Леди Неукротимость - Сьюзен Робинсон

Кардиган вскрикнул и уронил пистолет. Услыхав его крик, и Вэл, и Алексис как будто окаменели. Они смотрели на раненого графа с таким недоверием в глазах, будто он только что превратился в синюю свинью. Не двигаясь, они наблюдали, как Кейт вытащила свой нож из руки графа, вытерла его о его жакет и снова вложила в ножны, привязанные к ее ноге ниже колена.

Кардиган упал на колени, прижав пальцы к ране. Кровь сочилась сквозь них, и он застонал, увидев это.

Алексис выпустил своего друга из рук и помог ему подняться. Взгляд Вэла был прикован к руке графа. Кейт подошла к нему и положила руку ему на плечо.

Вэл не мог отвести взгляда от раны. Внезапно он отвернулся.

— Я думал, что хочу увидеть его кровь. Я ошибался.

Алексис успел поддержать Вэла, когда у того подогнулись колени. С помощью Кейт он уложил своего друга на землю.

— Больше никакой крови, Алексис, — сказал он, когда его трепещущие веки сомкнулись. — Прости меня.

Кейт приложила руку к щеке Вэла.

— Думаю, он потерял сознание от нервного истощения, — она подняла глаза, чтобы увидеть обращенный на нее гневный взгляд Алексиса.

— Ты всегда демонстрируешь свои ноги незнакомым мужчинам? — спросил он. — Ты всегда признаешься в любви одному, будучи помолвленной с другим? Фальк был прав, говоря о тебе, не так ли? Я выставил себя на посмешище, соединив свое имя с твоим.

Кейт поднялась и закусила губу.

— В таком случае, милорд, разъедините их. Я не буду вам мешать.

Сказав это, она тут же бросилась прочь. Это было единственное, что она могла сделать, чтобы не показать ему своих слез.

Алексис закрыл дверь за врачом и вернулся к постели Вэла. Ему потребовалось все его влияние, чтобы удержать Кардигана от требования арестовать его друга. Однако это была лишь временная отсрочка. Графа удалось убедить оставить это дело в руках Алексиса всею лишь на неделю.

Поправив одеяла на груди у Вэла, Алексис сел в кресло и потер обеими руками лицо. «Одна проклятая катастрофа за другой», — подумал он.

Ему удалось заставить Кейт возненавидеть его. Его погубила страсть. Никакая женщина не должна значить для него так много, никакая женщина вроде Кейт. Она была таким блестящим и остроумным созданием. Забавно, что она была слепа по отношению к его ужасному преступлению и в то же время так нетерпима к его небольшой ошибке вроде Каролины Бичуит. Она продолжала настаивать на том, что он неспособен убить. Но она не видела его в Крыму.

Если бы только она не рассердила его до такой степени! За всю его сознательную жизнь ни одна женщина ни разу не надавала ему таких пощечин, каких надавала ему Кейт тогда, во время их разговора на стене. И самое глупое во всем этом было то, что он был более или менее невиновен в том, в чем она его обвиняла.

О, у него был соблазн заняться любовью с Каролиной в ту ночь, но только от злости на себя. В башне Каролина была так же настойчива, как обычно, но он был способен думать только о Кейт. Его память настойчиво подсовывала ему ее образ — Кейт, прячущая слезы, когда он обидел ее, Кейт, пытающаяся научиться правильно ходить, Кейт, сидящая у него на коленях и болтающая ногами. Когда он заставил себя поцеловать Каролину, он вспомнил, как Кейт называла себя падшей женщиной. С извинениями на губах, он отстранился от Каролины после этого поцелуя. И именно в этот момент он услыхал крик.

Вэл зашевелился. Он открыл глаза и застонал.

— Ты сидел прямо на моих ребрах.

— Жаль, что я тебе их не сломал.

— Я не убивал ее, — Вэл снова закрыл глаза.

— Я это знаю, ты, юный осел.

Вэл улыбнулся, но Алексис видел, что его друг уже засыпает. Оставив своего друга заботам его камердинера, Алексис прошел в свои комнаты, где Мередит уже приготовил для него горячую ванну. Он лежал в воде, пока его кожа не сморщилась. Он чуть было не уснул в ванне, но Мередит вовремя заставил его выйти оттуда и надел на него халат.

Приближалось время обеда. Его плечи болели, а локти и костяшки пальцев были ободраны от борьбы с Взлом. Он не хотел столкнуться с Кейт. Он знал, что если не поговорит с ней как можно скорее, он никогда не сможет убедить ее простить его и позволить ему любить себя. А если он не сможет видеть ее и любить ее, то, подумал он, он вряд ли сможет выдержать дальше свою жизнь. Он подумал о смертельной скачке. Все чаще и чаще он понимал, что предпочитает ее общество безумным верховым упражнениям. Когда он был с ней, он был либо слишком очарован, либо слишком сердит, чтобы поддаваться своему чувству вины.

— Мередит.

— Да, милорд.

— Я готов? — Алексис окинул взглядом свои черные вечерние брюки и смокинг, а затем дернул себя за галстук.

Мередит убрал руки Алексиса от галстука и снова поправил его.

— Да, милорд. Мне сказать лорду Синклеру, что вы и мисс Грей спуститесь немного позже?

— Я не буду спрашивать тебя, как ты узнал, что я собираюсь делать. Да, спасибо.

Через пять минут он уже стучал в дверь комнаты Кейт. Он прокашлялся и попытался улыбнуться, когда она приоткрылась. На пороге стояла мать Кейт и промокала платочком глаза. Она не выразила при виде его ни малейшего удивления. Улыбка исчезла с его губ.

— Она никогда не будет вести себя как другие девушки, — сказала София. — Она никого не станет слушать.

— О чем вы говорите?

Алексис протиснулся в комнату мимо стоящей в дверях женщины. Пройдя широкими шагами через гостиную, он вошел в спальню. Повсюду были разбросаны юбки, туфли и платья. Дверцы обоих платяных шкафов были распахнуты. Алексис поднял прозрачную рубашку и уставился на нее взглядом.

София подошла и стала рядом с ним.

— Она проплакала около часа, а потом начала собираться. Она не стала меня слушать. Она взяла экипаж и свою горничную.

— Но почему?

— Моя маленькая девочка обладает огромной смелостью. Но что-то или кто-то испугали ее больше, чем когда-либо могли испугать дикари-индейцы или пьяные старатели.

Он подождал, пока мать Кейт ушла, а потом переступил через кучу платьев и сел на кровать. Он почувствовал, что сидит на чем-то твердом. Сунув руку под матрац, он вытащил оттуда книгу по палеонтологии. Затем он снова сел, но только для того, чтобы опять подняться и отшвырнуть матрац в сторону. Под ним находился слой книг. Взяв томик Вольтера, он заметил, как что-то выглядывает из-под кровати. Угол еще одной книги.

Снедаемый любопытством, Алексис открыл ящик прикроватного столика. Ничего, кроме носовых платков. Он поднял подушку с шезлонга. Еще книги. Книги под юбками, внутри шляпок, в ящиках диванов и кресел. Усевшись в шезлонг, он открыл потертый том, переплетенный в позолоченную кожу. Внутри была надпись:

«Моей маленькой Гипатии. Пусть свет знания озарит твою душу, и пусть тебя не поймают христиане. Твой любящий папа ».