В движении вечном - Владимир Колковский

— Запрут на три года в село, отрабатывай годики… Так, глядишь, и засядешь на целую жизнь! — говорили многие уже почти с безысходностью. — На картошке засядешь да свиньях с курями…

Причем, если совсем недавний армейский кошмар маячил салажным уничижительным статусом лишь над парнями, то кошмар новый через пять скорых лет не признавал никакого разделения полов. Однажды в ноябре случился плановый культпоход всей группой в Художественный музей. Игнат пристально всматривался в привлекший особо его внимание живописный лесной сосновый пейзаж на боковой стенке просторного зала, как вдруг совсем рядышком послышалось шепотным хором и с неподдельным ужасом:

— Какой кошмар, какой кошмар!

Две девчонки из группы, Ирочка Харсова и Аллочка Кирильчик тоже всматривались, всматривались еще пристальней, но в картину другую, что висела неподалеку. Картина эта называлась «Приезд учительницы». Полотно было довольно велико по формату, и в центре его тот час бросалась в глаза молодая дама в шляпе и платье еще дореволюционных фасонов, присевшая то ли с усталостью, то ли даже с какой-то очевидной безысходностью на большом дорожном чемодане. Вокруг было просторное крестьянское подворье, резвились на ярком солнышке куры и гуси, и даже небольшой поросенок, суетилась рядышком старушка-крестьянка в паневе и платочке наглухо. День вообще был изображен весенний, веселый, и все сущее вокруг ликовало и резвилось, но в глаза почему-то мгновенно бросалась именно сама «учительница» среди своей раскиданной небрежно дорожной клади, бросались в глаза мгновенно усталость неподдельная и! — и вот эта ее явственная дремучая безысходность.

— Какой кошмар, какой кошмар! — снова и снова с ужасом неподдельным шептали рядом девчонки.

И впоследствии с изумлением наблюдал Игнат растерянность почти паническую у совсем недавно счастливых победителей, победителей точно таких же, каким был и сам. Растерянность эта почти паническая бередила уже сейчас, она требовала выхода, нуждалась в новых надеждах, побуждала новые поиски и новые планы, пускай даже самые призрачные, однако разрешающие нежданно возникшую проблему кардинально, разом. Так, теперь почти все потенциальные «удочники» мечтали перевестись в другой институт, перевестись не откладывая, перемахнуть сразу же после первого курса. И главным критерием нового выбора сейчас был именно тот самый с «родными живыми картинками», чтобы «при зачетке любой и деревней не пахло».

— А что, Михаил, если… если и впрямь попробовать? — поинтересовался однажды Игнат у Мишки Кощелкина, приятеля своего старшего. — Что-то у нас в группе нынче слишком много желающих… Ты как скажешь, перевестись в другой институт… это реально?

— Что, братва-холява, видать, бедпоток замаячил? — рассмеялся громко в ответ Мишка рыжий и явно со знанием дела. — Счас, так бы тебе и табунами сигали!.. Перевестись в другой институт… Детство это, наивняк, мы ведь тоже прошли… Тоже, тоже было! — кто и куда заявлял после первого, даже в Москву, Питер, а… а и теперь тут как тут.

Один чудик, правда, дернулся.

— Ну и куда ты? — ему умные люди. — Через двояк на трояк…

— Попытка не пытка, попробую.

Тоже, видишь, поумнел через годик парнишка. Снизошло озарение. Мол, толку с этих наук слишком умных, заоблачных, ближе к пище оно по жизни вернее… Вот он и двинул в нархоз. Заходит в деканат, так и так, мол, хочу в ваши ряды, желаю быть вашим студентом. Его выслушали, а потом деликатно под ручку — и на коридорчик прямиком к доске самой почетной:

— И у вас там на такой ваша фоточка?

— Не-ет, — отвечает чудик с понятной улыбочкой. — У нас я… на другой. На другой… немножко.

— На другой!.. А на другой нам, знаете ли, и со своими бы как разобраться… Вот сядем на эту, милости просим… Тогда и разговор серьезный.

Этот Мишкин веселый рассказ только подтвердил окончательно большие сомнения Игната. Ну никак, никак не верилось ему, что в других институтах только и ждут их, всех «вдруг поумневших», да еще в таком неимоверном количестве.

Количество!

Количество, именно количество теперь нам весьма существенно для дальнейшего.

Еще раз отметим следующее обстоятельство. В злополучной тринадцатой группе и помимо студента Игната Горанского было предостаточно бывших школьных рационалистов, а ныне сачков записных и двоечников. А кое-кто был и явно похлеще, будущее развитие событий это подтвердило вполне. Но вот в роли очередного избранника самой грозной представительницы свирепой троицы оказался именно он.

Случайность?

Вот об этом и поговорим.

Глава третья Чудеса неизъяснимые

Чудеса необъяснимые на каждом шагу в этом Мире, приглядись и прислушайся. «Имея уши, услышишь», — об этом было сказано немало в «Связующей нити», будет сказано немало и впредь, но сейчас я скажу о чуде особом. Том чуде особом, что близко и дорого, что случилось когда-то в России.

Пророки.

Пророки были и будут в истории. О них мы знаем из Книг, как мы знаем из Книг, что пророчества никогда и никоим образом не изменяют событий. Пророки гибнут, «побиваемые камнями», нисходят в ничто, но события ныне известные вершатся своим чередом, своим чередом трагическим. Вершатся в точности так, как и «написано», будучи словно наперед багровым румянцем отмечены.

Итак, совершилось. Итак, совершится.

Тогда смысл? Почему и зачем?

А вот почему, суть и смысл здесь в основе. Об этом еще раз скажу напрямик: есть, есть Задумка в движении вечном, вот вам живительный, праведный Знак!

В мире привычном повсюду градация, иначе сказано: все относительно в мире под солнцем. Вне исключений событий река.

Что за события те, что вещали пророки?

Ведь есть только капельки вздорные в мутные воды событий истории, есть по заметнее ключики донные, есть ручейки и речушки бессчетные, а есть и могучий, и чистый полнящий поток. Есть повороты, пороги, изломы-излучины: здесь! — именно здесь ты пророков и метки ищи.

Можно и вниз по матрешке с верхов самых-самых, фундамент всеоб-щий, отыщется связочка-нить. В Мире высоком есть Свет, и есть тени, есть их единство и есть их борьба. Как отражение Мир наш привычный, в Мире привычном событий река. Есть времена незавидные, серые, мрачные, есть с переливчатой гаммой оттенков, а есть и весенние ясные светлые дни. На переходах отметины, метки — снова скажу тебе: друг, приглядись!

Знак тот, что я начал из Наивысших, но есть и другие, их в непересчет. И здесь я скажу лишь о близких особо, потому как здесь знаки того, что мы есть человек.

Ибо, что человек, человек вне живого? Вне живого того, из которого плотью от плоти пошли? Сказано прямо, лишь Книгу откроешь, слушай первый в пустыне ответ: есть начало в тебе, что не хлебом единым — значит, есть начало в тебе, что ты есть человек.

А теперь на Италию взглядом и вместе со мною.

Средневековье, пятнадцатый век.

Вот так отметина! Сколько написано, сказано сколько, а сколько написано-сказано будет и впредь. Да, да, были! — были люди великие, звучные в славной Италии, были люди особые после и до… Но разве возможны сравнения? Лишь пару столетий глядим, и не объять всех великих и звучных, «особых», тут и когорты, и школы, созвездия, лица — и мастер навеки, кого ни возьми… И три титана бесспорных в довесок бесценный, как горы, вершины, как радужный сполох в июльской ночи.

Случайность?

Случайность слепая плюс те же законы? — законы слепые, в учебнике физики ты их найди. Тогда почему? Почему когда надо, и снова как в точку могучей рекой… Рекой животворной, полнящей и чистой, из пропасти мрачной и в проблеск зари…

Услышьте, глухие! И слышат, порою. Пример есть хороший, сейчас приведу.

В смыслах ранжирных ведь нет исключений, я снова об этом, и вот почему. И средь глухих есть рыбешка помельче, есть поприметней, а есть и киты. Вот и послушаем самых из самых, а здорово сказано! — и об эпохе все той, эпохе той самой, которая так «нуждалась в титанах и которая породила титанов по силе мысли, страсти и характеру, по многогранности и учености» (Маркс К и Энгельс Ф. Соч. Т. 20. С 346).

Эпоха «нуждалась и породила»… вот так поэтика! Но здесь мы со-звучны, не скрою, и я об одном лишь особо спрошу. Спрошу я: «эпоха нуждалась и породила», — но только причем здесь законы, законы слепые плюс случай слепой?

В поэтике этой я вижу усмешку, улыбочку ясную с Высших высот. Ведь все мы во власти законов Высоких, и просто глухие, и даже «киты».

Отметив в Италии, взгляд на Россию.

Я вижу и здесь Ренессанс, но словесный, а «Слово было в начале», и «Слово был Бог». Вглядимся внимательно в век девятнадцатый. Чуть меньше столетья, а сколько могучих и славных имен! Здесь те же когорты и школы, созвездия, лица, и мастер навеки, кого ни возьми.