Китайская мысль: от Конфуция до повара Дина - Рул Стеркс
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Жертвоприношения бывали разных типов, а выбор даров производился по установленным критериям. Например, прежде чем отправиться в путешествие, духам дорожного тракта приносили в жертву собак — из-за тесной связи этого животного с домашним пространством. В основном духи ценили органы, богатые кровью, и ци — легкое, печень, сердце. Иногда действовала логика инь, ян и у син. Так, собачье мясо предлагалось есть в периоды, соответствующие фазе металла, а легкое жертвенного животного следовало подносить в летние месяцы, когда космические испарения были на пике. В классическом китайском языке имелось множество слов для обозначения ритуального убийства, включая сжигание, утопление, разрезание, закалывание и так далее. Особые термины использовались для описания цвета жертвенных животных, количества и размера подношений, а также предметов и атрибутов, применяемых в обряде. Ритуальная музыка, литургические элементы и режиссура всего действа в своей совокупности творили язык, предназначенный для установления контакта между исполнителями ритуала и незримым миром духов.
Китайские духи питаются испарениями. Если мы, люди, пребываем в сфере чувственно воспринимаемых вкусов, то духи, как и мудрецы, существуют на более высоком уровне. Они извлекают из подношений жизненную энергию ци, то есть те испарения, которые восходят от еды или пива. Недавно умершие еще могут наслаждаться вкусом какой-то определенной пищи (скажем, если прадедушка любил жареную курицу, то можно попробовать до него достучаться, поднеся кусочек). Но дальние предки и духи предпочитают физическим ингредиентам пищи нематериальные ее составляющие. Они уже пребывают за гранью вкуса, звука и цвета; у живых, в свою очередь, больше не осталось о них непосредственной физической памяти. Поэтому наилучшим подношением дальним духам оказывались безвкусные и пресные субстанции, например сырое мясо или вода. Кроме того, в качестве мощного средства проникновения в спиритуальный мир обычно ценился алкоголь. Но «спаивание духов», перефразируя гимн из «Ши цзин», могло оказаться для участников церемонии опасным делом. Вспомните, например, о разгуле и пьянстве последних правителей Шан, говорят нам авторы «Речи об алкоголе» — одной из двенадцати царских речей Чжоу, сохранившихся в «Шу цзин». Эти владыки путали ритуальное принятие алкоголя с кутежом и попойкой. Небо, продолжает тот же текст, неминуемо накажет тех, кто злоупотребляет спиртным. Добродетельна трезвость; выпивать же следует, лишь принося жертву. По-видимому, здесь мы имеем дело с первым в китайской истории нарративом, который отделяет сакральное употребление алкоголя от профанного пьянства, попутно осуждая последнее. Древние китайцы ощущали разницу между церемониальным жестом и выпивкой ради удовольствия; точно так же и настоящий приверженец христианства, вкушая кровь Христа, намеренно ограничивает себя одним глотком.
Если понимать под религией искусство справляться с неопределенностью, то китайский культ предков и китайская практика жертвоприношений — образцовые примеры того, как можно застраховаться от разочарования, вызываемого возможностью отрицательного ответа на вопрос о существовании Бога, ничуть не умаляя при этом ценность религиозного опыта. Это еще и хорошая иллюстрация того, как при помощи ритуалов люди могут обрести опору в мире, полном неизвестности и непредсказуемости. Существуют ли боги? Есть ли жизнь за гробом? С ужасом или с надеждой нужно ожидать собственной кончины? Отказавшись ломать голову над подобными онтологическими вопросами, китайцы обратили неопределенность в своеобразную форму психологического ободрения. В китайских ритуальных текстах многократно и на разные лады повторяется одна и та же формула: «Если мертвые обладают сознанием, они сделают то-то и то-то или, напротив, не станут делать того-то и того-то». Тем самым обозначается сценарий, к которому живые должны быть готовы на тот случай, если им потребуется откликнуться на импульсы, исходящие из иного мира. Отрицая догматическую однозначность, китайская религиозная практика ориентирована на то, как можно оперировать со всевозможными «если». Духи, как предполагалось, появляются в мире живых лишь в те моменты, когда что-то идет не так. Но, подобно тому как все члены правильно устроенного общества живущих знают свое место, призраки усопших в идеале тоже должны оставаться в своем царстве, строго отгороженном от нашего мира, и не беспокоить нас понапрасну. После того как гробницу закроют, мертвых никто больше не должен видеть. Однако, когда моральные скрепы общества рушатся, духи предков начинают вмешиваться в человеческие дела, посылая людям разнообразные сигналы. И поэтому желание чтить предков заставляет живущих ходить по струнке: все ли мы делаем правильно, будет ли этого достаточно, оказано ли ушедшим должное почтение? Конфуций не смог сдержать слез, когда в страшную грозу обрушилась могила его родителей («Ли цзи», глава «Тань гун»). Сочетание утешительного знания о том, что предки остаются частью нашей семьи, с вечной тревогой о том, обращаемся ли мы с ними как должно, придает особую силу их всепроникающему бдительному взору.
Имеющаяся у китайца возможность обратиться к духам собственных предков, подкрепляемая пониманием того, что в деятельности незримых сил неопределенность является непоколебимой константой, влекла за собой побочный эффект. Он выражался в признании того, что никакое отдельное верование и никакая форма ритуального поклонения не дают ответов на все вопросы. В живой религии старого Китая, пусть даже опекаемой и патронируемой государством, практические мотивы затмевали, как правило, догматические соображения. Просветления достигали разными способами, а для личного спасения имелось множество рецептов. Указывая на это обстоятельство, кто-то мог сказать, что культ предков вообще избавляет людей от потребности в едином и верховном божестве. Дух прадедушки, возможно, и следит за вами, но ему не нужна безусловная лояльность со стороны людей, принадлежащих к другим семьям. «Духи не ценят подношений от тех, кто не принадлежит к их роду; люди не приносят жертв тем, кто не принадлежит к их клану» («Цзо чжуань», глава «Правитель Си», 10)[106]. Конфуцию же приписывают следующую фразу: «Приносить жертвы духам не своих предков — проявление лести» («Лунь юй», 2.24).
Эта опора на семейные кланы с их предками внесла свой вклад и в то, что религиозные конфессии в Китае обычно сосуществовали друг с другом вполне мирно; по крайней мере, им не приходилось вытеснять или подавлять друг друга, чтобы выжить. Разумеется, в Китае тоже происходили восстания и кризисы, вспыхивавшие из-за несовпадения религиозных убеждений и практик. Но за всю историю там почти не было длительных внутренних войн или международных конфликтов по религиозным поводам. Китай не знал ничего такого, что
