Генофонд нации - Владислав Виноградов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Она говорила, а перед глазами стоял, а точнее лежал, подплывая кровью, как оно и было на самом деле, тот человек на лестничной площадке второго этажа. Она боялась его живого, и вот теперь он достает ее мертвый: «Ты зачем навела киллеров, Дочка?»
Она их не наводила. Она сама была в гостях у Смерти, только на этот раз хозяйка отпустила.
Пляшущими пальцами Людмила нащупала пачку сигарет. Попросила у Вадима зажигалку. Голубой лепесток пламени отодвинул темноту. И он же напомнил высверк длинной искры, ударившей из ствола пистолета в парадной на улице Фрунзе, когда Людмила склонилась над мертвой собакой по кличке Целик.
А дальше было так…
Звука выстрела Людмила Стерлигова не услышала, потому что пистолет – об этом она сразу догадалась по уродливому набалдашнику на стволе – был с глушителем. Только хлопок и – фиолетовая искра, проскочившая ей под локоть, где сразу коротко взвизгнула Мушка – вторая собака из дружной пары дворняг, прикормленных Костомаровым.
Одновременно раздался щелчок затворной рамы, вставшей на задержку, – патрон в обойме оказался последним.
Людмила рванулась вскочить, но чье-то острое колено колом воткнулось между лопатками. Она вспомнила парней, куривших за углом сарая. Черные вошли вслед за ней, отрезав путь к бегству. И тут же в полумраке парадной блеснула еще одна длинная искра – изогнутый в зазубринах нож.
На этот раз блеснула перед ее глазами.
– Мочи, чего менжуешься!
– Товар богатый, жалко, возьмем с собой и…
– Быстро режь овцу, Хан, всегда у тебя бабы на уме! Сделаем вчистую и – рвать отсюда.
Но тут раздался голос человека в маске с пистолетом, такой же жесткий и отрывистый, как лязг затвора:
– Стоять! Волоките телку наверх. Она еще для дела пригодится!
Жуткий, кошмарный сон продолжался. Парни схватили Людмилу под руки, бегом потащили вверх по лестнице, как безжизненный манекен.
Да она таковым и являлась, не чувствуя боли в сбитых о ступени коленках, потеряв ощущение времени и реальности происходящего. Поэтому она не удивилась, увидев на лестничной площадке второго этажа человека в изорванной пулями меховой куртке Костомарова. С трудом до нее дошло, что это Костомаров и есть, привалившийся к стене. Формально числившийся еще и телохранителем Безверхого, он всегда носил с собой оружие. На этот раз не успел выхватить пистолет, подтвердив собственное пророческое изречение: «От „заказухи“ не спасает ничего, кроме нищеты».
Сам Костоправ в нищете жить не хотел. А умер в обстановке самой нищенской – обшарпанные входные двери с вырванными клоками ваты, кое-где горелыми, забросанная строительным мусором лестничная площадка. Людмила знала, что банк выкупил все квартиры в этом подъезде, у Костомарова были какие-то виды на это здание. Не сегодня завтра должны были вообще заменить дверь в парадной, чтоб не шлялись пацаны, но – не дожил до этого начальник службы безопасности банка. И теперь на серо-грязной стене почти над головой Костоправа цвела надпись ядовитым зеленым фломастером: «Хороший репер – мертвый репер».
При жизни Костомаров терпеть не мог всех этих панков и реперов вместе с их музыкой и наскальными надписями. Его излюбленным вечерним развлечением была охота на подростков-наркоманов («Ихнюю музыку только под кайфом и можно слушать»), которых Костоправ «лечил» от наркозависимости резиновой дубинкой с гибким стальным сердечником, привезенной из Америки.
При жизни… То есть совсем недавно, пять-десять минут назад. И Людмила еще подумала тогда, что смерть такое же великое таинство, как и рождение, – и не только по своему церковному величанию.
Она думала так, чтобы не зацикливаться на том, что вытворяла с нею эта троица – один в маске, не выпускавший из рук разряженного пистолета, два других на одно лицо – плоско-желто-раскосоглазое. Затащив на лестничную площадку, они бросили ее на колени перед трупом, словно готовились принести в жертву мертвому Костоправу.
Но нет, их план не в этом заключался. Стрелок вложил в ладонь Людмилы, липкую от натекшей крови, рукоятку пистолета, сжал, потом сунул оружие в пластиковый пакет:
– Сделаем ментам подарок, а то у них с раскрываемостью херово. Все, отваливаем быстро. Хан, мать твою, оставь, другую снимешь!
Хан, чей тонкий, с присвистом, голос Людмила узнала бы теперь из тысячи, пыхтел, пристроившись сзади. В полусумраке и спешке он не стянул колготок телесного цвета, которые нудистка обычно надевала на голое тело. Неудивительно, что у него плохо получалось.
– Во, блин, да она целка! Пацаны, сечете, какой случай? Не отпускать же, надо ломануть!
Другой азиат был настроен меркантильно – он предложил «ломануть» хату, куда собирался войти Костоправ:
– Вот же ключ лежит, всего один минута!
– Вот что, уроды, – за мной, уходим! Или оба останетесь здесь навсегда, – предупредил человек в шапочке-маске, не ставший вдаваться в обсуждение.
– Да щас, бля, только кончу! О-о-о!
Когда-нибудь кончается все – и кошмары, и даже сама жизнь. Шаги насильника затихли внизу. Хлопнула дверь парадной. Оставшись одна, Людмила первым делом стащила опоганенные колготки, вытерла платком окровавленные руки. Прислушалась. И тишина внезапно ожила для нее. В тишине эхом прозвучали последние ругательства, сорвавшиеся с губ Костоправа, хлопки выстрелов, предсмертный визг собак. Людмиле почудилось, что время на лестничной площадке как бы пошло вспять, закрутилось обратной воронкой, грозя затянуть в небытие.
Сломя голову она бросилась вниз, на секунду задержавшись над собаками. Мушка смогла доползти до своего друга, с которым делила холод, голод, брошенные кости, и с которым разделила смерть, – не убежав, не спрятавшись подальше, в теплую нору, в безопасную щель.
Кто сказал, что у животных нет души? Черная головка Мушки выделялась на светло-пегом плече Целика.
В память о собачьей верности Людмила, задержавшись на минуту, подняла стреляную гильзу. Потом, крепко захлопнув дверь, бросилась на улицу, тормознула первую попавшуюся машину, примчалась сюда – в «Волжскую твердыню», в стенах которой брали начало и обретали продолжение все три ее жизни…
Сигарета догорела до фильтра – и, кажется, уже не первая сигарета. Коробочка из-под мелкашечных патронов, приспособленная под пепельницу, топорщилась окурками. Это стало видно, когда Токмаков включил настольную лампу, поднявшись с колченогого стула:
– Значит, у них пистолет с твоими «пальчиками»… Кстати! Ты хоть раз в жизни стреляла из пистолета? Знаешь, на этом тоже можно построить защиту.
Людмила вздохнула:
– Нельзя. Почему, ты думаешь, я тебя в тир пригласила? С прежних времен ключ остался, когда я в стрелковую сборную института входила.
– Ну, «мелкашка» и боевой пистолет немного разные вещи, – постарался Токмаков найти зацепку.
Но Людмила тут же отсекла его поползновения:
– Я неплохой пистолетчицей, между прочим, была. Стрельба по силуэтам, только скорости чуть не хватало. По пятому силуэту стреляла, когда мишень почти ребром поворачивалась. Поэтому дырки от пуль были овальными, а не круглыми.
Вадим потер подбородок, щетина на котором снова начала отрастать ударными темпами:
– Не хотел бы я с тобой соревноваться на огневом рубеже… По пятому силуэту! Хоть ментам про овальные пробоины спроста не ляпни, а то сразу видно, что ты в этом деле профи.
– Костоправ учил, что ментам вообще ничего говорить не надо. Молчи, и они не смогут тебе ничего пришить.
Токмаков не согласился:
– Тем самым ты выгораживаешь настоящих преступников. Еще тот, гляжу, был у тебя вождь и учитель… Ваша сегодняшняя встреча с ним заранее обговаривалась?
– Да, это он звонил под утро на мой мобильный. Обычно мы встречались вечером, но сегодня, он сказал, форс мажорные обстоятельства, потому что…
Людмила закаменела, потом ахнула:
– О, Господи! Документы! Я сделала ему ксерокопии и…
Из дальнейшего сбивчивого рассказа Вадим понял, что и папка с ксерокопиями платежек, которые Стерлигова несла Костомарову, осталась дополнительной уликой в парадной дома 27 по улице Фрунзе. Когда все началось, Людмила по привычке прятать от чужих глаз документы сунула папку под ступеньку.
Да, если черт выстраивает оперативные комбинации, тут уж комар носа не подточит. Все карты лягут в масть.
Поэтому Токмаков почти не удивился, услышав, что Костомаров запросил документы именно по той фирме «Истлан», с которой начались неприятности Людмилы. Чтобы снять ксерокопии, ей пришлось расшивать папки операционных дней годичной давности.
– Вот что, – сказал Токмаков, – мне тоже нужны документы, которые запросил у тебя Костомаров, мир праху его! Возможно, отыщется какой-нибудь хвостик. И еще – ты никому не говорила о предстоящей встрече с куратором?
– Что я, дура?
Токмаков дипломатично промолчал, и Людмила криво усмехнулась: умные девочки в такие истории не попадают. Заодно она попробовала натянуть юбку на сбитые коленки, но безуспешно: коротка кольчужка!
