Брюс Чатвин - Тропы Песен (1987) - Chatwin Bruce

У перенти пугающие ряды зубов, но для человека он безвреден, если только не загонять его в угол; по правде говоря, если не считать скорпионов, змей и пауков, Австралия в этом отношении — исключительно благодатная страна.

И все равно аборигены унаследовали целый бестиарий всяких монстров и «бук», которыми можно пугать детей или истязать юношей в пору инициации. Мне вспомнился описанный сэром Джорджем Греем Болийяс: это вислоухое злобное привидение, которое подкрадывается коварнее всех других тварей, пожирает мясо, но оставляет кости. Мне вспомнился Радужный Змей. И вспомнилось, как Аркадий рассказывал про Maну-маку — клыкастое йети-подобное существо, которое передвигается под землей, по ночам пробирается в лагеря и убивает неосмотрительных чужестранцев.

Первые австралийцы, размышлял я, наверняка имели дело с реальными чудовищами вроде Thylacaleo, или «сумчатого льва». Существовала и ящерица-перенти девяти метров в длину. И все же в австралийской мегафауне не было ничего такого, что могло бы потягаться с ужасами африканского буша.

Затем я задумался: а может быть, жестокие аспекты жизни аборигенов — кровная месть и кровавые инициации — обязаны своим существованием тому факту, что у них просто не было настоящих зверей-соперников.

Я поднялся на ноги, взобрался на гребень и поглядел вниз, на поселение Каллен.

Я надеялся увидеть где-нибудь спуск полегче — такой, чтобы мне не пришлось снова пересекать те ущелья. Этот «легкий спуск» оказался каменистой осыпью, однако я добрался вниз невредимым и отправился домой вдоль русла.

По руслу струился тонкий ручеек, вдоль него росли кустарники. Я плеснул немного вода себе в лицо, пошел дальше. Я уже заносил правую ногу, чтобы шагнуть вперед, и тут услышал собственный голос: «Сейчас я наступлю на нечто, похожее на зеленую сосновую шишку». То, чего я еще не видел, оказалось головой коричневого короля, уже приготовившегося пойти в атаку из-за кустов. Я убрал ногу назад и начал отступать, очень медленно: раз… два… раз… два. Змея тоже отступила и ускользнула в нору. Я похвалил себя: «Ты очень хладнокровен» — но тут же почувствовал волну тошноты.

Я вернулся в Каллен в половине второго.

Рольф оглядел меня и сказал:

— Да ты совсем измотался, дружище.

Спи, детка, на верхушке дуба, баю-баю.Повеет ветер — колыбель качает.Сильней задует — треснет ветка,Вниз полетит и колыбель, и детка.

То, что человек — мигрирующий вид, по-моему, было доказано в ходе эксперимента, проводившегося в Тэвистокской клинике в Лондоне и описанного доктором Джоном Баулби в книге «Привязанность и потеря».

Всякий нормальный младенец будет кричать, если оставить его в одиночестве; и лучший способ унять эти крики — если мать возьмет его на руки и начнет укачивать, шагая туда-сюда, пока малыш не успокоится. Баулби соорудил механизм, который в точности имитирует ритм и темп материнской поступи; и обнаружил, что ребенок — разумеется, при условии, что он здоров, сыт и не мерзнет, — моментально прекращает плач. «Идеальным является вертикальное движение, — писал он, — с углом наклона в три дюйма». Укачивать в медленном темпе, например, с тридцатью циклами в минуту, не оказывало нужного воздействия: но, если темп ускорялся до пятидесяти и выше, то все дети прекращали плакать и почти всегда успокаивались.

Изо дня в день младенец все никак не может нагуляться. А раз младенец инстинктивно требует выгула, то, значит, некогда мать в африканской саванне тоже должна была постоянно перемещаться: от стоянки к стоянке, делая ежедневные обходы в поисках прокорма, за водой к роднику и к соседям в гости.

У обезьян ступни плоские, у нас своды стоп изогнуты. Согласно профессору Напье, человеческая походка — это вытянутая пружинящая поступь — 1…2…1…2 — с четырехкратным ритмом, лежащим в основе движения стоп, когда они касаются земли — 1, 2, 3, 4… 1, 2, 3, 4…: пятка ударяется о землю; вес ложится на внешнюю часть ступни; вес переносится на подушечки пальцев; толчок большим пальцем.

Мне не на шутку приходит в голову вопрос, сколько подметок, сколько воловьих подошв, сколько сандалий износил Алигьери во время своей поэтической работы, путешествуя по козьим тропам Италии.

«Inferno» и в особенности «Purgatorio» прославляет человеческую походку, размер и ритм шагов, ступню и ее форму. Шаг, сопряженный с дыханьем и насыщенный мыслью, Дант понимает как начало просодии.

Осип Мандельштам, «Разговор о Данте»

Melos: по-гречески «конечность»; от этого слова происходит «мелодия».

Подумай о медлительной душе…

Джон Донн, «Вторая годовщина»

Один белый исследователь в Африке, которому не терпелось ускорить путешествие, заплатил своим носильщикам за несколько марш-бросков. Но, почти уже дойдя до места назначения, они вдруг сбросили на землю тюки и отказались двигаться дальше. Никакие посулы дополнительного вознаграждения не помогали. Они говорили, что им нужно подождать, пока их нагонят их души.

Бушмены, которые проходят пешком огромные расстояния по Калахари, понятия не имеют о посмертном существовании душ. «Когда мы умираем — мы умираем, — говорят они. — Ветер уносит наши следы, и всё, нам конец».

Ленивые и оседлые народы, например, древние египтяне, с их представлениями о посмертном странствии по камышовым полям — «оставляли» для загробного мира путешествия, которых им не довелось проделать в мире земном.

Человек, который пришел на ужин вместе с мистером Расихом, оказался прилизанным лысеющим англичанином лет шестидесяти пяти, розовым, как здоровый младенец. У него были соломенно-седые бакенбарды и ясные голубые глаза. Его звали Алан Брейди. При первом же взгляде на него становилось ясно, что он очень счастливый человек.

Мистер Расих был официальным закупщиком для суданского правительства в Лондоне. Он жил в квартире на верхнем этаже высотного дома в районе Виктории. У него была выкрашенная хной борода, он носил белую галабею и мягкий белый тюрбан. Он практически все время сидел у телефона, собирая у понтеров слухи о разных скакунах, и, похоже, совсем не выходил из дома. Изредка из соседней комнаты доносились голоса его женщин.

Его друг Брейди был коммивояжером и работал на фирму, производившую пишущие машинки и конторское оборудование. У него были покупатели в тридцати африканских странах, и каждые четыре месяца он посещал по очереди каждую из них.

Он сказал, что предпочитает общество африканцев белым людям. Вести с ними дела — одно удовольствие. Часто говорят, что с африканцами невозможно иметь дело, что они вечно хотят получить что-то в обмен на ничего.