Оружейник. Азартные игры со смертью(СИ) - Олег Шовкуненко

 — Бум! — само собой вырвалось у меня, после чего я с неподдельным интересом пронаблюдал как в желтых лучах ламп вспыхнуло и заискрилось красное разляпистое облачко.

Глава  20

— Ты жива только благодаря словам этого вояки! — Владимир Фомин отвернулся от Лизы и ткнул пальцем в сторону Лешего.

 — Пальцем показывать некультурно, — совершенно спокойно проинформировал Андрюха. — Глядите мне... Обижусь.

 В отношении бандитов и их хозяев Загребельный вел себя вызывающе дерзко. Во-первых, он их ничуть не боялся. Во-вторых, презирал. И в третьих, у Андрюхи имелась не безосновательная уверенность, что все его выходки останутся безнаказанными. И все это потому, что именно Леший теперь стал единственным наследником тайны покойного Зураба. Правда атаман посвятил его в этот секрет не совсем... или вернее будет сказать совсем не по своей воле. Но кто же сейчас станет вспоминать о таких мелочах?

 Взгляды старосты Рынка и подполковника ФСБ встретились. Они принялись молча буравить друг друга глазами. Так продолжалось секунду, две, пять, десять... Ни один из противников не желал сдаваться и первым прекращать эту дуэль.

 — Может уже хватит понты колотить? — Нестеров решил направить разговор в конструктивное русло. — Давайте лучше подойдем к вопросу по-деловому, с выгодой для обеих сторон. — Тут милиционер прищурился, ехидно ухмыльнулся и добавил: — Да, и еще Фома... Ты не строй тут из себя возмущенного интеллигента. Кто есть кто это мы тоже разбираемся.

 Произнося это, Анатолий указал взглядом на левое запястье базарного босса. Я поглядел туда же и обнаружил, что из-под браслета дорогих часов высовывает голову небольшой черный кот. Татуировка была старая, скорее всего, сделанная еще иглой. Наверняка этот рисунок что-то да означал. По крайней мере, Фомин втянул запястье под манжет куртки, а затем раздраженно хмыкнул:

 — Грамотный ты мент, как я погляжу.

 Два этих человека прекрасно поняли друг друга. А что касается всех остальных... А всем остальным хватило уже того, что Нестеров сбил спесь с хозяина дома, дал понять, что мы ничуть не глупее его. С нами не стоит конфликтовать, с нами надо разговаривать и находить компромисс.

 О том как договариваться и о чем, Фомин, скорее всего, и задумался. Он откинулся на спинку кресла и на мгновение его взгляд расфокусировался. Что он там шифровал, неизвестно, но, по крайней мере, перестал орать и запугивать. Не знаю как другие, а я за четверть часа нашего разговора от этого дела уже порядком притомился.

 Переговоры проходили в апартаментах Зураба. Понятное дело из подвала непрошенных гостей не выпускали. В случае чего, в смысле если не договоримся, мы тут и останемся. Укромное звуконепроницаемое местечко. Никого из посторонних. Так что версию всего происшедшего можно будет сочинить любую. К примеру, вконец обуревший Ветров надумал пошуровать в закромах Рынка. Получил отказ у Надеждина, вот и пошел на разбой, по безысходности. Но не тут-то было! На Рынке пацаны тоже не лыком шиты. Вмиг уделали гада.

 От такой весьма не радужной перспективы я поежился и решил сконцентрироваться на чем-то другом, если уж не более приятном, то хотя бы нейтральном. Тема подвернулась, стоило лишь оглядеться по сторонам. Раньше мне как-то не доводилось бывать в бандитской малине, но сразу чувствовалось, что это именно она. Желание жить красиво и богато здесь выпячивалось, ставилось превыше всего, даже удобства и целесообразности. Этакая шоколадка, намазанная вареньем и присыпанная сахаром. Правда меня неотступно преследовало ощущение, что этот сладкий бутерброд уже чуток подкис.

 Стены во всех комнатах были оклеены основательно затертыми бумажными обоями с золотым тисненым орнаментом. Везде висели пожелтевшие от табачного дыма ковры и мятые плакаты с изображениями обнаженных девиц в соблазнительных позах. Ощущение дешевого борделя дополняли вазоны с искусственными фикусами и обилие всяких статуэток вазочек и графинов, по большей части металлических. Чаще всего вазочки были забиты окурками, а графины вымазаны потеками от вина или самопальной бормотухи. Мебель, которую сюда притащили бандиты, была не новая, но дорогая, с завитушками и инкрустацией. Мне даже показалось, что ее позаимствовали из какого-то музея.

 Когда нас проводили мимо одной из комнат, я заметил огромную кровать с балдахином. Надо же, с балдахином! Возможно такой находке стоило улыбнуться, но это желание тут же исчезло, когда я заметил как при взгляде на скомканные простыни затряслась Лиза. Этот гнев, эта боль моментально передались мне, и пальцы на руках скрючились, словно я готовился вцепиться в чью-то глотку. Мне и вправду хотелось кого-то убить. Да почему кого-то? Всех! Всех этих уродов. А затем весь этот гнусный вертеп облить бензином и сжечь. Чтобы и памяти не осталось.

 Но я переборол себя, заставил следить за переговорами и даже время от времени вставлять кое-какие замечания.

 — Подполковник, ты уверен, что сможешь разминировать бункер? — голос Фомина вернул меня к реальности.

 Услышав этот вопрос, Загребельный широко улыбнулся:

 — Ну, если его этот ваш гребанный минер, солдат срочной службы запечатал, то я старший офицер, получивший серьезную подготовку в минно-подрывном деле, уж как-нибудь распечатаю. К тому же Зураб оказался компанейским парнем и обо многом мне рассказал.

 — Зураб не сам мины ставил. Он только помогал, — вмешался в разговор офицер с отчеством Петрович. — А Шлыков был отличным минером.

 — Что ж не уберегли этого самого Шлыкова? — поинтересовался Нестеров. Сделал он это как бы между прочим, лишь на мгновение оторвавшись от стирания крови с разбитого лица.

 — А это не твоего ума дело, — огрызнулся Петрович.

 По интонациям, прозвучавшим в его голосе, я понял, что со Шлыковым офицера многое связывало. Возможно они были приятелями или даже друзьями.

 — Все равно... — Леший ответил словно перепалки милиционера с бандитом и не было. — По словам вашего Зураба, там на подходах к бункеру два десятка ОЗМок стоит, сюрприз на двери, паутина в главном коридоре. А даже если Зураб чего и запамятовал, то не беда. Ничего особенного они там изобрести не могли. Не было у них на это ни времени, ни возможности, а главное ни к чему такие сложности. Чтобы угробить мародеров и этих приспособух вполне хватит.

 — В принципе логично рассуждаешь, — согласился Фомин. Затем он с досадой сплюнул на пол. — Нет, ну что за фигня получилась! Какого хера вы сюда приперлись? Все же нормально было! А теперь придется в бункере караул держать, чтобы никакая падла туда не сунулась.

 — Я ведь могу мины и не снимать, — предложил Леший.

 — Тогда, мил человек, ты с нами останешься, — осклабился Петрович. — Снимешь, когда будет пора.

 — Уже пора, — прошипел я. — Забирайтесь к себе под землю и сидите там как крысы. Посмотрим, надолго ли вас хватит.

 Реакция на мои слова последовала довольно странная. Фомин поглядел на Петровича, тот обвел взглядом всех присутствующих, задержав его только один раз на скованных браслетами руках Нестерова, а затем не очень уверенно, но все же кивнул. Судя по всему, вся эта пантомима являлась продолжением какого-то более раннего разговора. Иначе как объяснить, что Фома все понял?

 — А ну, братва, давайте все отсюда, — хозяин Рынка обратился к толпе отморозков, которые со взведенными автоматами стояли за нашими спинами.

 — Владимир Павлович, вы чего? — заупрямился один из охранников, здоровенный детина лет так тридцати от роду. — Их же четверо! А вас двое. Они же вас...

 — Валите, я сказал! — Фомин не дал своему человеку договорить.

 — Ну как знаете, — здоровяк повесил автомат на плече и первым поплелся к выходу. — Пошли, мужики. Раз старшой требует...

 Дождавшись пока резная филенчатая дверь за их спинами закроется, Фома, которого, как выяснилось, величали Владимиром Павловичем, обратился именно ко мне:

 — Давай, полковник, рассказывай...

 — О чем? — у меня не было особого желания разговаривать с людьми, которые издевались над Лизой.

 — О том, что за пургу ты нес в кабинете у Надеждина.

 Я промолчал и даже отвернулся от Фомина. Цирк-зоопарк, какого черта я должен выслушивать все эти гнилые наезды? Фома не обиделся и даже снизошел до объяснения:

 — Я таких совестливых как ты, полковник, вдоволь навидался.

 — В каком смысле совестливых?

 — А в таком... Пронюхают что-нибудь важное и маются потом как неприкаянные. Все решают самим воспользоваться или еще кому рассказать. Самому вроде как сподручней, но и сотоварищей жалко. Воспитывали нас так: один за всех и все за одного.

 — На тебе это воспитание особо не отразилось, — деловито заметил Нестеров.

 — И слава богу. Благодаря этому в нищете не жил и спину за копейки не гнул.