Разведка боем - Василий Звягинцев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Да, может, и придется. – Шульгин достал из-под манжета бумажку с планом. – Вот набережная, вот Плющиха, вон мост виднеется. Похоже, что следующий переулок наш. Теперь тихо… Пойду дом искать. Куда б тебе спрятаться? Собаки, сволочи, опять разгавкались. Давай вот под этим крылечком, а я вперед. Охрана при доме наверняка имеется, только какая? Я, наверное, круга два сделаю, с тыла зайду, через соседние заборы понаблюдаю. Если шума не будет – тут меня и жди. Не выйдет тихо – действуем по обстановке. Ну, давай…
Шульгин растворился в темноте (с точки зрения постороннего наблюдателя, а Новиков продолжал видеть его серовато-зеленый силуэт на фоне угольно-черных заборов и более светлых фасадов домов).
Слегка изогнутый переулок, образованный двумя десятками типичных старомосковских особнячков, заканчивался тупиком, другого выхода из него не было, разве что по крышам дровяных сараев и огородами. По описанию Вадима, искомый дом был четвертым по правой стороне. И действительно, только он увенчивался мезонином, что и отличало его от соседних, одноэтажных. Более ничего примечательного в этом доме не было – фасад, обшитый тесом внахлест, три окна первого этажа, парадная дверь и железный козырек над ней на узорных кованых подкосах, дощатый забор с калиткой. Ставни на окнах открыты, но за стеклами темнота. В полукруглом окне мезонина тоже не заметно даже отблеска огня. На московских окраинах всегда принято было ложиться рано, а уж в нынешние времена – тем более.
Прижимаясь спиной к стене дома напротив и сливаясь с ним своим матово-черным костюмом, Шульгин присел на корточки и несколько минут наблюдал за окнами, не мелькнет ли там чья-нибудь тень. Выглядывая из помещения на неосвещенную улицу, человек непроизвольно приближает лицо к стеклу, и тогда его можно заметить. К сожалению, разрешающая способность прибора не позволяла обнаружить людей, находящихся внутри дома.
Вадим не знал и не мог рассказать им, какова система охраны дома. Исходя из логики, вряд ли к ней привлечено много людей. Если там содержится всего один пленник, причем, в силу возраста и, так сказать, профессиональной подготовки, неспособный к дерзкому побегу, сторожат и обслуживают его максимум четыре человека, возможно – посменно. Нейтрализовать их труда не составит. Главное, обойтись без шума.
Сашка прошел до конца переулка, перемахнул через забор двора, в котором не было собаки, и убедился, что отсюда можно без труда выйти на Смоленскую набережную. Между покосившимся, давно пустым курятником и оградой соседнего участка утоптанная дорожка вела к «туалету типа сортир», окруженному зарослями бузины. В одном месте ветки кустов были обломаны, а две доски забора держались только на верхних гвоздях и легко отодвигались в стороны. Видимо, хозяева часто пользовались этим проходом. Еще Суворов отмечал характерную черту русской натуры: «Пусть по колено в грязи, но на аршин ближе».
Возможно, освобожденного узника удобнее будет вывести здесь.
В соседних дворах собаки расшумелись не на шутку, почуяв чужака. Во втором по счету дворе Шульгину пришлось даже запрыгнуть на крышу сарая и залечь там, пока разбуженный лаем хозяин стоял на крыльце, всматриваясь в темноту, а потом цукал на рвущегося с цепи пса и швырял в него комьями земли с грядки, требуя убраться в будку.
Здешнему псу отвечали соседние, и скоро возбуждение охватило несколько окружающих кварталов. Беды в этом не было, попробуй догадайся, что послужило первопричиной паники – вор, подгулявший прохожий или просто кошка.
Добравшись наконец до цели, Шульгин снова залег на крыше невысокого, едва двухметрового сарая, с которого двор и задний фасад объекта просматривались во всех деталях.
Тут тоже все было спокойно, а главное – отсутствовала собака. Это, между прочим, его удивило. Хороший, свирепый пес, а еще лучше – пара значительно бы облегчили работу охранников. Спускай их на ночь и спи на посту спокойно.
Объяснений могло быть два: база эта временная, и охранники люди случайные, собаку заводить им просто в голову не пришло. Или – хозяин просто не любит злых собак и не понимает их нужности. Для выросшего в многоквартирных доходных домах Агранова это неудивительно. В те времена моды держать собак в квартирах придерживались только барыньки преклонных лет, ограничиваясь, впрочем, болонками да левретками.
Шульгин заранее не планировал своих действий, полагаясь на интуицию и результаты рекогносцировки, и сейчас прикидывал, с чего начать. Прежде всего – где может содержаться пленник? Он сам разместил бы его в мезонине, вон там, где решетка на окне. Интересно ведь, в первом этаже решеток нет, а наверху есть. Жаль, что не видно отсюда, давно она там поставлена или только что?
Действовать можно по-разному. Например, спуститься во двор и просто постучать в дверь. Внаглую. Сторож спросит – кто? Ответить – из ЧК, или – от Агранова, еще лучше – от Якова Сауловича.
Дверь хоть чуть приоткроется, даже если она на цепочке, не страшно. Цепочку перебить, сторожа отключить и вперед!
Не пойдет. Сторож может откликаться только на пароль и, такового не услышав, поднимет тревогу или сразу начнет стрелять. В зависимости от инструкций. А нам этого не надо.
Второй вариант – проникнуть в одно из окон первого этажа. Тоже не очень сложно снять с петель раму или вынуть стекло, тихо или как получится, убрать всех обнаруженных в доме лиц, после чего уводить пленника.
Против – те же доводы плюс риск, что в ходе внезапной перестрелки может пострадать и «профессор».
Остается самое сложное, но и надежное – пробраться в дом сверху.
Беззвучно спрыгнув на мокрую траву, Шульгин стремительным и плавным броском пересек двор и замер у невысокой, в пять ступенек, лестницы черного хода, рядом с водосточной трубой. Это место не просматривалось ни из одного выходящего во двор окна. Прижал ухо к двери, прислушался. В доме царила полная тишина. И снова не видно даже отблеска света в оконных стеклах. Что-то в этом есть ненормальное. Неестественное даже. Трудно представить, будто охрана настолько беспечна, что ложится спать вместе со своим подопечным.
«А не слишком ли я усложняю? – постарался быть объективным Сашка. – Не Бутырскую же тюрьму собираюсь штурмовать. Иначе взглянуть – высокопоставленный чекист заинтересовался профессором с какими-то необыкновенными способностями. Извлек его из тюремной камеры, где тот сидел по причине дворянского происхождения и неподходящего образа мыслей. Создал ему условия для научных занятий, а себе – возможность непринужденного общения. Приставил к нему сторожа-камердинера, чтобы заботился о старике, кормил его и не позволял уйти, убежать, просто отправиться на несанкционированную прогулку. И не более. Мы же вообразили, что идем брать частную тюрьму с полным штатом надзирателей и продуманной системой обороны. Опять нарушили принцип Оккама…»
Успокаивая себя таким образом, Шульгин подпрыгнул, ухватился за железный, глубоко вбитый в стену крюк, поддерживающий водосточную трубу, и через секунду уже сидел на краю влажной и скользкой жестяной крыши.
Внизу под легким ветром шумели остатки желтых мокрых листьев на деревьях, над головой нависало низкое небо. Там, где обычно висел над центром Москвы багровый световой купол, сейчас ничто не намекало на существование двухмиллионного города. Так, взблескивали кое-где слабенькие огоньки стосвечовых лампочек в уличных фонарях.
Шульгин вспомнил, как ему пришлось когда-то красить крышу старого дома, заросшую вдобавок скользким зеленым мохом. Так вот там жесть крепилась отнюдь не гвоздями к стропилам, а просто чеканилась на сгибах и фиксировалась маленькими железными треугольничками.
Он вытащил тяжелый десантный нож, начал неторопливо и аккуратно отгибать швы на кромках листов.
Через десять минут Сашка уже проник на чердак. Впереди сквозь едва заметные – без ноктовизора и не увидеть – щели пробивались лучики света. Он прислушался. Вроде бы звук голоса. Но не диалог, кто-то монотонно и тихо бормотал, как бормочет в пустой квартире невыключенное радио.
Даже прижавшись ухом к стене, смысла слов разобрать было невозможно.
Шульгин прошел вдоль всей стены, ощупывая ее руками. Двери не было. И чердак был пуст, только толстый слой шлака на полу и обрезки брусьев и горбыля, оставшиеся, наверное, еще со времен строительства.
Стенка из доски-сороковки, прибитой гвоздями к вертикальным стоякам. Сашка вспомнил роман Майна Рида «Морской волчонок». Как там запертый на дне трюма двенадцатилетний парнишка месяц пробивался с помощью матросского ножа на волю через много ярусов всевозможных грузов, включая рояль. А тут всего-то…
Чтобы не беспокоился Новиков, Шульгин включил рацию и условной комбинацией пощелкал ногтем по решетке микрофона.
…Ощупав пальцами края прорезанных в досках бороздок, он подцепил клинком верхнюю доску и слегка нажал. Только треснули рвущиеся обои.