Суррогаты - Сергей Михонов

— Типа — не считается!

— Есть хочешь?

— А есть чего?

— Не знаю, но бабка советовала заглянуть в какую-то сараюшку. И где она привиделась ей тут? — завертела Юлька головой по сторонам, рыкая глазами в поисках иного дряхлого строения покосившегося от времени, а обязательно должно было зарасти травой и покрыться мхом, сливаясь с окружающей местностью.

Пётр и на этот раз расстарался, наткнувшись в высокой траве на нечто, что ни на словах не описать, не умом ни понять. Берлога, нежели землянка.

— М-да, сарай… Однако… — не удержалась Юлька. — Чё встал? Ждёшь, что бы я открыла его?

— А я прикрою, — перехватил оружие Петро, пожалев: нет гранаты. А то бы точно проверил при помощи неё наличие там живых организмов.

Обошлось. Никто не выскочил, но и не закопошился внутри.

— Сюда бы лучину — посветить, — окунулся он кромешную тьму и холод.

Юлька проявила незаурядную смекалку, воспользовавшись карманным зеркальцем. Без него и без расчёски никуда — барышня.

Проникнув в тёмное царство мрака, лучик света заскользил по стенам. Пётр не поверил в увиденное — затих.

— Ну чё там? Чего молчишь и не мычишь? Есть чем поживиться? — не вытерпела подруга.

— Ты только глянь, — прорезалась у него речь снаружи. Он держал в руке консервную банку и довольно тяжёлую, а внушительных размеров.

— Это чё, и такое?

— Если правильно думаю — тушёнка. Но очень старая… В таких банках сейчас не выпускают. Даже в армии, когда мой… — Он запнулся. — Короче, надо вскрыть и попробовать — съедобна ли!

Ему не хотелось отравить подругу. Хотя та сама готова была рискнуть выступить в качестве дегустатора.

— Пахнет вроде недурно, — потянул Петро носом аромат, исходящий от открытой банки тушёнки.

— Ты пробуй, а не принюхивайся! Чай не духи, ландышами пахнуть не будешь! — не терпелось подруге ощутить на вкус армейский "деликатес". А уже и слюни текли. Облизнулась, глотая их.

Петро с опаской облизнул жир с ножа.

— Не сало, но…

— От хохол!

— Тю, хохлуха!

Не выдержав, Юлька вырвала у него из рук банку и сунула пальцы, выгребая огромный кусок мяса с салом — запихнула в рот.

— У-у-у… — закачала она головой. Ей казалось: отродясь ничего вкусней не ела.

— А бабка запасливая попалась, — отметил в свою очередь Петро. — Партизанка, блин, как и мы!

Ядвига усмехнулась про себя, словно видела и слышала всё, о чём трепалась молодёжь у землянки. Тем и жила, что опять кому-нибудь понадобиться — её помощь. А и знания теперь есть кому передать. Пусть и девица немного дурковатая, ну так и сама одичала тут за столько лет одиночества. Крикнула.

Детворе показалось: кричит майор — вломились в избу. Пётр расстарался, едва не вышибив дверь на пол плашмя.

— Кто кричал?

— Я… — улыбнулась Ядвига.

Точно — бабка со сдвигом…

— Сама ты, девка! — озадачила старуха Юльку. — Будя жрать!

— Что делать надо, бабуля? — ввернул Петро вперёд неё.

— Баньку-то истопи…

— Вона как?

— А чё думали — в сказку попали? Нет…

Старуха оказалась просто кладезь таланта. Умела она обращаться с людьми, а и заставлять делать молодёжь то, что было необходимо. У такой не забалуешь. Прямо как у Апанасихи или в армии.

— Точно — партизанила! — не сомневался Петро, шепнув озорно на ухо Юльке.

— Кыш… — не удержалась старуха.

— А мне что делать, бабушка? — вставилась Юлька.

— То самое, чё и все бабы, — указала она ей на гениталии Азаровского.

— Не поняла шутки юмора?!

— Сама умора! — ухмыльнулась Ядвига. — Привыкай к голым мужикам! Такова наша бабская доля!

— Чего?

— Слышала! А не перебивай! Ишь брезгливая нашлась! Подмывай…

— Ой… — воскликнула Юлька чуть погодя.

— Ну чё ты там творишь? — отвлеклась старуха от отвара. На всё рук не хватало, да и не поспевала — стара стала.

— У него это… — не знала, как толком объяснить Юлька подоплёку произошедшего конфуза.

— Чё — это?

— Он встал…

— Кто? — уставилась старуха на Азаровского.

Тело майора по-прежнему было в горизонтальном положении.

— …о-о-орган… — кивнула Юлька на то, что смущало её и очень сильно, из-за чего раскраснелась.

— Бесстыжая! Ты чё творишь?

— Да я ничего такого и не делала, просто пыталась помыть — рукой провела вперёд-назад и…

— Сколько раз?

— Не считала…

— От дура, так дура на мою старую голову! А сраму-то! Тьфу! Заставь дурака Богу молиться, так он лоб расшибёт!

— А чё терь делать-то? Как это… успокоить его? — не могла сама Юлька.

— Как-как! Терь никак! Ему баба нужна!

— А где взять?

— Не гляди на меня — я старая!

— А мне ещё рано! Молодая я для него!

— Ну, это такое дело: никогда не рано…

— Значит и не поздно!

— И откель ты така взялась — слишком умная? А… дурная?

— А чё сразу я, ба! Сама велела, я ж не хотела…

— Ох ты… — озадаченно воскликнул Петро, вбежав впопыхах, чтобы сообщить: банька найдена и уже затопил печь, а тут такое и…

— Это не я, а бабка! — тут же выпалила Юлька.

— И целовал тогда он тебя, потеряв сознание в бреду…

— Вы продолжайте — не останавливайтесь, — ввернула между делом Ядвига. — А я послушаю! Больно интересно у вас это получается! А то отстала я тут от жизни! Не каждый год выпадает удача свидеться с живыми людьми!

— Ой, а с кем вы, бабушка, тут общаетесь? — испугалась Юлька, подумав Бог знает что.

— С ними…

— Пы-правда?

— Зверями и птицами…

— Фу ты… — отлегло на душе у девицы.

— А ты чё подумала: я — ведьма? Мертвецов оживляю? Когда и сама ещо ого-го… — покосилась Ядвига на то, что подняла Юлька у Азаровского. — Эх, и озорная ты девчонка, как я погляжу!

— Ты сам ещё ого-го, бабуль…

— И на том спасибо! Идите в… баню! Марш мыться…

— Чё, прямо ща…

— И желательно порознь, а то потом у Петра така же будет проблема при виде тя в непотребном виде…

— Я не такая…

— Все мы — бабы, а они — мужики…

Пока они "купались" по очереди, не раз поругались. Юльке всё казалось: Пётр норовит подглядеть за ней, а он ходил кругами вокруг да около, охраняя её покой. Старуха меж тем основательно занялась Азаровским — омыла травами с отвара, а затем и им смочила раны, вымывая всю грязь, и наложила не то жир, не то масло, не то ещё какую-то мазь животного происхождения.

Бинтовать его пришлось уже девчонке.

— Как банька?

— Так себе…

— Чё не так, какая-то дёрганая? Петро подглядывал?

— А на кого ему ещё здесь заглядываться! Не на тя ж, бабуля!

— Как знать… как знать…

— Ну ты и сказанула, мать… — подал голос майор.

— Ой, — вновь зашлась в крике Юлька.

В избу влетел Петро в том виде, каком мылся в бане и таком же точно лежал Азаровский.

— От ты яво… — прыснула старуха.

— Ох-ё-о… — спохватился паренёк — и за то, что было неприкрыто у него, сведя руки внизу у паха.

— А ты куды уставилась? — толкнула старуха локтем Юльку в бок. — Не на того глядишь, бесстыжая!

— Это я-то, когда они — мужики…

— Вы чё творите, бабы? — разошёлся Азаровский. — Где мои штаны, а и…

Он не заметил на себе даже нижнего белья. Вместо трусов какие-то лоскуты, лохмотьями, точно они собирались его забальзамировать, превращая в мумию. Для них было главное — ожил.

— Да ты просто волшебница, ба! — расцвела Юлька прямо на глазах.

— Ну вот, дождалась благодарности… — улыбнулась в ответ Ядвига. — А то всё твердила: колдунья, да ведьма… Знахарка я — целительница…

— Где это мы?! — уставился Азаровский на молодёжь.

— Нах…нах… — пытался что-то сказать Петро. — У неё…

Он кивнул на старуху, прежде чем сверкнул голым задом перед ней, Юлькой и Азаровским, скрываясь из виду от греха подальше.

— Эх, мне бы годков этак сто скинуть, я бы ух… — озадачила Ядвига гостей.

Юлька уже привыкла, а вот Азаровский "познакомился" с ней впервые, да и то, пока что визуально, а в иной контакт толком ещё и не вступил.

— На хуторе, стало быть, — заключил он, дешифрировав нецензурное начало ответа Петра. — А вы — ху…

— Ядвига я!

— У меня и в мыслях не было оскорбить вас словом — хуторянка…

— А, ну тады продолжал, коли начал.

— Валера…

— А по отчеству?

— Лучше фамилии — Азаровский…

— Не наш — не хохол…

— Бульбаш…

— Та понятно, — старухе было занятно то, каким образом он оказался тут да ещё с детьми при оружии.

Долго объяснять не пришлось, старухе было достаточно узнать: на них напали и похоже на Украину.

— Схоронитесь покуда у меня…

— А не боитесь?

— Та пожила, всё одно помирать, а когда-то надо…

— Да ну, ба! Зачем же… — не удержалась Юлька от данного высказывания, окончательно изменив своё отношение к ней.