Совершеннолетние дети - Ирина Вильде

— Не знаю. Не интересовался, какие дети… украинские или румынские… Знаю, что бедные.

Уляныч громко вздохнул. Софийка смерила его взглядом и тоже вздохнула. Война между ними не стихала и при посторонних.

Данко снова обратился к Дарке. Он вежливо расспрашивал, как она проводит каникулы, не кажется ли ей Веренчанка скучной после Черновиц, какие у нее планы на дальнейшее.

Своей безупречной, холодной вежливостью он, очевидно, давал понять не только Дарке, но и всем окружающим, что теперь их отношения могут развиваться лишь в таком плане. Из этого легко можно было сделать вывод: все, что было прошлым летом, Данко не то чтобы позабыл, нет, не такая уж он бездушная колода, а просто считает детской игрой, самой обыкновенной «киндер либе»[46]. Но опасения Дарки были преждевременны. Данко был слишком хорошо воспитан, чтобы вести себя с нею как с «покинутой». Их встреча прошла так, как хотелось Дарке, — никто не заметил, как Данко охладел к ней. А может быть, кое-кто и заметил, но счел не стоящей внимания чепухой.

Это только мы сами глядим на собственные дела сквозь лупу, а для остальных и мы сами, и наши дела — не крупнее муравья.

XXVI

Все пляшут под Лялину дудку: что ее милости угодно, тому и быть.

Прежде всего она захотела организовать клуб. Как же это так? В Гицах есть клуб, в Вене есть, а в Веренчанке нет?

Итак, по Лялиному повелению в Веренчанке появился клуб. Юноши по ее приказу вынесли из одного класса часть парт (школа в Веренчанке, — а это бывает редко, — каменная, крытая железом), Ляля притащила из директорской квартиры картинки, вышитые полотенца, и по ее указанию Стефко развесил их по стенам. Комната сразу утратила казенный вид. Ляля приказала соорудить из бутылок вазы для цветов. Живые цветы придали комнате еще более уютный вид. Ляля вырезала из розовой бумаги (в этом она оказалась в самом деле непревзойденной мастерицей) витражи на окна, потолок разукрасили гирляндами дикого винограда, кто-то принес шахматы, Данко — скрипку, и клуб был готов.

Раз есть клуб, можно создать и театр. А устроить театр Ляле хотелось до чертиков. Это было единственным стимулом для ежедневных сборищ.

Теперь Ляле понадобилась пьеса, в которой могли принять участие все, все без исключения. А так как она не знала ни одной украинской пьесы, то дело это было передано (по старой традиции) Дмитру Улянычу.

Дарка не могла надивиться тому, как оживился Дмитро. Он прямо переродился. С таким юношеским запалом отдавался клубным делам, так суетился, что казалось, забыл об обязанностях женатого человека. Верно, он мнил себя еще студентом, свободным, ничем не связанным, беззаботным бродягой, каким был прежде. Стоило переносить Лялины капризы ради того, чтобы хоть на день вернуть чары молодости этому доброму честному человеку.

И верно, как и предвидела Ляля, теперь каждый день возникали новые причины для того, чтобы собираться.

То надо было решить, какой род драматургии избрать. Драму, комедию или, может быть, оперетту? В другой раз собрались, чтобы ознакомиться с пьесой, которую раскопал Уляныч в тайниках библиотеки отца Подгорского. Потом решали, под силу ли им выбранная пьеса. Затем откомандировали Дмитра в Черновицы за пьесами, отвечающими их артистическим и финансовым возможностям.

При всем том надо честно признаться, что каждый член «братии» что-то получал от клуба. Об Уляныче и говорить нечего. Он просто словно второй раз родился. Дарке казалось, что даже волосы его приобрели прежний блеск.

Ляле клубная работа открывала широкие возможности красоваться перед Стефком и, как должное, принимать его обожание.

Для Орыськи клуб был ареной, где она училась играть роль дамы. Фактически девушка копировала прошлогоднюю Софийку. Роль влюбленного тогда в Софийку Уляныча играл теперь Пражский.

Дарке не нравилось поведение подруги.

— Зачем он тебе? На кой черт ты кружишь ему голову, если он тебе не нужен?

Орыська назвала Дарку деревенской простушкой:

— Какая ты еще… Разве кружат голову молодым людям обязательно с какой-нибудь целью? А так… просто ради спорта. Уж лучше кружить им головы, чем терять свою, как ты из-за Данка…

— Неправда! — возразила Дарка, хотя чувствовала, как заалели щеки.

— Что «неправда»? Кому ты говоришь? Я тебе, Дарка, — Орыська кокетливо повертела головой, — не советовала бы сходить с ума… Данилюки такая уж порода. Бойся их! Ты погляди, что сделала Ляля со Стефком, — смотреть противно на эту тряпку! Я бы на твоем месте, — она лукаво опустила неестественно длинные ресницы, — я бы на твоем месте… не брезговала симпатией Ивонка Рахмиструка… Он же будущий врач!

Дарка решила избегать интимных разговоров с Орыськой о ком бы то ни было. Такие беседы оставляли в душе неприятный след.

Из Черновиц приехал Уляныч и привез пьесу, точно специально написанную для их клуба: участвовало в ней всего пять человек. Три главные роли (старый казак, его дочь Оксана и воспитанник — молодой казак, а впоследствии муж Оксаны) и две второстепенные (подруга Оксаны и старик кобзарь).

Недоразумения начались с той минуты, как стали распределять роли. Уляныч хотел поручить Орыське роль Оксаны. И не потому, упаси боже, что она сестра его жены. Рассуждая объективно, она больше всех подходила для этой роли и по внешним данным, и потому, что пела.

Но Ляля открыто, ничуть не смущаясь, заявила, что эту роль желает играть она.

Уляныч не ожидал, что она так откровенно заявит об этом. Он старался втолковать ей, почему она должна уступить эту роль Орыське:

— Вы скверно говорите по-украински. Учтите — играть надо не городскую барышню, а сельскую девушку с Полтавщины…

— О чем вы говорите? Все аусгецайхнет[47] знают, что это лишь театр, что я только играю… условность, не так ли? Все, кто придет на спектакль, поймут, что Оксану играет дочь директора Данилюка, которая учится в Вене и поэтому недостаточно владеет украинским. Что тут, майн готт[48], удивительного? Я проголосую… Кто против того, чтобы я играла Оксану? Посмотрите, пане Уляныч, никто не возражает… Значит, все «за». Я еще раз спрашиваю: кто «против»? Никого! Опять никого…

В самом деле, никто не проголосовал «против» (за исключением Данка, но он, как брат, не шел в счет), ибо все понимали, что и клуб, и спектакль — дело Лялиного темперамента. А вдруг, не дай бог, обидится и разгонит клуб? Что тогда?

Тут встала на дыбы Орыська. Она категорически отказалась играть подружку Оксаны. Уляныч предложил эту роль Дарке. Она согласилась, но ясно дала понять, что готова играть лишь потому, что ее просит Уляныч.

Данко, который должен был играть влюбленного в Орыську, отказался играть с родной сестрой. Кроме того, он был возмущен наглостью Ляли — да и кого бы это не возмутило? — и заявил, что у него нет «ни малейшего интереса» обниматься с Лялей.

Единственным кандидатом на роль влюбленного оставался Стефко. Влюбленные в жизни должны были сыграть это же на сцене. Но о горе! Стефко оказался так робок, так связан в жестах, так ангельски покорен, что походил скорее на монаха, чем на казака.

Уляныч категорически отказался от такого «влюбленного». Он заявил прямо: если Ляля настаивает, чтобы эту роль играл Стефко, то он, Уляныч, слагает с себя обязанности режиссера и в клуб больше ни ногой.

Да и Ляля с таким партнером вела себя на сцене просто невозможно: она, словно капрал, муштровала несчастного юношу, командовала им, учила, как он должен обнимать ее, прижимать к себе, а то и сама кидалась ему на шею.

— Нет, нет, нет! — чуть не рвал на себе волосы Уляныч, — нет у нас на Украине ни таких нахальных девушек, ни таких робких парней-идиотов!

После долгих споров было решено, что роль Петра сыграет Костик.

— Побойтесь бога, люди добрые, какой же влюбленный из этой жерди?

— Ничего, ничего, — успокаивал всех Уляныч, — фигура как раз у него подходящая. А вам хочется, чтобы у молодого казака брюхо было как бочонок? Парень горяч, смел в движениях, у него чудесный бас, — чего еще желать? Остальное дополнит грим!

Ляля, разумеется, и глядеть не может на Костика. Во время репетиции сердится, отворачивается от него, упирается, как только он делает вид, что собирается обнять ее, когда это надо по ходу пьесы. И теперь ей отлично удается образ скромной сельской девушки.

У Данка и Орыськи, которые не участвуют в репетициях, много свободного времени. Орыся не прочь (и совсем не скрывает этого) переманить в лагерь своих поклонников Данка, но тот держится чрезвычайно сдержанно. Ничто не в силах нарушить его душевный покой. Лучика зажала его сердце в кулак и держит, как свою собственность.

В конце июля случилось так, что от Подгорских пришли на репетицию только мужчины. Софийка и Орыся остались дома, были заняты какими-то домашними делами, о которых Уляныч не хотел подробно рассказывать.