Генрик Сенкевич. Собрание сочинений. Том 9 - Генрик Сенкевич

— А как остальные?

— А те уж у бога за печкой. Не попасть уж им, бедным, нынче к заутрене, разве только к той, которую сам Христос служит на небе.

— Ни один не ожил?

— Ни один. Чем в сенях-то разговаривать, зашли бы в горницу. А коли поглядеть на них хотите, так они в людской лежат у огня. Пойдемте в горницу.

Однако Збышко торопился и не захотел зайти, как ни тянул его старый Желех, который любил «побеседовать» с народом. До Цеханова было еще довольно далеко, а Збышко рвался туда — он хотел поскорее увидеть Юранда и хоть что-нибудь узнать у него о Данусе.

Они торопливо скакали по заметенной снегом дороге. Было уже за полночь, когда они приехали, и в часовне замка как раз кончалась заутреня. До слуха Збышка донеслось мычание и блеяние: это, по старому обычаю, мычали и блеяли молящиеся в память о том, что Христос родился в яслях. После службы к Збышку вышла княгиня, лицо ее было печально и тревожно.

— А Дануська? — спросила она.

— Ее нет. Разве Юранд не сказал вам — я слыхал, что он остался жив?

— Боже милостивый!.. Попущение на нас! Горе-то какое! Не говорит Юранд и лежит недвижимо.

— Не бойтесь, милостивая пани. Дануська осталась в Спыхове.

— Откуда ты знаешь?

— На санях нет и следа ее нарядов. Не повез же он ее в одной шубке.

— Правда, истинный бог, правда!

И глаза ее блеснули радостью.

— О младенец Иисус, ныне родившийся, — воскликнула она, — не гнев, видно, твой, но милость над нами.

Однако ее смутило то обстоятельство, что Юранд приехал без дочери, и она снова спросила Збышка:

— Почему же он ее оставил дома?

Збышко высказал ей свои предположения. Ей показалось, что он прав, однако особых опасений его догадки у нее не вызвали.

— Юранд теперь, — заметила она, — будет обязан нам, а по правде сказать, и тебе, своим спасением, ведь ты тоже ездил его откапывать. Не сердце, а камень должно быть у него, коли и теперь он станет упираться! Это будет ему и предостережением от бога, чтобы не смел воевать против священного таинства. Вот очнется он и заговорит, я ему тотчас скажу об этом.

— Сперва пусть очнется, мы ведь еще не знаем, почему он не взял Дануськи. А вдруг она захворала?

— Не болтай глупостей! И так я тоскую, что нет ее. Если бы она захворала, он бы ее не бросил!

— Это верно! — сказал Збышко.

И они пошли к Юранду. В горнице было жарко, как в бане, и совсем светло от пылавших в камине огромных сосновых поленьев. Ксендз Вышонек бодрствовал над больным, который лежал на постели под медвежьими шкурами, бледный, с волосами, слипшимися от пота, и закрытыми глазами. Рот у рыцаря был открыт, дышал он тяжело и трудно, так что шкуры от дыхания поднимались и опускались на груди.

— Ну, как он? — спросила княгиня.

— Я влил ему в рот ковшик подогретого вина, — ответил ксендз Вышонек,

— у него теперь испарина.

— Он спит или не спит?

— Может, и не спит, уж очень тяжело дышит.

— А вы не пробовали говорить с ним?

— Пробовал, да он ничего не отвечает; думаю, что до рассвета не заговорит.

— Придется ждать рассвета, — сказала княгиня.

Ксендз Вышонек настаивал, чтобы она пошла отдохнуть, но княгиня и слышать об этом не хотела. В христианских добродетелях, в том числе и в уходе за больными, ей всегда хотелось стать равной покойной королеве Ядвиге и спасти своими заслугами душу отца; поэтому она не упускала случая показать в этой с давних пор христианской стране свою набожность и тем самым изгладить в памяти народа то, что она родилась в язычестве.

Кроме того, она горела желанием узнать из уст Юранда о Данусе, судьба которой ее все-таки беспокоила. Усевшись около постели больного, она стала читать молитвы, а затем задремала. Збышко был еще не совсем здоров и к тому же страшно утомился от ночной езды, поэтому вскоре последовал ее примеру, и не прошло и часа, как оба они заснули крепким сном и проспали бы, может, до утра, если бы на рассвете их не разбудил колокольчик замковой часовни.

Но этот колокольчик разбудил и Юранда; открыв глаза, старый рыцарь сел вдруг на постели и стал озираться кругом, моргая глазами.

— Слава Иисусу Христу!.. Как ваше здоровье? — спросила княгиня.

Но Юранд, видно, еще не совсем очнулся, он воззрился на княгиню, как будто не узнавая ее, и через минуту крикнул:

— Сюда! Сюда! Разрывайте сугроб!

— Господи помилуй, да ведь вы уже в Цеханове! — снова воскликнула княгиня.

Юранд наморщил лоб, точно никак не мог собраться с мыслями, и переспросил:

— В Цеханове?.. Дочка меня ждет… князь с княгиней… Дануська! Дануська!..

И, закрыв вдруг глаза, он снова повалился на постель. Збышко и княгиня испугались, не умер ли он, но грудь его в ту же минуту стала вздыматься, как в глубоком сне.

Отец Вышонек приложил палец к губам, сделал знак рукой, чтобы не будили больного, и прошептал:

— Он может проспать так целый день.

— Да, но что он говорил? — спросила княгиня.

— Он говорил, что Дануся ждет его в Цеханове, — ответил Збышко.

— Это он еще не очнулся, — объяснил ксендз.

 XXVIII

Отец Вышонек опасался, что и после нового пробуждения у Юранда может опять помрачиться сознание и он снова может надолго впасть в беспамятство. А пока ксендз пообещал княгине и Збышку дать знать, как только старый рыцарь заговорит, и, когда те ушли, тоже отправился спать. Юранд проснулся только на второй день праздника, когда время подошло к полудню; он был уже в полном сознании. Княгиня и Збышко присутствовали при его пробуждении. Юранд сел на постели, взглянул на княгиню и, тотчас признав ее, воскликнул:

— Милостивая пани… Ради бога, неужто я в Цеханове?

— Вы и праздник проспали, — ответила княгиня.

— Снегом меня замело. Кто меня спас?

— Да вот этот рыцарь, Збышко из Богданца. Помните, в Кракове…

Юранд устремил на юношу здоровый глаз и сказал:

— Помню… А где Дануська?

— Разве ее не было с вами? — с беспокойством спросила княгиня.

— Как же она могла быть со мной, коли я ехал к ней?

Збышко и княгиня переглянулись, они подумали, что Юранд все еще бредит.

— Что вы, опомнитесь! — сказала княгиня. — Да разве Дануси не было с вами?

— Дануси? Со мной? — переспросил в изумлении Юранд.

— Слуги ваши погибли, а ее не нашли. Почему вы оставили ее в Спыхове?

Юранд еще раз переспросил, но уже с тревогой в голосе:

— В Спыхове? Да ведь она не у меня, а у вас, милостивая пани!

— Вы же прислали за нею к нам в лесной дом слуг с письмом!

— Во имя отца и сына! — воскликнул Юранд. — Я никого не присылал.

Внезапная бледность покрыла лицо княгини.

— Что такое? — спросила она. — Вы уверены, что вы в памяти?

— Милосердный боже, где моя дочь? — вскричал, срываясь с постели, Юранд.

Отец Вышонек при этих словах поспешно вышел из горницы.

— Послушайте, — продолжала княгиня, — к нам в лесной дом приехали вооруженные слуги с письмом от вас, вы просили в письме отправить к вам Дануську. Вы писали, что вас придавило балкой на пожаре… что вы чуть совсем не ослепли и хотите видеть дочь. Слуги взяли Дануську и уехали…

— Горе мне! — воскликнул Юранд. — Клянусь богом, никакого пожара в Спыхове не было и я никого за ней не посылал!

Тут вернулся ксендз Вышонек с письмом; он протянул его Юранду и спросил:

— Это ваш ксендз писал?

— Не знаю.

— А чья печать?

— Печать моя. Что написано в письме?

Отец Вышонек стал читать письмо. Юранд слушал, хватаясь за голову; когда ксендз кончил читать, он воскликнул:

— Письмо подложное!.. Печать поддельная! Горе мне! Они похитили мою дочь и погубят ее!

— Кто?

— Крестоносцы!

— Раны божьи! Надо сказать князю! Пусть шлет послов к магистру! — воскликнула княгиня. — Иисусе милостивый! Спаси ее и помилуй!..

И она с криком выбежала из горницы. Юранд сорвался с постели и стал лихорадочно натягивать одежды на свое могучее тело. Збышко сидел в оцепенении, но через минуту в ярости заскрежетал зубами.

— Откуда вы знаете, что ее похитили крестоносцы? — спросил ксендз Вышонек.

— Клянусь всем святым!

— Погодите! Так оно, может, и есть. Они приезжали в лесной дом жаловаться на вас… Требовали возмездия…

— И они похитили ее! — внезапно воскликнул Збышко.

С этими словами он выбежал вон, бросился в конюшню и велел закладывать сани и седлать коней, сам толком не зная, зачем он это делает. Он сознавал только одно: надо ехать спасать Данусю — и притом немедленно, и притом в самую Пруссию, — надо вырвать ее из вражеских рук или погибнуть.

Вернувшись в горницу, Збышко сказал Юранду, что оружие и кони сейчас будут готовы. Он был уверен, что Юранд поедет с ним. Юноша пылал гневом, сердце его надрывалось от муки и жалости, и все же он не терял надежды, ему казалось, что вдвоем с грозным рыцарем из Спыхова они всех одолеют, смогут ударить даже на всю крестоносную рать.