далее.

Хенрик. Именно так я чувствую сейчас. Через несколько месяцев, или недель, или, быть может, завтра я, возможно, изменю мнение.

Магда. Ты любишь спорить, верно?

Хенрик (смеется). С риском ввязаться в спор я отвечаю: нет, нет, вовсе нет. В обычной жизни я нерешительный, бесхарактерный и чуточку трусоватый человек. Как правило, мне кажется, что все остальные правы, а я ошибаюсь.

Магда. Тебе идет борода.

Хенрик. Выражает мою истинную сущность? Или, может, признак лени — не надо греть воду каждое утро. И бриться.

Магда. Разве не здорово было бы, если б ты переехал к нам во флигель, как считаешь?

Хенрик. А ты?

Магда (улыбаясь). Играли бы в шахматы, в карты, слушали бы музыку, читали вслух, вкусно ели. Были бы вместе, а, Хенрик?

Хенрик. Да, да. Конечно.

Магда. О чем ты думаешь?

Хенрик. О том, что хотел тебе сказать, когда ты меня сбила, заговорив о моей бороде.

Магда. Прости. (С улыбкой.) Так что же ты хотел сказать?

Хенрик. Я думаю, что лучше всего себя чувствую, живя на краю света. В буквальном и переносном смысле. Тогда я достигну той твердости, той ясности… мне приходят на ум лишь банальные слова для чего-то очень важного. Магда, попытайся понять меня. Я должен жить в лишениях. Тогда, только тогда я, быть может, получу возможность стать хорошим священником. Таким, каким я хочу быть, но никогда не мог. Я не создан для великих свершений, я не особенно умен — говорю это без всякого кокетства. Но я знаю, что стал бы добросовестным виноградарем, если бы жил без оглядки.

Магда. Сейчас ты говоришь очень убедительно. Я отхожу в сторону.