Пасынки отца народов. Квадрология. Книга третья. Какого цвета любовь? - Валида Будакиду

Адель было душно в квартире, казалось, стены давят её со всех сторон. Так, наверное, человек чувствует себя в склепе. Она постоянно ощущала за спиной присутствие кого-то постороннего, словно была в доме не одна. Адель бестолку шаталась из комнаты в комнату, не способная сосредоточиться. Иногда она доставала из-под газеты, выстилающей ящик письменного стола, совершенно пожелтевшие и ободранные стихи, которые ей подарил Фрукт, но они оказались песнями. Она их знала наизусть, но ей нравилось читать, потому что в тексте были совершенно невозможные знаки препинания, которые не мог бы передать ни один голос, кроме автора. Она доставала розу, засушенную между страниц «Новейшей истории», за что в своё время была жестоко наказана. Мама по своей наивности посчитала, что роза – подарок какого-то «ухажёра», и что Аделаида, мало того, что благосклонно принимает его ухаживания, так ещё и испортила учебник.

Ты не понимаешь! – Кричала тогда мама, – Ты – отвратительная мещанка! Это они сушили цветочки на память и писали в альбомы друг другу всякие глупости: Алая роза упала на грудь Милая Маня меня не забудь!

Моя дочь как настоящая уличная, принимает ухаживания непонятно кого, кого не принимали у меня в доме, и портит учебники! Ты чудовище, Аделаида, чудовище! Посмотри, что ты со мной делаешь, а-а-а!

«Она издевается надо мной, эта сука, – молча думала Аделаида, закусив до крови костяшки на руке, – ничего не видит, или не желает ничего видеть?! Неужели она действительно допускает мысль, что мне какой-то, даже самый захудалый ухажёр может подарить цветок?! Мне, у которой юбки в ширину гораздо больше, чем в длину; которая уже даже не сутулится, а медленно, но верно становится горбатой; мне, у которой на голове волосы растут плохо, зато хорошо бакенбарды и усы; мне – практически бесполому существу; мне – … так можно полдня перечислять! И если даже некий извращенец по непонятной причине взглянет на меня другими глазами, он никогда не посмеет ни подойти ко мне, ни подарить розу, хотя бы потому, что об этом мгновенно узнают все и его засмеют! А мама считает, что заботится о моём „целомудрии“! Да нет на свете такого самца, который без денег согласился бы меня пригласить в кровать!»

Пока Адель слизывала кровь с прокушенных пальцев, отвернувшись к окну, мама схватила розу с ясным намерением громко завыть и, выпучив глаза, раскрошить её прямо на пол, чтоб Адель потом подметала. На Аделаидиных глазах и прямо перед ней же на пол! Этого Адель допустить точно не могла! Она одной рукой мёртвой хваткой вцепилась матери в запястье так, что её собственные пальцы побелели, а второй молниеносно выхватила у мамы самый дорогой подарок в её жизни и неожиданно даже для самой себя, приблизившись к её уху, громко прошипела:

Не твоё собачье дело! Поняла?! Это не «поклонник»! Это не «утрата целомудрия»! Это просто роза! Прос-то ро-за! Две-ток такой! А ты – с-с-ссука, ещё раз схватишь то, что тебе не принадлежит – руки выдерну, или вообще придушу тебя в «твоём же доме»!

– Ва-силий! – застонала мама, схватившись за область сердца и повалившись на Аделаидину кровать.

– Нету твоего Василия дома! – огрызнулась Адель. – Если хочешь, вызову тебе «скорую», а нет, так мне анатомию повторять!

– Хорошо, – тихо проговорила мама, – будь по-твоему, Но имей в виду – как ты ко мне относишься, так и твоя дочь будет к тебе относиться! Это карма!

«Чего это она? – насторожилась Адель. – Она думает, что я замуж хочу, или даже уже беременная?!»

– Ты – сволочь и дрянь, – тихо и ласково продолжала тем временем вещать мама, – ты ничего не понимаешь: ни хорошего, ни плохого. У меня, пока я тебя родила, всё здоровье ушло… Я так хотела доченьку… уколы, уколы, каждый день уколы! Но я на всё была готова ради тебя! Думала, будет доченька – я жизнь ей отдам! Я буду рваться на части для неё! Ты же вот отсюда, отсюда вылезла! – мама стала хватать себя за жировую складку на животе и больно оттягивать её. Заметив, что у неё вышло обескуражить Аделаиду, мама потихонько стала входить в привычное русло: – А-а-а-а! А-а-а! – снова закричала она. – Сейчас уйдёт дыхание, я знаю! Воо-о-от! Уже уходит! Может, оно наконец, вот так в последний раз, и уйдёт! Когда имеешь, сволочь, хорошее – не ценишь! Вот не будет у тебя матери – вспомнишь меня!.. – и мама тоненько зарыдала от жалости и сочувствия к самой себе. – Ну, что такое эта проклятая роза?! Ну, что она такое, чтоб с матерью так поступать?! Разве эта проклятая роза стоила того, чтоб меня убили?! Как будто бриллиантовое ожерелье твоё тронули! И кто, спрашивается? Родная мама! И мачеха меня ненавидела, и ты только смерти моей ждёшь!

Адель как-то сразу растерялась и обмякла. Её вспышки хватило на считанные минуты. Если в первый раз, когда мама произнесла слово «мачеха», она посчитала, что ей показалось, то во второй уже не оставалось никаких сомнений. «Так, значит, всё-таки бабуля ей не мама, – с ужасом думала она, – потому мама говорит о ней „эта женщина“ и что она „погубила их семью“. Значит тогда, когда я была маленькой и догадалась сама, это было правдой. Просто мама не хотела об этом говорить, чтоб меня не расстраивать!»

Теперь Аделаиде многое стало понятно! Стало понятно, что бабуля – мамина мачеха. Ой! Какое страшное слово… Настоящая бабушка, скорее всего, умерла, а деда женился на бабуле. Она, видно, как все мачехи, маму мучила, поэтому папа любит повторять:

– Наша мама балная! У нэво знаешь какое страшное дэтства била?!

– Хотя, почему бабуля «страшная»? С ней всегда, всегда было так замечательно! Тогда – почему маме было плохо? Что она ей такого делала, а меня так любила?

Мама тем временем, передохнув немного и набравшись сил, видно, на этот раз приняла решение вылить всё:

– Моя мать меня бросила когда мне было три года! Бросила меня и ушла к другому мужчине! Чтоб ей счастья век не видеть! Чтоб она сдохла прямо сейчас там где есть! Так она, сволочь, ещё там четверых детей наплодила! Меня бросила, а там новых наплодила, свиноматка проклятая! Чтоб её кости собаки растащили!

– Так бабушка жива… Она бросила своего ребёнка… Она бросила маму ради какого-то мужчины?! Оставила трёхлетнюю дочь мужу и убежала?! – Адель была в шоке, – значит, ради своего счастья женщина уходит из семьи?! Это что за ужас?! Надо быть совсем бессердечной и бессовестной, наглой эгоисткой, чтоб сделать такое! Деда потом снова женился, и мачеха, то есть бабуля, растила маму…

– Мой папа! Как он всю жизнь страдал! – продолжала причитать мама. Сегодня она, видно, решила, что пришло время раскрыть все карты, несмотря на то, что был конец учебного года и она «отвлекала» Адель от подготовки к экзаменам. – Вечно все у него что-то просили! Он старался со всеми быть хорошим, старался никому не отказывать. Как он за собой следил, ухаживал, всегда был таким холёным, красивым…

– Все женщины по нему с ума сходили! – мама даже не останавливалась, чтоб набрать воздуха. Всё это она произнесла на одном дыхании. – Когда эта проститутка меня бросила и ушла из дому, всю жизнь на меня положил. Как домой придёт, кушать не сядет, не переоденется, сразу бежит ко мне, обнимет, обязательно что-то для меня в руках держит! А его жена от злости умирала! «Зачем ей опять кукла, если у неё уже есть? Зачем ей то, зачем ей это?!» Он обнимет меня, а она лезет: «Оо-ой! Давно не виделись! Ой!» Кто тебя, дрянь, спрашивает?! Что ты родному отцу дочь обнять не даёшь?! А как от моего папы всегда пахло! Самыми хорошими одеколонами и дорогим табаком. А как я любила этот запах! – мама, совершенно забыв об «ушедшем дыхании», говорила уже совершенно ровным голосом, как человек, вдарившийся в воспоминания. – Тебе, уличной неблагодарной шалаве не понять – какое это счастье настоящая, полная семья, – обернулась она к Адель, – чтоб я ослепла и никогда твою мерзкую рожу больше не видела! Засратая сухая роза ей нужна! Тьфу на тебя! – и мама плюнула ей в лицо.

Адель пыталась переварить новую информацию, но никак не могла; хотела ухватить какую-то мысль, но та ей не давалась, выскальзывала, уплывала и терялась в мутной воде памяти. Что ещё?! Ведь ещё что-то… тут не достаёт какого то звена… А, может… может тогда, очень-очень давно, ночью на пляже, когда ей деда показывал Большую Медведицу и обещал раскрыть тайну, может, он как раз про это хотел рассказать?! Да! Скорее всего, про это! – Адель уже обессилела от неожиданной вспышки своего гнева, от обрушившихся на неё загадок и разгадок. Она себя чувствовала совершенно раздавленной. Только почему все это так долго скрывали?! Почему деда не рассказал? Может, он побоялся, что я перестану бабулю любить, потому что она мамина мачеха? Но как это может быть? Бабуля меня никогда в жизни не обижала! Я не могу вспомнить ничего плохого! Наоборот, мне всегда с ней было хорошо, даже когда она на меня ругалась и смешно называла «дрянь с пылью»! Какая мне разница – мама она ей или мачеха?! И потом, может, маме самой казалось, что бабуля плохая или излишне к ней строга, потому что она – неродная мама. Может, если б так поступала её родная мама, всё бы было нормально?»