Стальной волосок - Владислав Крапивин

Ваня смущенно признался, что здание, кажется, видел, а на герб не обратил внимания. И подумал, что сейчас ему скажут: «Эх ты…» Не сказали. Никель объяснил:

— На гербе тоже корабль. С мачтой. Вроде тех стругов, на которых пришли сюда ермаковские казаки… В общем, тут многое говорит о плаваниях. И на берегу, у монастырской стены, во — от такой якорь. Как где — нибудь в Севастополе…

Федя сказал чуть ворчливо:

— Ты, Лорка, познакомилась с человеком, а про город ничего толком не рассказала…

— Умник ты, Феденька. Мы познакомились четыре… четыре с половиной часа назад. — Она глянула на крохотные электронные часики. — За полчаса до выстрела. Было время для экскурсий, да? Сперва Квакер, потом бабушки: «Дети, обедать!..»

«С ума сойти! — отозвалось в Ване все «пространство — время». — Всего четыре часа с небольшим! А кажется — неделя прошла!»

А Лорка добавила:

— И вообще… лучше пусть Никель рассказывает, он знает все на свете. А если чего не знает, узнаёт за пять минут…

— Чего это я узнаю́… Федерико Гарсия… — отозвался Никель. Уже не ясным своим голосом, а бубняще и досадливо.

Но Лорка не смутилась.

— Не скромничай. Ты в больнице был, когда Федя с Андрюшкой это орудие получили, а разобрался лучше них, когда вернулся. Как длину фитиля правильно рассчитывать и как новую затычку сзади сделать…

«Похоже, что она в курсе всех дел», — мелькнуло у Вани. А Лорке, кажется, нравилось поддразнивать Никеля и видеть, как он смущается.

— Ваня, про него даже по школьному радио говорили. Какой Никита Кельников э — ру — ди — ро — ван — ный…

— Сейчас кому — то оторвут косы, — угрюмо пообещал интеллигентный и воспитанный Никель. И приподнялся на локтях.

— Ай! — Лорка спиной назад кувыркнулась в лебеду, вскинув тощие ноги в плетенках. — Ну, я же правду говорю! Ты даже Марину Рашидовну переспорил!.. Мальчишки, ну, Ване же интересно!

— Мне правда интересно, — вступился за Лорку Ваня. — Марина Рашидовна — это кто? Учительница?

— Естественно… — вздохнул Никель.

— Я ни разу в жизни не мог переспорить ни одну учительницу, — признался Ваня. — Несколько раз пробовал, а результат один: «Завтра приведешь маму!»

— У Никеля по — другому, — объяснил Андрюшка. — У них с Мариной был научный спор. Про французов…

— Как это? — Ваня взглянул на Никеля. Не хотелось ему, чтобы Никель огорчался из — за Лорки. Если даже полушутя — все равно не надо. И Никель — чуткая натура — уловил настроение гостя. Повозился и стал говорить своим прежним голосом:

— Да ну… такая история… про историю…

— Марина у нас в пятом классе начала преподавать этот предмет, — сказал Никель. — Вся решительная такая, ее боялись даже. Марширует по классу, указка у нее, как шпага… Но интересно рассказывала. Про Древний мир… Но главная любимая тема у нее была не про Древнюю Грецию и не про Рим, а про французскую революцию. Вот она поговорит про троянцев, а потом незаметно перескакивает на восемнадцатый век. Марат, Робеспьер, Марсельеза… А мы с Толиком Казанцевым дуемся в морской бой. На расстоянии, через две парты. Я ему на пальцах стал показывать координаты, а Марина заметила.

«Кельников, можно узнать, что означает твоя азбука для глухонемых?»

Я говорю:

«Извините, но это тайна».

Она:

«То есть всякие твои глупые тайны важнее урока?»

Я обиделся: не знает, а говорит, что глупые! И в ответ ей:

«Но сейчас ведь не урок. Вы не по программе рассказываете…»

Вмешался Федя:

— Маринушка аж позеленела. Думала, наверно: за шиворот и за порог. Но потом вспомнила: «мальчик недавно из больницы»…

— Да не думала она, чтобы за шиворот, — возразил Никель. — Она все же не такая… Но разозлилась, конечно…

«Пусть не по программе, — говорит, — но идеи Великой революции, Свобода, Равенство и Братство, не заслуживают такого циничного равнодушия…»

А я в больнице, уже после операции, почитал книжку «Комиссар Конвента». Мне там одна девочка ее дала… Как раз про те французские дела. Вот я и говорю Марине:

«Все эти идеи — сплошное вранье. То есть неправда, извините, пожалуйста…»

— Вот тут она и правда позеленела, — вставил Андрюшка.

— Ну, ее можно понять, — вздохнул Никель. — Только на меня тогда нашло что — то такое… «неуступательное»… Она говорит с таким железным звоном:

«Может быть, ты, Кельников, аргументируешь свои слова?»

А я ей:

«Там нечего аргументировать. Не было у них никакой свободы и братства. Только равенство. Потому что перед гильотиной все равны. Сперва раскрутили свою революцию, а потом друг дружке поотрубали головы…»

— Там еще про Наполеона у вас было… — напомнил Федя.

— Да… Она говорит:

«Но нельзя отрицать значение этой революции для Франции. Они чтут ее до сих пор. И поют Марсельезу. Идеи революции вдохновляли Наполеона…»

Тут я разозлился не меньше Марины. Из — за Наполеона. Смешная причина, а разозлился сильно…

— А почему смешная? — сказал Ваня. — Нисколько.

— Да ты не знаешь. Дело не в истории, а в торте. Родители ждали в гости одну знакомую, купили торт «Наполеон». Открыли, чтобы посмотреть. В кухне тесно, они положили его на табурет. На круглый. И торт круглый, не заметишь сразу. Я зашел и сел с размаха. В новых брюках, кстати… Маме с папой торт жалко, брюки мои жалко, да и меня тоже… хотя не так сильно… Я, когда спорил с Мариной, вспомнил про это, и сзади будто опять сыро стало… В таких случаях еще больше тянет на спор. Я говорю:

«По — вашему, их величество Наполеон Буонапарте тоже революционер?»

А она:

«Нет, но нельзя отрицать, что он гордость Франции».

Я думаю про торт и говорю:

«Ну, пусть они там у себя и гордятся им. А я не хочу. Потому что… сказал бы, кто он, но это будет… неучтиво. И вы сразу вызовете родителей».

«Считай, что ты уже сказал, — говорит она. — Вызывать я никого не буду, каждый имеет право на свою точку зрения. Но я считаю, что хотя Наполеон и враг России, но знамена его были овеяны ветром революции».

«Ага, — говорю я. — Особенно на Антильских островах».

Она очень удивилась:

«При чем тут Антильские острова? Наполеон никогда на них не был!»

«Правильно, не был. Но он приказал восстановить там рабство, которое отменили при республике. И послал туда эскадру ле Клерка. Крови стало больше, чем воды…»

Она молчит, смотрит непонятно. Может, думаю, они и не учили про это на своем историческом факультете? Я — то ведь тоже прочитал об этом случайно… Тут она вдруг как — то переменилась.

«Любопытная точка зрения, — говорит. — А не мог бы ты, Кельников, написать на эту тему реферат? И зачитать на школьном историческом обществе? Если он будет удачным, получишь самую высшую оценку…»

«Ага! Или двойку, если вы будете несогласны…» — Я это ляпнул, и получилось, что дал согласие. Хотя вовсе не хотелось!

А она:

«За кого ты меня принимаешь! Я умею уважать чужое мнение… А двойки не будет ни при каком итоге, обещаю…»

Ну и куда деваться — то?.. Да и работа пустяковая. Надергал кое — что из Интернета, вспомнил, что читал в книжке…

— И про торт… — хихикнула Лорка (она опять сидела на чурбаке и безуспешно пыталась прикрыть подолом от солнца коленки).

— И про торт, — согласился Никель. — Пока сочинял, казалось все время, что сижу на нем. Потому и закончил за один вечер… Про все написал. И про комиссара Виктора Юга. Знаете, какой гад! Сперва кричал, что всей душой за свободу, освобождал негров, а потом этих же негров — обратно в рабство! И не жалел никого. На одной только Гваделупе — десять тысяч отрубленных голов…

— Где? — слабым голосом переспросил Ваня. Как — то ёкнуло внутри…

— На Гваделупе, — сказал Федя. — Это небольшой такой остров в Антильском архипелаге. Про него мало кто знает…

— Почему мало кто? Многие знают, — заспорил Андрюшка. — Даже песня есть такая, «Гваделупа». У Городницкого. Там такие слова:

На палубе ночной постой и помолчи.Мечтать под сорок лет по меньшей мере глупо.Над темною водой огни горят в ночи,Там встретит поутру нас остров Гваделупа…

Недавно по радио передавали…

— Песня — то известная. А про остров кто что знает? Никто, наверно, кроме Никеля, — возразил Федя.

— А я тоже ничего не знаю, что там делается нынче, — сообщил Никель. — Говорят, курортное место. Не очень знаменитое… Океан, пляжи, водопады… А история, она сейчас вроде бы и не нужна…

— Да, подумаешь, десять тысяч голов… — ровным голосом сказал Андрюшка.

— А что с рефератом — то? — спросил Ваня, чтобы успокоить в себе тревожную струнку. — Чем все кончилось?