Князь Рысев 3 - Евгений Лисицин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Егоровна ястребом спустилась почти с небес. Где-то в ее мозгу ёкнуло, что Дельвиг со своей дивчиной куда дороже спокойствия места силы. Словно Геракл, она уперлась руками в валун, надеясь его остановить. Он вдавливал ее в деревянный пол, скрипел паркет, рвался новомодный, прямо родом из Германии, линолеум. Словно кегли, в разные стороны разлетались сколоченные ряды зрительских кресел.
— Рысев, не... убивай... эту... тварь!
Я и не собирался. В голове звучало наставление инфантер-генерала.
Не всякую битву можно выиграть, размахивая кулаками. А может, можно даже сделать лучше, попросту сложив оружие?
Меч Поповича не последовал за своим владельцем, но из тяжелого стального решил обратиться в деревянный декоративный.
Мне же только на руку!
Я перекинул фальш-клинок в ладонь, к которой пристыла Кисть Мироздания. Та никак не отреагировала на эту наглость.
Дельвиг достоин был звания героя! Встав огромной тушей, широко расставив руки, он совершенно по-детски, наивно прикрывал собой Сузу.
Ее ритм сбился, колыбельная умолкла, но мне было уже неважно.
Деревяшка ведь куда легче, чем шпага, верно?
Старательно я выводил в воздухе одну букву за другой. Усиленные Кистью, слова обретали смысл. Призрак невесты скользнул ко мне, но я рубанул ее наотмашь. Исчезая, она оставила лишь тряпку своего платья. Голем, планомерно хоронивший Егоровну в недрах театра, вздрогнул. Слова моих извинений дошли до него через ее погибель. Покосилась ложа, в которой еще недавно мы были вместе с Алиской и Майкой — я лишь надеялся, что с ними все хорошо.
Устав от гнусного сопротивления старухи, каменный гигант снес ее затрещиной в сторону. Всем своим видом он как будто вопрошал: что с того, что ты просишь у меня прощения? Поздно просить пощады!
Я знал, что не поздно. Мороз Ледяной Нос осел, когда мой клинок прошел сквозь него, харкнул сгустком такой настоящей, как у живого, крови. Декоративным мечом убить сложно, но Кисть делала свое дело, обращая его почти в копию настоящего. В конце концов, чем же еще уничтожать вымысел, кроме как инструментом для его создания? Очередное послание с чужой кровью скользнуло в голема. «Ъеатр» задрожал, будто снаружи его пинали с десяток исполинов.
Не желая слушать, воплощение поэзии рвануло ко мне, сметая со своего пути Дельвига. Вскрикнула рухнувшая наземь Сузу, нелепо закрываясь рукой — будто девичьей ладонью в самом деле можно было остановить стотонный булыжник.
Я оказался рядом с ней в самый последний миг. Клинок сверкнул серебрянкой на плотных краях, лизнул острием великана.
Утробный вой, похожий на обиженное рычание, стал мне ответом.
Гигант навис над нами, собираясь раздавить следующим ударом.
Я поднял меч над головой и что есть сил хрустнул его о колено. Вопреки опасениям, он переломился, как и положено деревянной игрушке. Обломки глухо ухнули по полу. Я смотрел в многообразие глазков-кристаллов, все еще целых, неразрушенных, заполненных чьими-то мечтами.
Живой камень завис в нерешительности. Враг не дерется? Враг сдается? А может, он и не желал сражения вовсе?
Груз недопонимания лег на его плечи. Словно осознав чудовищную ошибку, великан обернулся — лишь для того, чтобы узреть руины собственного дома.
Побоище, которое устроил он сам.
— Мы все восстановим, — мягко пообещал, сказав из-за спины. Каменный исполин медлил недолго, прежде чем развернулся и зашагал прочь. Я не знал, куда он идет, но подозревал, что не дальше своего лежбища.
Я обернулся, чтобы дать руку Сузу, помочь ей встать, но скрипачка уже хлопотала у Дельвига. Наполненные слезами округлившиеся глаза выискивали на нем все новые царапины, ссадины и синяки — а он лишь лыбился ей в ответ и гладил по щеке.
Тут и лишних слов не надо было — если уж эта девчонка и чья подопечная, то точно не моя...
— Деньги... Слава... Ты выиграл золотой билет, чужак. — Егоровна вместе со мной наблюдала, как укладывается в земляную постель живое, мобильное место силы. Булыжник был похож на ребенка.
Я тоже ощущал себя ребенком, которому обещали сладкое в награду за невозможное. Унылый взрослый внутри меня бубнил, мол, какие еще деньги и слава? Ты еще на медаль позарься!
Я не слушал. Чувствуя, как меня покидают силы, начал заваливаться на старуху.
— Рысев? — непонимающе спросила невеста Сатаны, а после уже влила в собственный голос привычные, командирские нотки. — Медика сюда, живо!
Я проваливался в сон...
Глава 25
В прошлой жизни я избегал больничных коек. Вонь хлорки, мнимая стерильность, белизна накрахмаленного врачебного халата...
Там, где обязаны были порхать юркие, стройные девчата-санитарки с белоснежными улыбками, царствовала горькая реальность, вещавшая о том, что девчата, стройные, изящные и улыбчивые, тоже не горят желанием приближаться к больничным койкам, а жаждут работу попроще, зарплату побольше...
Так что получай здоровенных, хоть и до бесконечного добродушных, бабищ.
Аромат больничной еды всегда носил в себе щепотку чего-то болезненного. Сколь бы румянен ни был больничный борщ, а до того, который варила бабушка дома, ему точно было далеко.
В ином мире больницы оказались иными. Всякое разодетое в белый халат чучело спешило проверить меня на только одним им понятные анализы. Кармическая увязка? Колодец маны? Не удивлюсь, если где-нибудь в заднице они решат измерить жар магического влияния.
Майя с Алиской несли рядом со мной едва ли не еженощную вахту. Стоило какому-нибудь псевдолекарю потянуть ко мне свои культяпки, как они тут же обращались в рассерженных до безумного кошек.
С оружием их не пустили, но Алиска поглядывала на шпильки своих каблуков. Огненной дочери Тармаевых клинки с пистолями и не требовались.
Они словно не замечали своей привязанности ко мне, обсуждали меж собой женские секреты, смеялись, но никогда не спорили.
Лишь ночью, после врачебного обхода, они забирались с обоих боков в койку и давали моим рукам полную волю.
Биска приходила редко — дьяволица всем своим видом показывала, что навещать больных не ее профиль. Даже если это родимый офицер, у которого она стоит в подопечных.
Мне еще предстояло понять, что делать с ее повысившимся уровнем. Если бы не она, то я вряд ли смог бы укротить воплощение самого театра.
Необузданная сила чужого вдохновения видела во мне жуткую угрозу. Словно хорошее, враг всего лучшего, я явился посягнуть на само его существование — и ему было плевать,
