Идеальный враг - Михаил Кликин

– Виновен! Пятнадцать лет…

Пол качнулся у Павла под ногами, накренились стены. Все звуки вдруг отдалились, заглохли:

– Ягич!

– Я.

– Виновен! Восемнадцать лет в частях особой комплектации!…

Павел уже ничего не слышал. Он был оглушен своими мыслями, буря эмоций терзала его душу.

Пятнадцать лет! Штрафником!

“…Я хочу, чтобы ты вернулся…”

“…Обещай!…”

Невозможно!

Пятнадцать лет! Целая жизнь! Но за что?! Почему?!

“…гнилые они люди, Паша…”

Он шагнул вперед и вывалился из строя. К нему бросились товарищи и охранники. Друзья оказались быстрей – они подхватили Павла под руки, подняли, поставили на место, сжали с боков, не давая упасть.

– Стой, Писатель! – яростно шептал Рыжий – Держись!

– Тихо! Тихо! – успокаивал Гнутый. – Да не дергайся ты!

– Отпустите! – стонал Павел, делая слабые попытки вырваться. – Отпустите меня! Я не могу! Не могу!…

Охранники остановились в двух шагах от арестантов. Они еще не решили, что им надлежит сделать в этой ситуации. Они посматривали на офицеров и гражданских, ожидая от них если не прямого приказа, то хотя бы намека, хоть какой-то реакции. Но те молчали, таращились на постепенно приходящего в себя Павла.

– Ну что, продолжим? – сказал представитель трибунала, когда восстановилось подобие порядка.

И охранники отступили, вернулись на свои места, замерли, не сводя глаз с притихшего Павла и не оставляя без внимания прочих арестантов.

– Кринис! – отрывисто прозвучала очередная фамилия.

– Я! – откликнулся на правом фланге здоровяк в рваном хэбэ.

– Виновен! Лишение свободы сроком на три года.

– Кориа!

– Я.

– Разжалован. Дело передается в гражданский суд.

– Куфельд!…

Пятнадцать фамилий уже прозвучало. Десять человек трибунал направлял в части особой комплектации. Последним выкликнули Некко.

– Я! – бодро отозвался арестованный капрал.

– Не виновен, – прозвучал неожиданный вердикт. – Вы свободны, капрал.

– Да, сэр! – козырнул Некко.

– Вот пес! – заскрежетал зубами Рыжий. – Да он же предал нас! Купил себе свободу!

Два высоких человека в серых костюмах с круглыми белыми нашивками на рукавах и в дымчатых очках подошли к улыбающемуся капралу. Шепнули ему что-то. Похлопали дружески по плечу.

– Да тут и приятели у него нашлись! – Гнутый толкнул Павла. – Видишь, Писатель, что творится? Эх, надо было его пристрелить!

– Заткнуться там! – рявкнул ближайший охранник. Павел счел за лучшее промолчать. Тем более что мысли его все еще путались.

Он просто скосил глаза и смотрел, как высокие серые люди – доктор Смит и агент Смит – ведут довольного капрала к выходу.

Павел был уверен, что больше никогда он не увидит капрала Некко.

Им дали пятнадцать минут на сборы. Но собирать было нечего.

Угрюмые и подавленные, они сидели в открытых камерах на жестких нарах, опустив руки, повесив головы. Сейчас эта тюрьма казалась им домом, и они не хотели покидать ее. Ведь впереди их ждала неизвестность.

Ровно через пятнадцать минут охранники вошли в камеры. Одно мгновение потребовалось им, чтобы сковать руки осужденных преступников наручниками. Еще несколько мгновений потратили они на то, чтобы освободить камеры.

– Выровняться! С левой ноги! Марш!

Под крики остающихся в камерах арестантов, под топот, хлопанье и стук пятнадцать недавних заключенных уходили по чистому коридору в сторону выхода.

– А я все же сделаю то, о чем мечтал здесь все дни, – сказал Гнутый и смачно харкнул на стерильно чистый пол.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ

01.08.2068

Идем на посадку. Сильно трясет – погода ухудшается, небо затягивают сизые тучи – только их видно в круглый иллюминатор. Наверное, будет гроза.

Нас везут на транспортном геликоптере, переоборудованном под летающую тюрьму. Мы здесь, словно звери в зоопарке, – у каждого своя клетка. Но в отличие от зверей мы не свободны даже в пределах своих клеток: ноги у каждого из нас закованы в неподъемные колодки. Руки, правда, оставили нам свободными, даже наручники сняли – это для того, чтобы мы могли держаться за поручни при болтанке.

Очень тяжело на душе.

Одолевают горькие мысли. Никак не могу от них отделаться – к чему мучить себя? Это ничего не изменит…

Наверное, я многое сейчас смог бы написать, но это последний листок бумаги, что у меня оставался. Места на нем – на пару строк.

Будет ли у меня возможность продолжить свои записи там, на земле?

Да и стоит ли их продолжать?

– Руки перед собой! – Охранник из команды сопровождения, пригнувшись, вошел в тесную клетку, т Глаза закрыть!

Павел послушался.

Холодная сталь наручников обхватила запястья, больно защемив кожу. Павел зашипел, дернулся и получил несильный удар по затылку.

– Не двигаться! – Охранник защелкнул наручники, дернул их на себя, проверяя, надежно ли они сидят.

– Больно, – сказал Павел.

– Учись радоваться боли. Пригодится…

Двигатели вертолета смолкли пару минут назад. В ушах еще стоял их рев, и казалось, что пол все качается под ногами, но это был обман чувств – слишком много времени провели в полете арестанты.

– Можешь открыть глаза, – спокойно сказал охранник.

Павел посмотрел на него, пытаясь угадать, как тот отнесется, если арестант обратится к нему с вопросом. Решив, что ничего страшного не произойдет, спросил:

– Где мы?

– Тебе все объяснят без меня. Но я тебе не завидую. – Похоже, охранник сам не прочь был поговорить. – Надолго сюда?

– На пятнадцать лет.

– Ого! Значит, навсегда. За что тебя?

– Ни за что.

– А! Ну здесь почти все такие.

– Так что это за место? Тебе что, жалко сказать?

– Заткнись! – Охранник переменился. От его благодушия не осталось и следа. – Руки за голову! Встать!

По проходу меж открытых клеток шагал отряд вооруженных солдат под предводительством темнокожего сержанта. Все они были в черной форме с ярко-красными нашивками на рукавах. Именно появление этих людей там изменило поведение охранника.

– Всем арестантам слушать меня! – прогремел голос сержанта, и его отряд остановился. – Ладони поместить на затылок! Выйти из клеток! Повернуться лицом к стене, опустить голову, расставить ноги! Никому не двигаться! В случае малейшего неповиновения мои люди открывают огонь на поражение! Выполнять! Быстро! Быстро!…

Никто не посмел ослушаться сержанта, никто не решился проверить, насколько реальны его угрозы. Арестанты, сцепив руки на затылке, выходили из клеток, разворачивались, упирались лбом в стену, расставляли ноги шире плеч.

– Если у кого-то есть запрещенные предметы, а именно: колющее и режущее оружие и предметы, могущие быть к ним приравнены, наркотики, лекарственные средства, сигареты, продукты, огнестрельное оружие и патроны, – сержант явно проговаривал зазубренную речь, – приказываю немедленно сдать. В противном случае провинившийся будет немедленно наказан. Выполнять!

Два арестанта отступили от стены. Один вытащил из рукава тонкую заточку, бросил ее на железный пол. Второй скованными руками попытался извлечь что-то из нагрудного кармана. У него не получалось, он пыхтел и ругался, пока один из вооруженных бойцов, повинуясь красноречивому кивку сержанта, не подскочил к вспотевшему арестанту.

– Что у тебя?

– Травка, совсем немного, для себя.

– Не дергайся! – Боец, прижав арестанта к стене, сунул пальцы в его карман, вытащил маленький пакетик с сухой травой. Швырнув его под ноги, вернулся в строй.

– Хорошо, – сказал сержант. – У вас было время подумать. – Он махнул рукой своим солдатам: – Обыскать!

Шесть бойцов двинулись к прижавшимся к стенам узникам. Четыре бойца и сержант остались стоять на месте. Их готовые к стрельбе карабины смотрели в разные стороны.

Обыск затянулся.

Солдаты не спешили. Они выворачивали все карманы, проглаживали ладонями складки одежды, тщательно обшаривали тело.

– Вам бы массажистами работать, ребята, – пошутил Гнутый. И тут же задохнулся, получив удар прикладом между лопаток.

В кармане у Рыжего нашли недокуренную сигарету. Бычок безжалостно растоптали, а самого Рыжего как следует попинали по ногам.

У незнакомого арестанта, одетого в потрепанный летный комбинезон, обнаружили булавку. Очевидно, эта безделица приравнивалась к колющему оружию. И несчастный летчик был сбит на пол ударом в затылок.

У бородатого Маркса ничего не нашли. Но его борода, судя по всему, сильно не понравилась солдату, производящему досмотр. Так что Маркс, выслушав разнообразные угрозы в адрес своей обожаемой растительности, получил несколько болезненных тычков в область поясницы.

Павел, чуть повернув голову, посматривал украдкой, как, переходя от одного арестанта к другому, приближается к нему молодой солдат, лицом похожий на бывшего однокашника Кольку Рывкина. Между пальцев, сцепленных на затылке, Павел зажал свою счастливую монетку. За нее он почти не беспокоился, он верил, что сумеет спрятать ее даже при самом тщательном обыске. А вот за исписанные листы, свернутые вчетверо, убранные во внутренний карман, он переживал. Конечно, сержант не сказал, что иметь при себе бумагу запрещено. Мало ли для какой надобности она потребуется? Но все же…