Вечное невозвращение - Валерий Губин

Иннокентий поёжился и стал одеваться. Ему показалось вдруг, что нужно срочно бежать из этого дома, — он казался ему теперь могилой.

— Сам-то призрак. — вслух сказал он. — Призрак печального образа.

Распахнув дверь на улицу, он столкнулся с Настей. Она радостно улыбалась, прижав к груди многочисленные свертки.

— Чуть не опоздала. Боялась, что ты уйдешь, не позавтракав. У меня в доме шаром покати.

Они пили кофе и молчали, улыбаясь друг другу. Иннокентий старался вспомнить те минуты, пятнадцать лет назад, когда они вот так же были спокойны и счастливы.

— Ты сейчас пытаешься вспомнить меня прежнюю?

— Так же, как и ты.

Потом он рассказал ей о звонке из аптеки.

— Чушь какая-то! Я ничего не заказывала и не знаю никакого Карла Карловича.

— Ну перестань. Сознайся, что ты ведьма. Я давно об этом догадывался.

— Может быть, я и ведьма, но по небу еще ни разу не летала.

— Так сходи за лекарством — и полетаешь. Может быть, вместе полетаем.

— С удовольствием бы с тобой полетала. Но только ты все это выдумал, писатель. Но хорошо выдумал, мне понравилось.

Иннокентий на секунду испугался: быть может, он и вправду все это выдумал. Либо ему померещилось, что был такой звонок. В любом случае это плохо. Или нормально — просто так всегда бывает после смерти.

— Плохо ты выглядишь, Артур. Все время задумываешься, словно что-то тебя гложет. Надо отвлечься. Сейчас попьем чаю и пойдем гулять. Родителей моих навестим. Может быть, тебе музыку пока поставить? Ты что хотел бы послушать? У меня много дисков, посмотри.

— Я больше всего люблю мелодии советских оперетт.

— Этого добра не держим.

— Жаль, моя теща все время что-нибудь напевает оттуда.

— Что, например?

— Ну, вот это: "Даже в шутку, на минутку, не забыть про партработ, ха-ха-ха-ха…". Как выпьет, так всегда поет.

Настя захохотала.

— Не может быть таких слов!

— Я ей тоже так говорю, но она поет. Утверждает, правда, что еще до войны эту оперетту слушала. Я ей советую, что теперь петь надо "Не забыть про Бангладеш", а она обижается.

— Повезло тебе с тещей.

— Я бы не сказал.

…Иннокентий снова шел тенистой улицей, но теперь под руку с Настей. Они пританцовывали и орали на всю улицу:

— Даже в шутку, на минутку, не забыть про Бангладеш!

Вдруг из-за угла выбежал запыхавшийся Юрий.

— Жена твоя приехала и Павел с Толей Ивановым. Сидели, сидели, о тебе вспоминали, а глазами все зыркали вокруг, но прямо спросить не решились. Тут я проговорился про Настю, и они тут же к ней направились. Да вон они уже идут. Скорей!

Они вбежали в какую-то калитку, промчались через сад и спрятались за сараем.

— Ты что, от жены убежал, а теперь мы должны по всему Смоленску от нее прятаться? — захохотала Настя.

— Давайте сейчас огородами на ту улицу, — скомандовал Юрий.

— С какой стати я должна с вами по задворкам бегать?

— Они ведь к тебе пошли, а тебе нельзя с ними встречаться, я потом все объясню. Пойдем, пожалуйста!

Они вышли на параллельную улицу и двинулись к центру.

— А ты говорил, воспримут мое появление как стресс после похорон!

— Действительно странно. Видимо, не восприняли. И откуда у нее такая интуиция — прямо к Насте направилась.

— Странно, что вообще в Смоленск поехала. Не дадут, видимо, мне умереть по-человечески. А как было хорошо! Ты хоть теперь поверил, что я умер?

— Да, они подробно рассказали обо всем. И все равно голова кругом идет.

— Вы бы меня просветили, ребятки, о чем речь идет. Ты что, в Москве симулировал смерть?

— Нет, я действительно умер, я же тебе говорил.

— А жена твоя не поверила и будет теперь за тобой по всей России гоняться?

— Думаешь, мне надо уезжать отсюда?

— Вот уж не знаю!

— Ладно, — сказал Юрий, — я пойду к себе. Они сейчас вернутся, и я их на вокзал провожу. Через два часа поезд. Успею уговорить.

Они долго шли по этой параллельной улице. Иннокентий рассказывал, а Настя молча, настороженно слушала. Не заметили, как очутились в самом центре, у собора. Потом брели вдоль каменной кремлевской стены. Он давно уже замолчал, а Настя по-прежнему не вымолвила ни звука.

— Ты что молчишь? Не веришь мне?

— Верю. Разве такое можно выдумать? Вот только думаю: может быть, я тоже умерла, раз ты меня здесь встретил? Или скоро умру?

— Ну, брось? — Он обнял ее за плечи. — Это просто необъяснимое физическое явление.

— Может быть. Только от твоего физического явления тянет могильным холодом.

— Зря я тебе рассказал.

Она вдруг повернулась к нему и прижалась к его груди.

— Нет, не зря. Прости меня, дуру. Столько тебе пришлось пережить за эти сутки! Представляю, как тебе было страшно и одиноко. А тут еще я со своими глупыми разговорами вчера и сегодня.

— Ты мне очень помогла. Без тебя я бы совсем потерялся.

Часа через два они вернулись к Настиному дому и долго выглядывали из-за угла, пока не убедились, что ни там, ни в саду никого нет. На крыльце стоял пузырек с рецептом.

— Вот жена оставила тебе лекарство.

— Да нет, — сказал Иннокентий, посмотрев рецепт. — Это тебе от Карла Карловича.

— Чудеса! — Настя взяла пузырек. — Я правда ничего не заказывала.

— Но кто-то же тебе звонил и пузырек привез. Может быть, попробуем?

— С крыши прыгать я не буду, у меня шесть метров от конька.

— Тогда пойдем искать поляну.

— И что ты хочешь там попросить?

— Ничего. Мне только посмотреть, как папоротник цветет.

— Пойдем. Ночью вдвоем в лесу — это очень романтично. Только давай сначала перекусим. Мы же полдня ходим.

Пока они ужинали, стемнело. Было не поздно, но поднялся ветер и все вокруг затянуло плотными, низкими облаками. Когда вошли в лес, сразу стало совсем темно.

— Тут не только правой крайней, вообще ни одной звезды не видно.

— Ни одной звезды, — как эхо, отозвалась Настя. — Но мы и так дойдем. Я, кажется, знаю, о какой поляне говорил твой провизор.

— Это твой провизор! Он же по совместительству конь.

— Какой еще конь?

— Волшебный.

Дальше они шли молча, иногда держась за руки, иногда расходясь в стороны, огибая деревья и хрустя сухими ветками под ногами. Настя два раза поворачивала и все время в разные стороны. Иннокентий решил, что они заблудились, и сразу почувствовал сильную усталость.

— Может быть, не пойдем дальше?

— Как хочешь. Только мы, кажется, уже пришли. Если я не ошибаюсь, это и есть та самая поляна.

Действительно, деревьев стало меньше и немного посветлело.

— И что теперь?

— Выпьем пузырек и будем ждать, когда папоротник зацветет. Говорят, он цветет так ярко, что в темноте видно. Но, скорее всего, это сказки.

Они сели на землю среди кустов черничника. Иннокентий снял пиджак, набросил ей на плечи, и они долго сидели так, вслушиваясь в лес, но вокруг не раздавалось ни малейшего звука — ни один лист не шелохнулся, ни одна ветка не дрогнула.

— Так тихо, что звенит в ушах.

— Да, здорово! Я бы мог всю ночь просидеть.

— Скоро будет светать, выпадет роса, мы замерзнем. Так что немного еще посидим и двинемся домой. — Настя вдруг почувствовала, как напряглась его рука у нее на спине.

— Что случилось? — прошептала она.

— Не шевелись, у тебя за спиной какое-то голубое сияние.

— У тебя тоже. Это папоротник, наверное, расцвел. Как ты думаешь, желание надо произносить шепотом или громко?

— Я думаю, достаточно громко, чтобы услышали.

— Кто?

Иннокентий пожал плечами.

— Господин великий папоротник! — громко сказала Настя. — Мне лично ничего от тебя не надо, я только хочу, чтобы моя дочь прожила жизнь счастливым человеком.

— А я хочу, — сказал Иннокентий, — узнать, что такое смерть.

Они еще немного помолчали, наблюдая зыбкое сияние по краям поляны.

— У тебя нет других, более нормальных желаний?

— Нет. И потом я думаю, что принимается во внимание только одно. И вообще никакой это не папоротник — это гнилушки светятся, опять, видимо, гроза собирается. Давай скорее собираться, а то можем здорово вымокнуть.

Через мост они уже бежали и опять, смеясь, пели песню про страну Бангладеш, которую ни в коем случае нельзя забывать. Когда дом был уже совсем рядом, крупные капли дождя забарабанили по листьям, по плиткам мостовой, небо разодрала из конца в конец ослепительная вспышка и грохнуло так, что, казалось, земля качнулась под ногами.

Засыпая, Иннокентий постоял на берегу темной, непрозрачной и очень быстрой реки, а потом, решившись, бросился в нее вниз головой. И тут же очутился на центральной площади Смоленска, возле собора. Светило яркое солнце, вокруг не было никого — ни у собора, ни в сквере, ни на спускающейся к собору улице. Иннокентий пошел к этой улице, потом остановился, растерянно огляделся вокруг. Полное отсутствие людей удивило и встревожило его. Но тут он услышал приближающийся цокот лошадиных копыт, который становился все громче, однако по-прежнему никого не было видно. Наконец прямо за спиной у него кто-то громко фыркнул. Иннокентий резко обернулся и увидел мальчика лет семи-восьми, который вел за повод коня, приближаясь к нему. Коня он сразу узнал — это был Карл Карлович Карлсруэ.