Святослав. Хазария - Валентин Гнатюк

– Язи их забери, – буркнул он, – изведать надобно, где те койсоги окаянные. Без того нельзя ни тьме моей уйти, ни беженцам на места свои возвращаться. Проворных да смышлёных дай мне несколько воев, кто добре ведает места эти, тропы да гати.

– Как не дать, конечно, дам, – зачастил тиун, радуясь, что дружина не покидает его град.

Спустившись со стены, Притыка кликнул сотника изведывателей. Отвёл в сторону, к самой стене, и повелел тихо, чтобы никто не слышал:

– Землю рой с сотней своею, а койсогов мне сыщи, хоть на дне Дона синего!

– Найдём, темник, – кратко ответил сотник и тут же, пока Притыка обернулся к ждавшему его поодаль тиуну, исчез с глаз, будто его и не было.

На другой день к закату вновь предстал перед темником сотник, уставший и запылённый, весь в колючих и цепких семенах степных трав. Только лицо его было омыто, видно, успел на ходу черпнуть горсть воды, чтобы освежить до красноты утомлённые очи. Доклад его был краток, как речь его начальника.

– Сыскали косоглазых, никуда они не пропали, всего в полугоне от града затаились на укромном полуострове, поросшем вербами да камышом. Стоят сторожко, дозоры крепкие кругом, близко не подойдёшь, уйти могут либо через плавни камышами, либо через ивняк, ежели их со стороны степи прижать.

– Добре, сотник, дякую, отдыхай днесь с воями своими, – бросил Притыка, весь уже ушедший в думы.

Всю ночь темник и тиун то спорили, то подолгу молчали, иногда отхлёбывая из ковша по нескольку глотков медового квасу. К первым петухам только смогли они решить всё и разошлись каждый к своим тысячам.

Рано поутру от берега готовились отчалить несколько рыбацких лодий.

– Эгей, Кош, ты что это, за уловом собрался? – окликнул рыбака кто-то из предутренних сумерек. – А как самого койсоги на крюк подцепят?

– Да нет уже тех койсогов и в помине, а дружина днесь уходит, всю рыбу вяленую да сушёную я воям отдал. Надо запасы пополнить, а коли управлюсь скоро, так и свежей рыбкой удастся избавителей наших угостить, когда ещё они свежего-то варева поедят? Ты лепше бери свою лодку да помощников – и с нами, разом-то поболе возьмём, айда!

– Правда твоя, Кош, мы тем дружинникам не рыбой, жизнями обязаны. Погоди меня, к плавням спустимся, там рыбы сейчас – только вытаскивай, – ответил голос.

А ещё немного погодя две большие рыбацкие лодки направились к камышовым плавням, где нагуливала жир добрая донская рыба.

Когда рассвело и взошло ярое солнце, град зашумел и засуетился, провожая киевских дружинников, своих спасителей. Многие взобрались на стены и глядели вослед уходящему войску, пока оно не скрылось вдали за клубами пыли.

Проходя берегом Дона, там, где раскинулись поросшие камышом плавни, отражая в своём зерцале высокие старые вербы, Притыкина тьма остановилась. Затрубили рога, и, подчиняясь тому сигналу, дружинники быстро построилась в боевые порядки и, развернув крылья, охватили выход с большого полуострова. Рыбаки, вышедшие поутру на лов двумя лодками, едва заслышав сигнал турьих рогов, мигом вскочили и сбросили холстины, прикрывавшие снасти и плетёные корзины для рыбы. Из-под холстин один за другим поднялись дружинники с тугими киевскими луками, по пятеро в каждой лодке. Расторопные рыбаки уже подавали им зажжённые от заранее заготовленного в котелках огня стрелы, обмотанные у наконечника просмоленною куделью. Горящими птицами, оставляя за собою лёгкий дымовой след, понеслись они в заросли камыша, высушенного долгим зноем до сухого шелеста. Рыбаки налегли на вёсла, направляя лодки вдоль камышовой стены, а лучники посылали вдаль свои огненные стрелы, будто сошедшие из самой Сварги Перуничи. Пока тьма строилась в боевой порядок и охватывала подковой выход с полуострова, стена пламени, подгоняемая свежим речным ветерком, двинулась от воды в глубь полуострова. Койсогам, что таились в камышовых зарослях, ничего не оставалось, как силой мечей своих и отчаянным натиском пробиваться сквозь ряды киевских дружинников из огненной ловушки. С боевыми криками и воем в отчаянном порыве бросились они на русов, и завертелась карусель смертельной сечи, жестокой и беспощадной.

Койсоги – храбрые и умелые воины, а тем паче когда за спиною бушует жаркое пламя и некуда отступить, некуда сокрыться, а только идти мечом на меч, копьём на копьё, кинжалом на кинжал, обретя либо славную смерть в бою, либо жизнь и свободу в широкой донской степи.

И зрел огнекудрый Хорс, не успевший ещё проехать по синей Сварге и половины своего дневного пути, как в огнедышащих плавнях неугомонные люди снова схватились в смертельной битве со звериными воплями и рычанием – рубят, режут и рвут на части один другого. Нет им в сей миг служения прожорливому Яме никакого дела ни до дивной красоты вокруг, ни до звонкого щебета птиц. С досадою кликнул солнцеводитель брата своего Стрибога. Тот пригнал лёгкие тучи и закрыл от божеского взора неразумных людей, безжалостно терзающих друг друга.

Была недолгой сеча, но жестокой. Около половины всей койсожской тьмы полегло на поле битвы, но князю их вместе с самыми отчаянными и дерзкими воинами удалось вырваться из смертельной западни и раствориться в степных просторах Придонья.

Благодарные танаисцы оставили у себя раненых воинов, помогли с почестями похоронить павших, справив по ним горькую тризну.

– Что, темник, будешь теперь торопиться на подмогу князю Святославу? – спросил донской тиун Притыку.

– Эге, брат, плохо знаешь ты нашего князя, – отвечал могучий темник, качая лысеющей головой, – он зело на ногу лёгок, а на сечу крут. Боюсь, что за прошедшие седмицы он уже покончил с Хазарщиной без нашей помощи… – заключил темник с такой грустью в голосе, что тиун почувствовал вину и неловкость.

– Погоди, Притыка, ты речёшь так, будто не твоею тьмою град наш от верной погибели и полного разорения спасён, будто не твои бесстрашные витязи койсогов разбили и в бегство обратили, – искренне возмутился тиун. – Или я неправду реку?

– Да прав ты, брат, прав, только… Эх! – Темник с досадою так хлопнул себя могучей ручищей по бедру, что будь на том месте нога обычного человека, наверняка быть кости сломанной.

Со стороны степи Притыка вдруг увидел два завихряющихся облачка пыли – к граду стремились чьи-то гонцы.

Назавтра Святослав двинулся берегом моря Хвалынского в древнюю столицу Хазарии Семендер. Своим темникам повелел:

– К тем, кто сопротивление чинить станет, применять беспощадную силу, прочий люд мирный не трогать. Золото и прочие богатства брать из дворцов, храмов и торговых домов. Виноградники все извести, потому как упившийся воин уже не воин, да и мирному люду от того вина беды одни и раздоры.

Нежданным Стрибожьим вихрем пронёсся Святослав по Семендеру и Беленджеру, навёл страх на местных жителей, которые разбежались, помня ещё грозные походы русов Олега и Игоря по морю Хвалынскому. Уничтожив сорок тысяч семендерских виноградников, дружина Святослава повернула на закат солнца.

Святослав спешил на помощь Притыке и Дон-граду, сражающимся с койсогами.

– Скоро Ея-река, – молвил ехавший рядом с князем старый темник Издеба, – тут недалече от истока, и река неглубока, её вброд легко перейти.

– Да и окунуться после перехода по степи, пыль и пот смыть, ох и добре будет! – отвечал изрядно вспотевший под жарким полуденным солнцем старый варяжский темник.

Только промолвил сии слова Инар, как подлетел десятник дозорной сотни:

– Княже, впереди, похоже, койсоги, – не более тьмы, уже через реку переправились. Идут без дозоров, потому нас ещё не заметили.

Князь повернулся к темникам, живо сверкнул загоревшимися азартом очами.

– Издеба на шуйцу, Инар – Десное Крыло, я – Сердце. Двигаться буду медленнее, а вы оба борзо обходите и на той стороне реки коло замкните!

Уцелевшие после битвы в донских плавнях койсоги возвращались домой. Койсожский тархан был зол и подавлен, – без добычи, потеряв большую часть своих отчаянных воев, да и ещё не выполнил данное Беку обещание разрушить Танаис. Что сделают теперь с ним Бек и Всемогущий Каган? Тяжелы были думы князя, и даже возвращение домой живым совсем не радовало. Погрузившись в нерадостные мысли, князь кочевников не сразу услышал удивлённо-испуганные возгласы своего окружения, а когда взглянул вперёд, то невольно остановил коня. То, что он увидел, не могло быть правдой, а только горячечным бредом, навеянным злыми духами. Прямо перед койсожским войском, развернувшись полумесяцем, мерно и в полном молчании шла… русская дружина. Впереди на белом как снег коне – предводитель урусов. Но нет, этого не может быть! Но это «не может быть» однажды уже произошло, когда Святослав шёл на Итиль сражаться с хазарским войском и вдруг среди ночи ворвался в Танаис, когда его койсоги уже перехлестнули через стены города. Койсожский князь был в полной уверенности, что Святослав остался в Танаисе. А теперь князь урусов здесь, перед ними…