Идеальный враг - Михаил Кликин

Уткнувшийся в телевизор бригадир делал вид, что ничего не слышит.

– Отходим, ребята, – негромко сказал Гнутый.

И они отступили: держась вместе, не поворачиваясь спиной к возможной опасности, оглядывая недружелюбные лица, пытаясь найти союзников или хотя бы сочувствующих.

Им не стали мешать, их отпустили, им позволили уйти. Им преподали урок, и этого на первое время было достаточно.

Даже самые закоренелые бандиты понимали, что озлобившегося человека невозможно контролировать. Им невозможно управлять, ведь страх не сдерживает его.

Озлобившийся человек подобен бешеному псу: никогда не знаешь, на кого он бросится и когда.

Никто не хотел связываться с бешеными псами.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ

04.08.2068

В лагере существуют две власти: официальная и неофициальная.

Официальная власть – это охранники, бригадиры, их помощники.

Неофициальная власть принадлежит разного рода группировкам.

Обе власти терпят друг друга и, более того, взаимодействуют. Здесь, в лагере, главное – порядок. И неважно, какими средствами он достигается.

У каждого штрафника есть некий статус. Мы сейчас находимся в самом низу – мы “дохлые”.

Людей здесь делят на “группы” в зависимости от преступления, ими совершенного. Есть “уголовные”, есть “военные”, есть “политические” заключенные. Надо отметить, что деление это достаточно условно.

Я еще во многом не разобрался.

Люди здесь закрытые. Разговорить кого-то сложно. Впрочем, между собой они общаются много. Но вот нас к себе не допускают. Стоит кому-то из нас приблизиться, и они сразу умолкают. Мы – “дохлые”.

Распорядок дня здесь простой. Подъем по сирене в семь утра, построение, перекличка. Потом завтрак в столовой, похожей на длинный сарай. Завтрак обильный, потому что обеда не бывает. Во время приема пищи оглашаются наряды на работу. Работы на всех не хватает. Потому очень много личного времени, которое нечем занять.

Кто– то играет в карты, в кости. Кто-то качается. Кто-то смотрит телевизор -программа здесь всего одна.

Я пишу. Как оказалось, с бумагой и письменными принадлежностями проблем здесь нет. Кроме того, в лагере есть библиотека. Книги старые, потрепанные. Множество журналов и газет. Детские комиксы. Все издания исключительно печатные – никакой электроники. Поэтому их почти никто не читает.

Вечером – ужин. Потом опять перекличка. И отбой. Спать, впрочем, насильно не заставляют. Делай что хочешь. Только вот электричество на ночь в бараках отключают.

И так день за днем. Неделя за неделей.

И уже с нетерпением ждешь боевого вылета, хотя знаешь, что треть ушедших не вернется. И ты можешь оказаться среди них…

Я хочу вырваться отсюда. Пусть ненадолго. Пусть хоть на несколько часов. Я в лагере всего трое суток, но мне уже нестерпима эта жизнь. Не могу представить, что мне придется провести здесь много лет.

Мне сейчас очень тяжело.

Меня изводят. Меня выбрали жертвой.

Малолетка по прозвищу Клоп донимает меня как может. Я мог бы свернуть ему шею, я мог бы переломать ему руки и ноги, я мог бы размозжить ему башку, но на его стороне все “уголовные”. А значит, и весь барак. И весь лагерь. Если я подниму на него руку, то моя жизнь превратится в настоящий ад.

В нашем бараке живет один “дохлый”. В отличие от нас он тут уже четыре года. Когда он только сюда попал, он был настолько уверен в своей силе, что попытался изменить существующие порядки. И надорвался, превратился в калеку – у него нет пальцев на одной руке, у него выбит глаз, изуродован рот. Он не может говорить, только что-то лепечет. И смеется. Смеется всегда, когда с ним кто-нибудь разговаривает. Он заглядывает в глаза, как побитая собака. Он словно заранее просит прощения.

Теперь его имя – Щенок.

Он – пустое место.

Я не хочу становиться таким.

Но и терпеть издевательства я долю не смогу. Сорвусь.

Я должен что-то сделать.

– Бригадир. – Павел, подвинув табурет, сел прямо перед экраном телевизора, загородив старшему обзор. – Надо поговорить.

Дизель вздохнул:

– Ну что тебе?

– Что мне делать?

– Ты о чем?

– О Клопе.

– У тебя с ним какие-то неприятности?

– Ты и сам все отлично знаешь, бригадир.

– Ну, знаю… – Дизель почесал лысую голову. – Но, что ты хочешь от меня?

– Совета.

Дизель хмыкнул. Заворочался в своем кресле. Сказал, глядя сквозь Павла, словно продолжая смотреть телевизор:

– Я не даю советов. Мои советы могут стать чужими действиями, а мне не нужна такая ответственность…

В бараке было тихо и пусто. На улице с утра светило яркое солнце, и почти все свободные от работы штрафники ушли загорать. Лишь несколько человек дремали на койкax, да одноглазый Щенок, бормоча, возился за туалетной ширмой – чистил стальные унитазы.

– Почему я? Что ему от меня надо?

Бригадир ответил не сразу:

– Тебе не повезло, Писатель. Крупно не повезло. Ты оказался в игре. Клоп поспорил, что превратит тебя в своего раба. Сейчас он тебя запугивает. Потом он станет тебя ломать. И в конце концов ты станешь его рабом.

Павел опустил голову, долго разглядывал побитые мыски своих ботинок. Сейчас он верил, что все так и будет.

– Я сбегу, – негромко сказал он.

– Правило номер три, – напомнил Дизель.

– Кто-нибудь сбегал отсюда, бригадир?

И вновь старший отряда выдержал долгую паузу. Он явно был недоволен, как развивается разговор. Но все же ответил:

– Далеко они не убегали. Их находили. Либо на минном поле. Либо на проволоке.

– Из лагеря я не побегу, – покачал головой Павел.

– Думаешь, ты один такой умный? Собираешься смыться во время боевой операции? Не выйдет!

– Почему?

– Потому!… Все операции для штрафников планируются таким образом, что у нас есть лишь одна возможность выжить – идти вперед. Ты не сможешь убежать. За тобой всегда будет кто-то следить. Заградительные отряды, экстерры, спутниковые системы, боевые роботы. Ты знаешь, что за штуки цепляют нам на запястья перед тем, как бросить в бой?

– Коммуникаторы?

– Забудь о коммуникаторах и прочей дребедени! На нас надевают браслеты с ядом! Если ты откажешься выполнить приказ, если ты замешкаешься, если окажешься не там, где должен был быть, то… Сначала тебе просто будет очень больно. Если этот намек ты не поймешь и не исправишься, то впрыснутый яд тебя обездвижит. А примерно через час, если никто тебя не подберет, ты умрешь… А иногда они поступают еще хитрей и еще проще. Перед тем как бросить в бой, тебе просто делают прививку. И если ты в заданный срок не вернешься на место, то не получишь лекарство от той гадости, что плодится у тебя в крови, и загнешься… У них много способов заставить тебя делать то, что ты не хочешь делать.

– Но это невероятно! Невозможно!

– Что именно?

– Мы же люди!

– Нет, мы не люди. Мы живые трупы. Все думают, что смертная казнь давно отменена. Но на самом деле она просто отсрочена.

– Кто этим занимается?

– Чем? Наказанием? Исполнением наказаний? Те люди, что направили тебя сюда.

– Кто они?

– Мы сами.

Бригадиру надоел этот разговор. Он хотел смотреть телевизор. Там шла передача о животных. Ведущий рассказывал о собаках.

Давным– давно, в прошлой жизни, у Дизеля была собака.

Кобель.

Он нахмурился, пытаясь вспомнить, как его звали. Джек? Джин?

Джей!

Здоровенный Лабрадор. Добрый и ласковый со своими, он свирепел, когда рядом оказывался кто-то чужой, становился неуправляемым и мог броситься даже на хозяев. Пришлось его усыпить, потому что такому псу не место среди людей.

– У тебя когда-нибудь была собака? – спросил Дизель.

– Нет. – Павел покачал головой и обернулся на телевизор. Подвинулся чуть-чуть.

Какое– то время они молча смотрели передачу.

– Собаки произошли от волков, – повторил бригадир вслед за ведущим. – Мы приручили их, чтобы использовать на охоте. У них были качества, которых не было у нас, у людей.

– К чему ты это, бригадир?

– Знаешь, какая собака самая опасная?

– Разъяренная.

– Да… – Дизель первый раз за все время разговора посмотрел Павлу в глаза. – Но я сейчас не о том… – Телевизор бригадира больше не интересовал. Его мало что могло заинтересовать по-настоящему, потому что за лагерными стенами он видел почти все. – Не бойся собаку, которая тебя облаивает. Самая опасная собака та, что бросается молча, без предупреждения. Она не будет на тебя гавкать, она не будет скакать кругами. Она просто кинется на тебя и вгрызется в глотку… Вот сюда… – поднял он руку к горлу. – Только рык… Только звериный рык… И никакого лая…