Делириум - Лорен Оливер

— Как там, у Ханы?

Она всматривается мне в лицо, как будто хочет разглядеть какие-то тайные знаки. Я стараюсь избавиться от очередного приступа паранойи. Тетя не может знать, где я была ночью.

— Отлично, — я пожимаю плечами и пытаюсь говорить как ни в чем не бывало. — Вот только легли поздно.

— Хм… — Тетя по-прежнему держит меня под прицелом. — И чем же вы там занимались?

Она никогда не спрашивает меня об этом, что-то тут не так.

— Ну, как обычно, телевизор смотрели, у Ханы ведь целых семь каналов.

Тут я от напряжения «даю петуха», хотя, возможно, мне это только кажется.

Тетя отводит взгляд и кривится, как будто случайно глотнула кислого молока. Я понимаю, что она пытается найти способ сказать что-то неприятное, у нее всегда такой кисломолочный вид, когда надо сообщить плохие новости.

«Она знает об Алексе, она знает, знает…»

Стены начинают давить на меня со всех сторон, мне не хватает воздуха.

И тут, к моему удивлению, тетя берет меня за руку и складывает губы в улыбку.

— Ты же знаешь, Лина… так, как сейчас, будет недолго.

Целых двадцать четыре часа мне удавалось не вспоминать о процедуре, и вот теперь это число возникает у меня в голове, оно выскакивает, словно черт из табакерки, и заслоняет собой все вокруг. Семнадцать дней.

— Я знаю… — с трудом выдавливаю я из себя; теперь мой голос наверняка звучит странно.

Тетя кивает и продолжает удерживать на лице свою полуулыбку.

— Я понимаю, в это трудно поверить, но ты не будешь скучать по Хане, после того как пройдешь через это.

— Я знаю.

У меня в горле как будто дохлая лягушка застряла.

Тетя Кэрол энергично кивает, можно подумать, будто у нее голова к «йо-йо» привязана. Ощущение такое, что она хочет сказать что-то еще, что-то, чтобы меня успокоить, но ей ничего не приходит в голову, и мы целую минуту стоим, как приколоченные к полу, и молчим.

Наконец я говорю:

— Пойду наверх, приму душ.

Чтобы выдавить это из себя, мне понадобилась вся моя сила воли. В голове, как сигнализация, все звучит: «Семнадцать дней, семнадцать дней».

Тетя, кажется, испытывает облегчение оттого, что я первой нарушила молчание.

— Хорошо, — говорит она и повторяет: — Хорошо.

Я, перешагивая через ступеньку, поднимаюсь наверх, мне не терпится скорее запереться в ванной. Пусть в доме жара за восемьдесят градусов[6], я хочу встать под горячий душ и перестать существовать, просто превратиться в пар.

— Да, Лина…

Тетя вроде как придумала, что сказать, но когда я оборачиваюсь, она изучает края полотенца, а на меня не смотрит.

— Надень что-нибудь нарядное. Платье… или те белые брючки, что мы купили в прошлом году. И волосы уложи, не надо, чтобы они сохли сами по себе.

— Зачем все это?

Мне совсем не нравится, что тетя на меня не смотрит, тем более что она снова начинает кривить рот.

— Я пригласила на ужин Брайана Шарффа, — говорит тетя таким тоном, будто это случается каждый день.

— Брайана Шарффа? — тупо переспрашиваю я.

Имя такое чужое. Когда я его произношу, у меня во рту вкус железа.

Тетя вскидывает голову и смотрит прямо на меня.

— Он придет не один, — торопится добавить она, — естественно, не один. С ним придет мама. И я, само собой, тоже буду здесь. К тому же Брайан прошел процедуру в прошлом месяце.

Можно подумать, что этим она может меня успокоить.

— Он придет сюда? Сегодня?

Чтобы устоять на ногах, мне приходится опереться рукой о стену. Я совсем забыла о существовании Брайана Шарффа, об этом имени, аккуратно напечатанном в списке рекомендуемых кандидатов.

Тетя улыбается, должно быть, она думает, что я нервничаю из-за предстоящей встречи.

— Не волнуйся, Лина. Ничего страшного не случится. Мы все возьмем на себя, тебе не придется много говорить. Просто я подумала, что вам неплохо было бы встретиться, вы ведь скоро…

Тетя не заканчивает предложение, да этого и не надо.

Нас ведь подобрали друг для друга. Мы ведь скоро поженимся. Я буду делить с ним супружескую постель, буду каждый день просыпаться рядом с ним, он будет прикасаться ко мне, за ужином я буду сидеть напротив него, есть консервированную спаржу и слушать бесконечные рассказы о водопроводе, о плотницком деле или о чем-то еще, что выбрали ему для работы.

— Нет!

Это вырывается у меня против воли. Тетя в шоке — она не привыкла, что я ей перечу. Кто угодно, только не я.

— Что значит «нет»?

У меня пересохли губы. Я понимаю — перечить тете опасно, и еще я понимаю, что это неправильно. Но я не хочу знакомиться с Брайаном Шарффом. Не хочу и не буду. Я не стану сидеть с ним за столом и притворяться, будто он мне нравится. И слушать, как тетя рассуждает о том, где мы будем жить после свадьбы, тоже не стану. Я с Брайаном, а Алекс в это время ждет меня в условленном месте, или стучит пальцами по столу в такт какой-то мелодии, или просто дышит, живет…

— Я хотела сказать… — Мне никак не найти оправдание. — Я хотела сказать… может, в другой раз? Я плохо себя чувствую.

Хоть это правда.

Тетя хмурится.

— Всего один час, Лина. Если ты смогла переночевать у Ханы, то и с Шарффом пообедать сможешь.

— Но… но…

Я сжимаю кулак так сильно, что ногти впиваются в ладонь, и боль возвращает мне способность сконцентрироваться на чем-то конкретном.

— Я просто хотела, чтобы наше знакомство было сюрпризом.

— В этом вопросе не может быть никаких сюрпризов, Лина. — В голосе тети чувствуется раздражение. — Таков порядок. Это твоя жизнь. Брайан — твоя пара. Ты с ним познакомишься, и он тебе понравится, на этом точка. А теперь поднимайся наверх и прими душ. Они придут в час.

В час. Смена Алекса заканчивается в полдень, мы, как всегда, договорились встретиться после его работы и устроить пикник в тридцать седьмом доме на Брукс-стрит.

— Но… — Я пытаюсь возразить, но не представляю, что еще можно сказать.

— Никаких «но»! — Тетя складывает руки на груди и сверлит меня глазами. — Поднимайся наверх и прими душ.

Я просто в бешенстве, даже сама не знаю, как мне удается подняться по лестнице. Наверху стоит Дженни в старом купальнике Рейчел. Стоит и жует жевательную резинку. Купальник Рейчел ей явно велик.

— Что это с тобой? — спрашивает она, когда я прохожу мимо.

Я не отвечаю, иду прямо в ванную и открываю воду на полную. Обычно я стараюсь не задерживаться в душе, тетя злится, когда вода тратится попусту, но сейчас меня это не волнует. Я сажусь на унитаз и кусаю кулак, чтобы не закричать. Я сама во всем виновата. Вычеркнула из памяти дату процедуры и даже думать забыла о Брайане Шарффе. А тетя права на сто процентов — это моя жизнь, и таков порядок. И ничто изменить невозможно. Я делаю глубокий вдох. Нельзя вести себя как маленькая. Когда-то надо повзрослеть. Третьего сентября я должна буду это сделать.