От Альбиона до Ямайки - Калашников Сергей Александрович

– Ты, как всегда, права, мамочка, – обратилась она к мамуле. – Отличную позицию подсказала.

– Эм, Кэти! – папа вытянул клинок из поверженного им зверя. – Я думал, что это просто забавная механическая игрушка, – он явно имел в виду самострел.

– Против порохового ружья арбалету, конечно, не тягаться, – согласилась наша самая маленькая. – Но его быстрее заряжать. Да и зачем нужно что-то более сильное, если дальше шестидесяти метров я все равно не попадаю?

– Двести футов, – пояснила Рисовальщица. Только тут я увидел, что и до нее добежал один из серых разбойников – Лиза нанизала его на шпагу через распахнутую пасть, вонзив клинок так, что зубы сомкнулись на чашке. Зверь еще не сдох, но уже явно отдавал концы. Эта девушка крупнее, чем даже довольно долговязая Софи. И рука у нее действительно твердая. А нам с Мэри в дело вступить не пришлось, как и готовой к схватке Консуэлле. Дети капитана Корна поступили по-самурайски – сделали шаг навстречу опасности и собрались дать бой.

– Вы это, господа немцы! Вот истинно немцы – все-то у вас не по-нашему. Прикажете шкуры снять, пока не окоченели? – вышел из состояния ожидания неприятностей один из возниц, запихивая за спину приготовленный для встречи с нападающими топор.

– Поступайте, как считаете нужным, – без сомнений в голосе ответила Софочка. – Мы местных обычаев не знаем. По своим же, немецким, пожалуем каждого за прилежание чаркой для успокоения души, – рому у нас с собой достаточно, так что не жалко плеснуть мужикам по паре глотков.

Вечером уже за трапезой на постоялом дворе Сонька и сама не отказала себе в паре глотков, после чего заметно раскисла, потребовала гитару, и выдала:

У леса на опушке жила Зима в избушке. Она снежки солила в березовой кадушке, Она сучила пряжу, она ткала холсты Ковала ледяные да над реками мосты. Потолок ледяной, дверь скрипучая, За шершавой стеной тьма колючая. Как шагнешь за порог – всюду иней, А из окон парок синий-синий. Ходила на охоту, ковала серебро, Сажала тонкий месяц в хрустальное ведро. Деревьям шубы шила, торила санный путь…

…а после в лес спешила, чтоб в избушке отдохнуть, – к гадалке не ходи – из моих мурлыканий уловила.

«Эта, внутренний голос, – обратилась она ко мне мысленно. – Не серчай, что я тут вдруг вот так на людях…» – и отключилась. Меня, признаться, хмель тоже пробрал, потому что физиология-то у нас одна на двоих. Так что стойкости к выпивке супротив Сонькиной во мне лишь самая капелька. Встав, я добрел до лестницы, ведущей на полати, где спали все без разбору вперемешку, и устроил нашу обмякающую тушку на отдых.

* * *

По пути все чаще попадались деревушки. Мы явно достигли пределов земель, слегка уже населенных. Равнодушно встретила нас деревянная в основном Вологда с ее каменным кремлем и роскошным собором – город показался просто мегаполисом по нынешним временам. Каменные постройки тут были в основном религиозного назначения. Мы проехали ее, остановившись только для смены упряжек. Следующим по пути случился Ярославль, где каменных построек было значительно больше, чем в Вологде. В обоих этих городах проживало множество торговцев, с которыми было бы очень полезно свести знакомство. Одна беда – пока мы никто и звать нас никак. Нам даже предложить-то нечего. Я о планируемых транспортных услугах.

Пересекли по льду Волгу, а дальше кончились для меня знакомые названия, кроме разве что Троице-Сергиевой лавры, неподалеку от которой мы переночевали. Из всей нашей компании одна только Мэри и посетила храм, несмотря на поздний час. Именно она и самая верующая, и лучше остальных постигла русскую речь. Мамина крестница еще в Архангельске заглядывала с Иваном в тамошнюю церковь, но впечатлениями не поделилась. Мы с Сонькой к ней насчет религии не вяжемся, отдавая себе отчет в том, что имеем дело с образованнейшей женщиной эпохи. Которой всего тринадцать лет.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})* * *

В Москве мы прямо от заставы направились на Кукуй, где и поселились в гостинице, устроенной на знакомый нам по Амстердаму манер. Наутро отыскали Владимирский приказ и подали челобитные. Почему именно во Владимирский? Ну, искали-то мы «Челобитный», но нас надоумили, что приказы эти недавно свели в один и название за ним – Владимирский. Одна челобитная от капитана Джонатана Корна, вторая от капитана Софи Корн. Так вот, дьячок которого мы поймали за рукав, объяснил, что обратились мы не по адресу, потому что здесь рассматривают обращения служилых людей, а мы просто приезжие. И сами бумаги подаем неправильно – должны обратиться к государыне, когда та выйдет к народу. Ну а, приняв в благодарность за ответ пару золотых монет, чисто по-человечески посоветовал обратиться в мастерскую палату царицы Натальи Кирилловны. Даже подсказал, как пройти.

До этой палаты мы добрались быстро, но наши челобитные здесь не приняли. Вот если бы мы ткань богатую принесли, украшение знатное или диковину заморскую… И вообще мы должны явиться в Иноземский приказ.

Явились. Тут наши прошения даже прочитал один из дьяков, а потом заявил, что, если мы не на службу просимся, значит, пришли не туда. Потому что не служащие попадают в податное сословие – нас запишут куда положено прямо на том месте, где осядем. И обложат всем положенным тяглом. Хороший нам человек попался, разговорчивый. Даже присоветовал обратиться в Пушкарский приказ, если собираемся не службой зарабатывать на жизнь, а трудами.

Делать пушки я не собирался, да и Софочка тоже, но заинтересовать пушкарей у нас было чем. Хотя не очень-то хотелось подаваться в оружейники. Поэтому мы не стали продолжать хождений по инстанциям, а вернулись в гостиницу, рассуждая о том, что папеньке ведь никто не станет препятствовать возить грузы в сопровождении их владельцев из Архангельска и в Архангельск. Потому что вопрос этот находится в сфере компетенции воеводы тамошнего, который и изволение изволил изволить, и грамотку о строении корабельного двора выписать приказал. Так что испрашивать на это высочайшего позволения особого смысла нет. Что же касается разрешения беспрепятственно ходить по рекам всей страны, вот в этом месте ясности не прибавилось. А мы уже успели утомиться от общения с российской бюрократией. Я-то знавал ее лет на триста позднее, но разницу с нынешней обнаружил только в антураже.

Вернувшись в гостиницу, мы приказали подать обед, за которым и поведали о своих хождениях. Признаться, я серьезно рассчитывал на подключение коллективного разума. Однако мама сообщила, что здесь, на Кукуе, уже работает мануфактура. И поскольку ее хозяин не находится на службе, так не стоит ли нам свести с ним знакомство и посоветоваться? Имя этого человека Альберт Паульсен.

Еще сам отец вспомнил, что плавает под голландским флагом и вполне обоснованно может представиться в посольстве «своей» державы. Однако на дружественный прием там не рассчитывает – его намерение возить русских купцов в Европу не вполне соответствует политике страны, корабли которой обслуживают интересы собственных торговцев.

Я сообразил, что должен же быть кто-то, занимающийся администрированием прямо здесь, в Немецкой слободе. А то мы сразу бросились исполнять предписание архангельского воеводы – прибыть на Москву и подать челобитную. Это ему, местному уроженцу и человеку со статусом, понятно, куда идти. Тем более что он на службе, а для таких созданы наилучшие условия.

И тут в дверь тактично, по-европейски, постучали. Слуга гостиничный доложил, что рынды царские требуют капитанов Корнов к самодержице Софье Алексеевне. Я несколько озадачился, потому что попасть непосредственно к правящей царевне никак не рассчитывал. По собранным мною данным, архангельский воевода – двоюродный брат вдовствующей царицы Натальи Кирилловны, матери Петра Первого. Она родом из Нарышкиных, в то время как ныне правящая страной Софья – дочь первой, давненько уже покойной жены царя Алексея Михайловича, которую поддерживает род Милославских. По-родственному воевода мог информировать о нас с отцом именно матушку Петра. Но по долгу службы был обязан доложить действующей правительнице. Кажется, он проделал и то, и другое.