Западня для ведьмы - Антон Орлов

Муж и жена молча сидели рядышком, как обычно. На его усталом лице с запавшими щеками читалась печаль, внутреннее напряжение, отдающая безумием тревога. Беспокоится о жене, которой скоро рожать. Однако проявляется это беспокойство исключительно в мимике и вздохах, а на деле он своей любезной ни руки лишний раз не подаст, ни словечком с ней не перемолвится, и не спешит обнимать, когда та жмется к нему плечом.

Неужели бы Суно с Зинтой стали вести себя так, словно промеж них кисейная ширма, которую боги не приведите опрокинуть? Или сурийка больна чем-то заразным? Или тут не обошлось без каких-то чар, обета, зарока – скажем, она благополучно разрешится от бремени лишь в том случае, если до родов супруги будут общаться как можно меньше? О таких вещах не годится судить наобум.

Образцово тихая спутница – живая иллюстрация к какому-нибудь сурийскому «Наставлению о женской скромности и двадцати двух других добродетелях, украшающих красоту» – покорно съежилась возле мужа, обхватив руками большой округлый живот. С головы до пят закутанная в усхайбу, она выглядела темной кляксой на солнечно-белесом пейзаже с зеленью скудного кустарника, голубым небом, лошадьми, повозкой, двумя верблюдами рыжеватой масти – и причудливым сооружением на заднем плане, как будто составленным из множества горшков и плошек, обшарпанных, кое-где издырявленных.

Для человека, не лишенного восприимчивости, стоянка представляла собой невеселую картину, но отрадно было то, что они теперь двигались куда нужно – на запад, к Пчевату, петляя лишь затем, чтобы обойти очередное препятствие. Орвехт предполагал, что реакция противной стороны не заставит себя ждать. Быть того не может, чтобы их сначала столько времени морочили, а потом просто так выпустили.

Сабилу повезло: все-таки изловил двух соленурок. Их сверкающие шкурки идут на изготовление дорогих вещиц, однако «хорошая цена», которую посулил Атабиш-нуба, оказалась существенно ниже рыночной. Парень торговался, но было ясно, что уступит. Из почтительности.

Орвехт перевел взгляд на скопление слоистых желтовато-серых «горшков», испещренных продольными бороздками: в высоту оно превосходило человеческий рост, хотя слепили его существа величиной с виноградину.

Гнезда хлибрифов – насекомых с мохнатыми тельцами цвета свернувшейся крови и тонкими коленчатыми ножками. Они не ядовиты, их укусы похожи на слабые щипки. Выползают наружу в сумерках, а от палящего солнца прячутся в своих постройках.

– Джахур! – ворчливо окликнул господин Бровальд. – Не бездельничай, каналья, налови мне хлибрифов для рыбалки. По карте впереди речка, ухой себя побалуем… Этих каналий можно достать, ежели по их домику чем-нибудь долбануть посильнее.

Приют для конфискованных детей напоминал Хеледике снадобье, в котором обволакивающая приторная сладость смешалась с едкой горечью.

Чистенько, за этим следит прислуга – Закон о Детском Счастье запрещает принуждать детей к труду, даже если речь идет о содержании в порядке собственных вещей, не говоря о таких орудиях угнетения, как тряпка и швабра.

Мебель словно в приличной гостинице средней руки, а все же отдает неволей – это даже не запах, что-то вовсе неуловимое, но в то же время для всех здешних пленников понятное.

Кормят хорошо, без десерта не оставляют.

Повсюду игрушки, попадаются среди них и видавшие виды, и совсем новые: куклы, кубики, мячики, оловянные солдатики, деревянные лошадки, настольные игры. То, что Талинса Булонг неразлучно таскает с собой маленькую матерчатую куколку, возражений не вызывало: девочке для Счастья полагается любимая кукла. Никто, правда, не догадывался, что набита она олосохарским песком, поддерживающим ведьмовскую силу Хеледики из деревни песчаных ведьм.

Надзирательницы и воспитательницы как на подбор рослые, ухватистые, властные. Обитателям приюта они внушали трепет – всем или почти всем, но только не юной ведьме, привыкшей оценивать противника вовсе не по физическим статям. Она запросто могла бы расправиться с любой из этих грозных теток. Среди них ни магичек, ни ведьм, ни амулетчиц. Вот в наружной охране было двое-трое амулетчиков, но те стерегли конфискованных детей, не попадаясь им на глаза.

Шесть дней подряд – школьные занятия, два выходных. Учиться Хеледике всегда нравилось, однако она отметила одну любопытную разницу. Если в алендийской школе на уроках изящной словесности рассматривались красоты слога, мастерство выстраивания сюжета, характерные черты персонажей, то в этом учебном заведении все, что можно было найти в книгах, служило иллюстрацией к постулату: умей приспособиться к обществу и будь доволен тем, что оно тебе предлагает. Будь законопослушен. Будь уступчив, терпим и миролюбив. Не отвечай ударом на удар, не пытайся защищаться самостоятельно, это нехорошо. Если тебе нанесли ущерб – обратись в суд. Не позволяй себе странностей, которые могут раздражать окружающих, это нехорошо. Не питай чрезмерных привязанностей к так называемым «близким людям», это тоже нехорошо и мешает твоему Счастью. Овдаба – самая счастливая и просвещенная страна, будь благоразумен, и ты тоже получишь свою долю Счастья. Из книг извлекались примеры того, как пагубны своенравие, вольномыслие, неуступчивость, неспособность быть счастливым в гармонии со всем обществом.

Что ж, один урок Змейка усвоила быстро: на занятиях она без запинки молола то, что от нее хотели услышать, не давая им повода насторожиться. Эдмар похвалил бы… Хм, у нее ведь есть один родственник – в отличие от Нинодии Булонг, настоящий! – который, если позвать его на помощь, смог бы в два счета забрать ее отсюда. Но неизвестно, захочет ли он спасти Нинодию, он ведь не из тех, из кого можно веревки вить. К тому же явление Тейзурга всю легенду порушит, а Хеледика, раз уж взялась шпионить для Ложи, хотела быть безупречной шпионкой.

Порой у нее вспыхивала, как боль от удара, злая мысль: «Пропади он пропадом, этот приют!» – но она тут же себя осаживала. Не надо, а то еще наведешь ненароком какие-нибудь пагубные чары.

Около трети детей, которых тут держали, забрали из семей, где их мучили и жестоко избивали. Здесь им было всяко лучше, чем дома: хотя бы не колотят смертным боем и досыта кормят. И нельзя не признать, что в Ларвезе или в странах Суринани власти не стали бы вмешиваться по такому поводу в чьи-то семейные дела.

Зато остальные две трети тосковали и мечтали вернуться к близким. Обычная для Овдабы западня: их конфисковали у родителей, которых в судебном порядке признали недостаточно зажиточными для обеспечения ребенку полноценного Счастья, как это случилось с Дирвеном. Или они стали жертвами взрослых интриг. Или просто подвернулись Надзору за Детским Счастьем в недобрый час недобора по количеству рассмотренных дел о внутрисемейном жестокосердии – в Овдабе от такой беды не зарекайся.

Их участь Хеледику ужасала. Она-то отсюда уйдет. Вот только поймает того, кто выведет ее наружу, несмотря на все замки-засовы-амулеты, – и уйдет, и вообще у нее совсем другая дорожка. А они останутся и смогут разве что тихонько плакать по ночам. Их постепенно заставят смириться и приспособиться, а кто упрется насмерть – тех ждет другой приют, исправительный, где насильно поят «зельем послушания». Нет уж, провались оно к демонам в Хиалу, это овдейское Счастье!

Змейку познакомили с обеспеченными бездетными супругами, которые изъявили желание ее удочерить. Благообразная пара зрелых лет. Он – строго-доброжелательный, сдержанно улыбающийся, окружен ореолом состоятельности и слегка преувеличенной, напоказ, надежности. Она затянута в консервативно-элегантное платье для визитов, настоящая дама, очень воспитанная, с восторженным блеском в глазах. На бледно-розовых губах мотыльком порхает умильная улыбка. Оба словно не понимали, что собираются присвоить то, что для них не предназначено – все равно что покупатели краденого.

После этих смотрин у Хеледики осталось ощущение, будто ее сводили в какое-то картонное царство, где люди напоминают улыбающихся кукол из папье-маше, а что на самом деле спрятано за этими раскрашенными декорациями – заранее не угадаешь.

Перед сном она молилась богам. Не о побеге – эту проблему она как-нибудь решит самостоятельно, а о том, чтобы в следующий раз ей выпало родиться не в Овдабе. Где угодно, только не в Овдабе.

Стать жертвой приворота – ничего хорошего, но если тебя приворожили к наипервейшей в Сонхи сволочи – это и вовсе гадство. Влип так влип! И ведь как представишь себе эту сволочную рожу, сразу кровь приливает куда не надо… С отчаяния Дирвен начал грязно ругаться вслух. Ему уже два раза делали замечания случившиеся рядом маги высокого ранга: мол, резиденция Светлейшей Ложи – не то место, где можно ни с того ни с сего сквернословить посреди коридора. Ага, знали бы, с чего он сквернословит! Но об этом он никому не расскажет.