Граф Ноль. Мона Лиза овердрайв (авторский сборник) - Уильям Гибсон

Что касается «Красной звезды, орбиты зимы», то Брюс прислал мне длинную версию рассказа, ту, которую я существенно отредактировал. Это было нечто большее, чем просто редакторская работа. Я ее сократил. Я ее переписал, но по большей части это заключалось в удалении фрагментов.

ТАЦУМИ. На мой взгляд, рассказ движется в несколько ином направлении, чем обычная тональность киберпанковских произведений.

ГИБСОН. Да, он очень...

ТАЦУМИ. Сознательно пародирует киберпанк?

ГИБСОН. Нет, так как очень просто забыть хронологию этих рассказов. Когда рассказ был опубликован, мы еще даже не думали в подобных терминах. Мне его сюжет всегда казался очень идеалистической историей. Как и эта история с L-5. Давайте вывезем этих бедолаг в космос. В нее сознательно привнесен Баллардовский элемент.

ТАЦУМИ. Отказ от внешнего пространства?

ГИБСОН. Ну не совсем, поскольку это идет двумя путями. Конец рассказа, где приходят бедные сквотеры, чтобы занять базу, очень отдает Хайнлайном. Это и есть воплощение мечты Хайнлайна. Вспомните, как полковник в полубредовом состоянии смотрит фильмы о различных космических полетах. Чисто случайно эта история тут же устарела из-за взрыва космического шаттла. Со взрывом шаттла рассказ стал невозможен, так как полковник сидит на космической станции, просматривая все эти смерти в космосе, а этой среди них нет. Так что сразу же можно сказать, сколько лет назад написан рассказ.

ТАЦУМИ. Не считая ваших совместных работ, «Захолустье» напоминает мне Джозефа Конрада.

ГИБСОН. Да, в «Захолустье» очень много от Конрада. Я долгое время вынашивал планы сознательно написать роман в духе Конрада, однако эти планы до сих пор пока не осуществились.

ТАЦУМИ. Я не раз задавал себе вопрос, что вы имели в виду в этом рассказе, говоря о Страхе, о сидящем в железах Страхе. В некоторых местах о нем упоминается как о каком-то особом наркотике, а в прочих – не говорится ничего.

ГИБСОН. Нет, это не наркотик. Возникла некоторая путаница, поскольку в «Красной звезде, орбите зимы» Брюс называет «Страхом» бетакарболин, который на самом деле является наркотиком, вызывающим абсолютный страх, моментальный ужас.

Но в «Захолустье» то, что он называет Страхом, представляет собой психологическую реакцию на обстоятельства рассказа. Эти гипотетические обстоятельства персонажи рассказа воспринимают как нечто само собой разумеющееся, то есть что осознание присутствия рядом чужой культуры может вызвать подобное ощущение. В рассказе это не объяснено, но я всегда предполагал, что это нечто, что генетически заложено в человечестве.

ТАЦУМИ. Скорее нечто абстрактное, чем конкретное.

ГИБСОН. Да, что-то абстрактное.

ТАЦУМИ. Интересно, как персонажи одного из ваших рассказов используются и в других, как, скажем, Молли из «Джонни-Мнемоника» становится Молли в «Нейроманте». Как упомянул Том, эта Молли превращается в Марли в «Графе Ноль».

ГИБСОН. Это мнение Тома. Однако довольно интересное.

ТАЦУМИ. И Бобби в «Сожжении Хром» становится Бобби в «Графе Ноль». Вы явно воспринимаете своих героев как фрагменты – в том же смысле, как в «Осколках голографической розы», где говорится, что все мы фрагменты друг друга. Этот принцип верен и в отношении описаний характеров ваших персонажей.

ГИБСОН. Различие между Молли в «Джонни-Мнемонике» и Молли в «Нейроманте» заключается в том, что в «Джонни-Мнемонике» она проходной персонаж. Когда я писал рассказ, она была второстепенной героиней, сюжетной уловкой, чтобы придать остроту действию. Впоследствии я решил, что она мне интересна, так что разработал ее в нечто большее.

Во многом наглядное воздействие этих вещей стоит рассматривать как побочный эффект необходимости их написать. Думаю, я всегда пытался заставить читателя почувствовать, что те части рассказов, которые не так уж надуманны, на самом деле сделаны с глубоким умыслом, и наоборот. Я пытался достичь этого за счет композиции и языка, так, чтобы это казалось связной вещью. Но для всякого, кто пытается анализировать их с точки зрения литературы, очень легко будет попасться в ловушку, предположив за всем этим авторский замысел. На самом деле, многое здесь появилось случайно и было оставлено из чистой прихоти, а общая композиция рассказа, я бы надеялся, заставляет читателя чувствовать, что все здесь сделано очень обдуманно. В действительности, многое из этого просто разбросано повсюду, и то, как оно разбросано, определяет последующий строй произведения.

Это – не слишком опрятный процесс. Дело здесь скорее в том, что если я делаю что-то случайно, а потом решаю, что мне оно нравится, то возвращаюсь к нему в последующем рассказе и делаю вид, что так и было задумано, что, как мне кажется, добавляет к ощущению связности вещи. Но на самом деле это – трюк.

Многое из этого – иллюзия и фокусы. Это иллюзия когерентного мира. Это – одна из традиционных уловок американской фантастики.

ТАЦУМИ. В отношении иллюзии меня особенно интересует появление Брюса в роли торговца наркотиками в «Нейроманте» и Руди в качестве спившегося мастера на все руки.

ГИБСОН. Нет, нет, все это чистой воды случайность. Создавая персонаж по имени Руди, я думал вовсе не о Руди Рюкере. На свете очень много всяких Руди. Я думал о человеке, которого знал когда-то давно. Рюкер уже предъявил свое обвинение, пошутив: «Теперь придется вписывать в следующий роман какого-нибудь кошмарного неряху по фамилии Гибсон». Но Брюс... Сам не знаю, почему я дал персонажу это имя. Это очень распространенное имя.

ТАЦУМИ. Да, но едва ли это можно счесть простой случайностью.

ГИБСОН. Может, фрейдистская оговорка. В случае с братом Тернера в «Графе Ноль» я думал о другом человеке, который, скорее всего, даже не прочтет никогда эту книгу.

ТАЦУМИ. Брюс описан как торговец наркотиками. В киберпанковском движении он вроде как распространитель наркотиков, харизматическая фигура.

ГИБСОН. Да, харизматическая фигура, конечно. Однако предупреждаю вас: не выискивайте слишком многого во второстепенных деталях.

ТАЦУМИ. Вернемся к теме хлама. Когда я читал ваше описание «гоми», мне вспомнился Закон Старджона, согласно которому девяносто процентов всего сущего – хлам. Это звучит иронично в отношении вычитывания слишком многого в тексте. Мы давно уже воспринимаем фантастику как мусор или халтуру. Для вас фантастика как таковая – это хлам или нет?

ГИБСОН. Трудный вопрос. Большая часть англоязычной литературной критики, какую я читал по научной фантастике за последние двадцать лет, продолжает ломать копья по этому поводу. Литература это или паралитература?

На мой взгляд, жанр научной фантастики в Соединенных Штатах – это категория маркетинга, а как маркетинговая категория НФ не обязательно должна иметь много общего с тем, что на самом деле происходит в литературе. Произведение, подобное роману Эриксона, не является фантастикой с точки зрения маркетинга, но является фантастикой с точки зрения литературы. Многое из того, что публикуется в рамках маркетинговой категории, а на самом деле девяносто пять процентов всего, что публикуется в Америке в рамках маркетинговой категории «научная фантастика», я просто не могу читать. Дело не в том, что мне это скучно. Просто меня это не интересует.

С другой стороны, существуют, как мне кажется, десятки классических произведений, которые выходят за рамки этой маркетинговой категории. На мой взгляд, наши проблемы заключаются в самой идее жанра, и в том, что этому жанру так и не дано точное определение. Однако, говоря о проблемах научной фантастики как жанра, думаю, прежде всего стоит договориться о том, что есть литературный жанр вообще, то есть дать определение жанра в литературе.

ТАЦУМИ. Значит, согласно вашей теории, все упирается в проблему дефиниции?

ГИБСОН. Это не так просто, и я еще не додумал эту мысль до конца.

ТАЦУМИ. Большое спасибо за интервью.

Мона Лиза Овердрайв

Моей сестре, Фрэн Гибсон, с восхищением и любовью

Глава 1

Смок

Призрака, прощальный подарок отца, передал ей в зале вылета Нариты секретарь в чёрном.

Первые два часа перелёта в Лондон он лежал забытый в её сумочке — гладкий чёрный продолговатый предмет. Одну сторону корпуса украшала гравировка с вездесущим логотипом «Маас-Неотек», с другой стороны корпус был плавно изогнут, отлитый под ладонь пользователя.

Кумико выпрямилась в своём кресле в салоне первого класса. Черты сложены в маленькую холодную маску, смоделированную по наиболее характерному выражению лица покойной матери. Места вокруг пустовали: отец купил чуть ли не половину салона. Девочка отказалась от обеда, предложенного отчаянно нервничающим стюардом: того до икоты пугали пустые кресла — зримое свидетельство богатства и власти её отца. Мужчина помедлил, потом с поклоном удалился. На мгновение она позволила маске матери улыбнуться.