Дым отечества - Татьяна Апраксина

— Не знаю, сгодится ли эта библиотека в замену вашей, но надеюсь, что да. Я подбирал ее в соответствии с тем, что знаю о ваших вкусах. Джеймс произнес что-то механическое, кажется, достаточно цветистое и благодарное — лицо собеседника расплылось в улыбке — сделал шаг к первому… вместилищу. Слуга проворно отпер замок, крышка распахнулась — запах кожи, дерева, книжной пыли — внутри, переложенные жесткой вощеной бумагой: двухтомник «Поэтики», Цельс, Витрувий, «Пьесы давних и новых времен», Сидоний Аполлинарий, «Иранские царские сказания», «Зерцало оружейное». Никогда не думал, что святой Николай ходит в мантии на куньем меху и занимается самой паршивой политикой в Каледонии. Ну, почти самой паршивой. За такой подарок старшему Аррану можно простить и тот пожар, и все его прегрешения, сговоры и интриги; нельзя только простить, что вообще произвел на свет и своевременно не убил такого отпрыска, как младший Арран — но и то, нетрудно посочувствовать отцовскому горю, это же не наследник, а наказание Господне. Впрочем, есть за что наказывать. Однако ж, не мое это дело. Благодушие переполняло Джеймса, как подобранную вчера кошку — мурлыканье, и не умещалось внутри.

— Если я сегодня не прибуду к Ее Величеству, передайте, что меня задержали обстоятельства непреодолимой силы.

— Откровенно говоря, я подозревал, что так и произойдет. Хотя, конечно, не взял на себя смелость сказать это Ее Величеству заранее. Но я думаю, что сейчас мне лучше оставить вас. — и улыбается, будто самому приятно.

В сундуках, в кожаных оболочках, нельзя, неправильно, невозможно, хуже холодного железа, тесно, навсегда, не меняется, запечатано, чтобы двигалось, нужно взять в себя, целиком, таким, не-мертвым, впитать, напоить — он радуется, ему хорошо, он будет разговаривать, будет делать живым. Он может сухое, запечатанное, освободить и прорастить. В нем нет умения: почему семя — есть семя, почему принять в себя все равно что посадить, выпустить — как вырастить. Делает ощупью. Как младшая-Хозяйка рядом с ним, младшие-разумные, как вода и свет: есть. Он так есть. Просто. Другой-рядом-строгий-камень-кристалл — имеет умение, знает мастерство, может сделать «как» из того, что есть. Из того, что делает. «Как» — порядок и смысл, назначение, последовательность. Это все — его, от него. Новые семена. Можно принять, можно передать.

Джеймс так закопался в сундуки, что совершенно забыл про первого гостя — и гость не спешил напоминать о себе, а потом, кажется, настал полдень, и вот тут у Джорджа все-таки кончилось терпение, или то, чем он хотел поделиться, все-таки процарапалось через очень особенное, свойственное только его семейству понимание приличий. Гордон пожаловал сам, собственной персоной — и молча присоединился к исследованию подаренной библиотеки, и не был замечен, пока не потянулся к той же книге, что и хозяин дома.

— Я, представьте, по «Салернскому кодексу» на новой латыни читать учился, — объяснил Джеймс. Чувствовал он себя неловко, но не говорить же другу, что он о нем забыл. — Он в стихах, а местами еще и в рифму, поэтому сразу видно, где ударения, что как произносится. Так что все-таки стряслось? Что у вашего отца теперь союз с де Шательро, я уже понял.

— Я помолвлен и скоро женюсь, — сообщил Джордж — и тон и выражение лица не оставляли места для сомнений: это и составляет его беду.

— Что, девица старше втрое и страшна как коряга, да еще и бесприданница?

— Нет, девица как девица… — пожал плечами приятель. — Молодая, приятная…

— Джордж очертил в воздухе нечто расплывчато-округлое, — с хорошим приданым…

— Так в чем же дело? У вас ведь нет никого.

— Ее отец только что уехал отсюда. Джеймс присвистнул. Невесту, именем Анна он видел пару-тройку раз при дворе, и вправду — девица как девица, из будущих благонравных жен и хозяек, ни малейшего интереса за такой приударить, разве что родне ее насолить… но в родне там не только старший Арран, там еще и младший. Хорошее такое дополнение к приданому. Неужели корабль лорда канцлера получил такие пробоины, что нужно затыкать дыры чем попало? Странные дела творятся в Дун Эйдине…

— Зачем? — чем хорош Джордж, его можно спросить прямо. Не захочет отвечать, так и скажет «не хочу».

— Если совсем вкратце… Джеймс Гамильтон-старший боится, что его сын сходит с ума. А я теперь не наследник отцу.

— Он уже давно сошел… теперь еще лет десять и его папаша в это поверит.

М-да… понятно. И что, они захотят, чтобы вы жили в доме жены? — Вот это было бы самое паршивое — а, впрочем, кто ему мешает прожить, для приличия, месяц-другой с женой и удрать на границу?

— Да. А отец, как вы понимаете, заинтересован в де Шательро… и еще больше — в этой вот перспективе. Он уже отдал так Джона верхним Огилви, и, несмотря на все тяжбы, очень доволен. Два замка, баронство. Тут речь идет о большем. Прибавить к своим землям еще и добрую половину владений Гамильтонов, как каледонских, так и за проливом… хорошая у лорда канцлера пасть, широко распахивается, как у гадюки. Другой бы уже одной мыслью подавился — мол, не выйдет, не откушу, не проглочу, но если бы старший Гордон так рассуждал, то не был бы самим собой, и звался бы не лордом канцлером, и был бы беднее и слабее вдвое. И так пришлое, и сравнительно недавно пришлое семейство отгрызло у соседей столько, что другие завидуют.

— А что скажете вы?

— Я пытался убедить отца, что быть слишком сильным опасно даже в стране, где есть король. Он не согласен. Но в любом случае, он уже обещал, — Джордж стоит у стены, бездумно гладит теплые плитки, — и если я теперь откажусь, де Шательро испугается.

— Как хорошо быть сиротой, — привычно проворчал Джеймс. — Ладно, хоть невеста годная, а там — уедем скоро, граница нас ждать не будет, а папаше вашему я подробнейшим образом объясню, что с границей шутить не надо, там своих шутников пруд пруди.

— Я боюсь, что он вас неправильно поймет. Впрочем… вполне возможно Анне понравится на юге. Джеймс хмыкнул. В наш приют отшельников, который еще и штурмом могут взять при неудачных обстоятельствах, только благородную леди и тащить. Женская рука в замке — это, конечно, хорошо, но и риска многовато. Была бы необходимость, не было бы другого выхода, что ж, пришлось бы притерпеться и учитывать, замышляя очередную вылазку, что не только мы можем прийти, но и к нам, а этого никак допускать нельзя… но нет же такой необходимости. Ерунду какую-то Гордон придумал… или влюбиться успел? По виду и не разберешь.

— Ей может понравиться и в Инвернессе.

— Да. — кивнул Джордж. — Там безопаснее и до моих ближе. Посмотрим. Но это мои плохие новости. А вот ваши — как вы думаете, кто будет моим дружкой?

Если на город смотреть приятно с оговорками, то на замок — без оговорок. Зрелище, милое сердцу любого мужчины и тех женщин, что потолковее. Полюбуешься издаля, подъедешь поближе, спросишь себя «Да как же это брать приступом?», ответишь «Да никак.», и дальше следуешь, удовлетворенно. Потому что и правда никак. Стены на скальном гребне поставлены, из него растут. Вся вершина вулкана обнесена, венцом. И не как-нибудь, а чтобы простреливалось все. И пушки поставлены — на стенах и на подходящих позициях выше по склону. Дорогу в замок защитная стена прикрывает, и еще одна. И форты. Больших ворот — три штуки. Две — в тоннеле между стенами. А дальше — цитадель над обрывом. Квадрат. Всюду — скальная порода, и прочная же. Мину не подведешь. Пушки на расстояние выстрела не подтащишь… людей гнать и просто смысла нет. Вот любимый способ Цезаря — свой земляной вал вокруг возвести — это поможет. Особенно, если артиллерию на нем поставить. Только сколько десятилетий строить придется, вокруг вулкана-то? Хороший замок. Очень хороший замок, если внутри сидит тот, кто нужно. Если сам сидишь внутри, а снаружи враг — тоже. Если наоборот… что ж, значит, тебе в очередной раз не повезло и «никак» придется превратить в «как-нибудь» с добавлением «как всегда». Можно повернуться в седле, спросить спутников — ну что, парни, взяли бы мы эту крепость, если что? А? Нам же не слабо? — и услышать зычный радостный смех. Смех, а не ржание, потому что кони ржут тише, деликатнее. Взяли бы, конечно, а как же. Если вы со мной, если я с вами. Джордж смотрит вверх, щурит глаза. Кивает. О чем думает, понятно. У него в Инвернессе замок с башней, тоже на утесе, над речкой. Ничего замок, налет выдержит. А против армии не устоит. И поправить легко, да королевский приказ не дает. Не дело шерифам слишком уж крепко сидеть — а то не сдвинешь их потом. Внутри замка, за добрыми, умно поставленными воротами и надежными стенами,

многолюдье. Сочельник, самое время для большого сборища, куда выберутся даже те, кто уже по своим домам и замкам мох вместо меха носит, корнями в камень врос, как сосна над обрывом. Королевское приглашение — как не выбраться? И вот при всех этих старых камнях и корягах, при всех, кто хоть что-то да значит в Каледонии — прилюдно заключать мир с младшим Арраном, клясться ему в дружбе? По королевской воле? В светлую праздничную ночь? Ну… ну только ради его батюшки, а, впрочем, почему и нет? Сегодня помирились — завтра поссоримся. Да и повод искать не придется, за младшим не заржавеет. Внутри толпа — но с дороги убираются вовремя, все благопожелания — на расстоянии. Головы на плечах есть, понимают, что кому праздник, а кому так себе. Зачем же лиха себе на голову искать? Что заметно — темного при дворе поменьше стало. Кто за королевой тянется или милости ее ищет, те и среди зимы цвета подбирают повеселее. Это польза. А то гуляешь по замку как попугай в вороньей стае.