Расстановка - Константин Рольник

Они зашагали сквозь пустынный двор. Трава газонов под косыми лучами Слунса казалась изумрудной. Где-то вдалеке, на игровой площадке, стучал мяч, доносились звонкие ребячьи голоса… Миновав чугунную оградку, собеседники вышли на узкую улочку.

— Были и попытки сопротивления, — покачав головой, продолжил Николай — Вкривь и вкось, но все же были. То уволенный рабочий поджег склад на спичечной фабрике. То студент дал пощечину реакционному профессору на глазах аудитории… Мы ж обсуждали.

Разглядывая жестяной наконечник водостока, напоминавший сморщенный окурок, Алексей перебил родича, досадливо и нетерпеливо:

— Это стихийные выходки, личная месть. А я говорю об организации. Сейчас вот к нашему гостю приходят его соратники. А до этого они себя ничем не проявляли. По радио изредка передают о других городах: диверсии, акции возмездия, денежные экспроприации…. И все это под эгидой "Союза повстанцев". А у нас в Урбограде — мертвый штиль. Откуда вдруг столько подпольщиков? Почему о них до сих пор не было слышно?

Писатель снисходительно улыбнулся наивности собеседника.

— Алексей, у меня есть версия на этот счет. Ты ведь знаешь: в прошлом, по роду писательской работы, мне часто приходилось общаться с разведчиками. Я подбирал документы, чтобы писать очередной детектив, а получить материалы можно было лишь у сведущих людей. Вот и Женя Прямиков, мой одногруппник, работал в разведке. Сейчас он уж в отставке, постарел…

— К чему ты это вспомнил?

— А к тому, что Прямиков часто говорил: в разведке всё начинается с вербовки. С привлечения людей. Это самая важная часть работы, и самая первая. А мы с тобой видим, судя по всему, уже эпилог. Если к нашему гостю приходит столько товарищей, значит кто-то, где-то, когда-то их набрал.

— Логично… — проговорил Алексей.

— Ну вот. — вздохнул Николай — Мы с тобой не видели этой кропотливой работы по набору людей. Мы не видели, с каким трудом и сомнениями достигалось их согласие работать на повстанцев. Мы не знаем, сколько кандидатур пришлось при этом отклонить, сколько людей в последний момент отказались. От нас сокрыты неудачи вербовщиков. Мы видим лишь конечный результат, вершину айсберга: уйма набранного народу приходит в твою квартиру, и получает от нашего гостя некие инструкции. Он принимает тех, кого уже набрали. Их набирали до его приезда, в течение многих лет. Ну вот… Мы же не удивляемся, что по улице идет колонна солдат: если они идут колонной, значит их ранее призвали в армию. Так и здесь.

Сворка из трех собак, лохматых и веселых, выбежала из подворотни, обнюхала увлеченных беседою прохожих, побежала прочь. Спутники приостановились, огляделись. Улица была почти пуста. Лишь в дальнем ее конце гордой походкой шла стройная девушка в длинном зеленом платье. Алексей обернулся к собеседнику, спросил утверждающе:

— Выходит, наш гость принимает уже набранных, согласившихся, проверенных? Пожинает урожай?

— Да, Алеша. Потому их и так много, потому и беседы с ними коротки. Он вовсе не убеждает их вступить в Союз Повстанцев, и не проверяет их готовность к борьбе. Не его это дело. Задолго до него это сделали вербовщики. Неизвестные для нас вербовщики, живущие в нашем городе. А наш гость снимает сливки с их многолетней предыдущей работы….

Родственники двинулись дальше, писатель продолжал на ходу строить предположения:

— Возможно, здесь поработала целая команда, когда наводчик намечает недовольного, другой вербовщик с ним знакомится. А третий, по сведениям первых двух, подбирает неотразимые аргументы. Получает согласие. Затем он предлагает кандидату затаиться, лечь на дно, ждать приказа к активизации. Вербовка людей — самый долгий и сложный этап, но мы его не видим. Видим развязку, конечный результат: поток людей в твою квартиру, когда приказ отдан.

— Хм… Ну, тогда все встает на свои места… А зачем бы понадобились эти беседы, переговоры? Что затевается, как думаешь?

Они свернули на улицу более широкую, но столь же пустынную. Разогретые плиты мостовой излучали жар.

— Об этом наш гость хранит молчание. — покачал головой писатель — Он сколько угодно готов со мной говорить о философии, об абстрактных проблемах, теоретических тонкостях программы повстанцев… Но стоит мне завести речь о конкретных вещах — он сразу замыкается, отшучивается, переводит разговор на другую тему. Я понимаю, конспирация необходима. Нет, я не обижаюсь…

Тени деревьев перемежались светлыми полосами. Мимо прокатил велосипедист. Яркие оранжевые цветы на высоких стеблях, вдоль тротуара, были роскошны.

— И все же… — задумчиво спросил Алеша — Николай, какие у тебя гипотезы? Когда я встречаю в прихожей новых гостей, мне бросается в глаза их волнение, тревога… Такое чувство, что все происходящее для них внове, а нашего гостя они уж во всяком случае не знают, приходят к нему впервые. Это по их скованности видно. Они зажаты, они волнуются.

— Ну вот, ты и ответил на свой вопрос. Скорее всего, этих навербованных людей наш гость инструктирует, раздает задания. Первые задания для новичков. Согласие помогать повстанцам они дали давно, еще при вербовке — но до сих пор не помогали ничем. Были на консервации. Сейчас положение изменится. Скорее всего, мы видим рождение повстанческой организации в Урбограде. Исторический момент, Алеша! Впрочем, возможно я ошибаюсь.

Николай задумчиво прервался, разглядывая уродливые наросты на липовом стволе — дерево страдало от опухоли. Укоризненно покачав головой, литератор обернулся к собеседнику:

— Есть иная версия: эти люди уж давно ведут работу, только не громкую, без эффектов. Скажем, вся эта толпа людей предоставляет повстанцам почтовые адреса для тайной переписки. Или например, на их сберкнижки малыми суммами положена касса повстанцев. Или они, как мы с тобой, укрывают нелегальных приезжих, а в Урбограде планируется какой-то съезд, и вот сейчас понадобилось их предупредить о том, что к ним приедут участники съезда. Впрочем, первая гипотеза, о создании организации из завербованных прежде новичков — представляется мне самой правдоподобной. Уж больно различны типы наших гостей, и слишком волнуется каждый из них….

Родичи дошли до оживленного перекрестка — улочка пересекала широкую магистраль. Грохот трамваев, рев маневренных скутеров, скрип шин… Переходя дорогу, Алексей обдумал предположение брата.

— Что ж… Я доверяю твоей интуиции. Впрочем, истинную цель моего постояльца мы никогда не узнаем. Слишком скрытен. Но уж о философии вы с ним, надеюсь, говорили подробно?

— Это да! Здесь он избыточно откровенен. Я этим пользуюсь, и позволил себе большую бестактность, на грани свинства…

Писатель криво усмехнулся в седую бороду.

— Это какую же? — иронически вопросил собеседник.

— Не давал ему спать, чуть ли не до рассвета… Расспрашивал. Его бессоница стала моей союзницей. — рассмеялся писатель — О чем мы только не успели переговорить с ним в эту ночь… Я получил цельное впечатление об этом типе. Хоть в роман вставляй…

Молодые деревца вдоль дороги лениво шевелили кронами под дуновеним теплого ветерка.

Николай вздохнул в третий раз, приостановился. Он указал пухлым пальцем на одинокую придорожную скамейку, они уселись.

Агент наружного наблюдения — безликий мужик в жеванном темно-сером костюме — занял позицию на другой стороне улицы. Играя под старого спившегося бродягу, он старательно выискивал в урне пивные бутылки, положив рядом драный мешок… Шпик прекрасно видел беседующих, но не слышал их разговора — оба собеседника предусмотрительно "забыли" взять с собой мобильные телефоны, через которые РСБ вело прослушивание. Агенту пришлось ограничиться визуальным наблюдением: любой контакт Чершевского с посторонними нужно было отныне фиксировать. Таков был приказ Кондратия Шкуродерова.

Убедившись, что опасный подпольщик Рэд скрывается в городе, глава политического сыска действовал стремительно и точно. Умерив пыл полиции, он добился чтобы операция "Вихрь-антиповстанец" свелась к перекрытию выездов из города. Отменил повальные проверки документов на улицах. Добился, чтобы полицаев переодели в штатское. А после того — бросил всех сотрудников РСБ на тайную слежку за недовольной интеллигенцией, которая могла бы приютить подпольщика. Опальный столичный писатель Николай Чершевский относился к категории поднадзорных. В момент, когда он мирно беседовал с братом на лавочке, вооруженная спецгруппа РСБ тихомолком проникла в квартиру писателя. Однако ни подпольщика Рэда, ни бумаг, способных навести на его след, обнаружено не было. Дом двоюродного брата писателя не тронули: жилища горстки диссидентов еще можно обшарить тайно, а обыск у десятков их родственников переполошил бы весь город. Опаска, заставившая повстанцев поселить Рэда у безвестного врача Алексея, не была напрасной. В тот самый момент, когда Рэд инструктировал будущего раздатчика подпольной прессы — учителя Зайцева, уволенного из школы за материализм — полковник Шкуродеров листал оперативные сводки. Он обдумывал план поимки заговорщика. Результаты прослушивания городских телефонов оказались нулевыми. Следующая сводка обобщала прослушивание квартир. Тоже ничего интересного. Третьей сводкой был список недавних происшествий, имевших политический оттенок. На ней Шкуродеров остановился подробнее.