Конец республики - Милий Езерский

— Пусть так, но Антонием он не перестал быть.

Октавиан встал.

— Чего же ты хочешь? — спросил он с раздражением.

— Я, Цезарь, ничего не хочу, а если решаюсь давать тебе советы, то это происходит согласно твоему желанию.

— Говори кратко и более понятно.

— Я против объявления Антония врагом отечества.

Октавиан молчал.

— Я также против новых налогов, которые ты вздумал взыскать с народа. Они озлобят все слои общества, и я повторяю, Цезарь, поостерегись!..

— Мне надоела твоя трусость…

— …осторожность, — поправил его Агриппа.

— …осторожность или трусость — не все ли равно? Они родные сестры…

— Однако и ты, Цезарь, выказывал неоднократно… Октавиан вспылил.

— Молчать! — крикнул он. — Относительно Антония я еще могу согласиться, но налоги… налоги… Без них я погибну. Свободнорожденный может заплатить четвертую часть своего дохода, а вольноотпущенник, имеющий более двухсот тысяч сестерциев, — восьмую часть. Что? Опять возражать?

Пожав плечами, Агриппа перестал спорить. Упрямство Октавиана удручало его.

Меценат давно собирался вмешаться в спор и терпеливо ожидал окончания политической беседы. Теперь же, когда наступило тягостное молчание и Октавиан, хмурясь, шагал прихрамывая, по атриуму, он обратился к нему:

— Не желаешь ли, Цезарь, послушать четверостишие, которое я сочинил во время бессонницы? Хотя скромному поэту, каким, я считаю себя, неприлично хвалиться, однако оно мне нравится. А так как ты тоже поэт и притом взыскательный, то я был бы несказанно благодарен тебе…

— Читай, — махнул рукой Октавиан, остановившись среди атриума.

Меценат прочитал наизусть, делая на каждой цезуре большую паузу:

Девственность робко сказала Поэзии юной, напевной:«Что ты так сладко поешь прелести девы, сестра?»Ей отвечала Поэзия, строгой улыбкой светлея:«В прелестях дев молодых — брачные чары невест».

Октавиан повеселел.

— Клянусь Аполлоном! — вскричал он. — Ты — настоящий поэт. Обещаю тебе после победы над Антонием (а победить я должен) написать эти стихи на медных досках и повесить в библиотеке, основанной старым Варроном.

Взыскание налогов с населения вызвало кровавые мятежи и крупные восстания. Италия не желала платить последние крохи тирану, ставшему вдобавок ко всему грабителем. Всем было известно, что лица, получившие доходы, были в страшных долгах, которые приходилось погашать, выплачивая огромные проценты за просрочку, и свободных денег для уплаты налогов ни у кого не было. Агриппа предупреждал об этом Октавиана, но Цезарь был глух к его словам. Он рассуждал, что если деньги нужны, то необходимо их добыть, и его мало тревожили нужда и безвыходность положения свободнорожденных и вольноотпущенников.

Эмиссары Антония и Клеопатры, возбуждавшие народ к восстаниям, посылали гонцов к Антонию с лаконическими эпистолами: «Восстания охватили Италию. Воспользуйся случаем, посылаемым тебе богами: напади на Италию, и ты сломишь Октавиана».

Цезарь знал об этом. Знал он также, что начальники легионов Антония, враждебно настроенные к Клеопатре, не уясняли себе цели затеваемой Антонием войны. «За кого боремся? — говорили они. — За римскую республику или за Египет?» Друзья покидали Антония, даже легат Домиций Агенобарб был ненадежен, а эмиссары, работавшие в Италии, стали присылать дерзкие эпистолы. Одну из эпистол Октавиан перехватил и читал своим друзьям. В ней говорилось, что медлительность довела Помпея Великого до гибели, что не производится заготовка провианта для войск и никому неизвестно, куда отправятся легионы на зимние квартиры.

— Он не нападет на Италию, — говорил Октавиан Агриппе. — Он растерян. Однако положение его лучше моего — у него есть деньги, и он может подкупать квиритов,

— Твои опасения тревожат и меня, — сознался невозмутимый Агриппа. — Я предпочитаю смотреть несчастью и глаза, чем обольщать себя несуществующим счастьем.

— Я не понимаю.

— Я говорю, что наше положение совсем безвыходно, и только чудо — помощь олимпийцев — может спасти нас.

Октавиан молчал. Потом сказал, тряхнув головою:

— Будем ждать, Марк Випсаний, чуда… Да, будем ждать чуда, — повторил он, вставая. — Не пойти ли нам ни форум? Там должны выступать популяры, и я хотел бы послушать… Кликни ликторов…

Агриппа тоже встал. Стоя перед Октавианом, он говорил ровным голосом:

— Я не знал, Цезарь, что ты склонен слушать лживые дерзкие речи популяров, и принял некоторые меры: против вождей их посланы убийцы, но соглядатаи говорят, что женщина и цирковые наездники бежали из Рима. Поэтому, Цезарь, не торопись: выступления на форуме не будет.

— Ты не предупредил меня…

— Я заботился о твоей безопасности… Помнишь, Цезарь, ты собирался навестить Вергилия в Неаполе? Не желаешь ли завтра отправиться в путь?

— Сегодня нундины, а ты предлагаешь мне ехать на другой день после нундин! Ты заботишься о моей безопасности, а подвергаешь меня всяким случайностям.

— Прости, Цезарь, я забыл об этом дне. Вспомни, что философы смеются над суеверными людьми и называют их «одержимыми предрассудками».

Вошел Меценат. Услышав слова Агриппы, он сказал со смехом:

— Одержимый предрассудками не одно ли и то же, что дурак?

Ариппа смутился, Октавиан вспыхнул. — А что это так, — продолжал Меценат, не замечая впечатления, произведенного его словами, — то стоит лишь сопоставить действия Клеопатры и Антония: вся их жизнь основана на предрассудках!

Октавиан повеселел.

— Ты прав! — вскричал он, — Антоний говорил мне, что вставать с ложа необходимо сразу обеими ногами, иначе человека ожидает несчастье, неприятность или неудача. Он утверждал, что…

— Прости, Цезарь, — перебил Меценат, — я пришел к тебе по делу: как прикажешь поступить со свитками папируса и пергамента, купленными в восточных городах? Библиотека не может вместить всех рукописей, Варрон растерян и не знает, что делать.

— Обратись, царь, к нашему архитектору, — указал Октавиан на Агриппу, — он сделает пристройку…

— Пристройку? Ты шутишь, Цезарь! Здание библиотеки прекрасно, а я не позволю обезобразить его…

— Позволишь, друг мой, позволишь: книги ценнее всяких красот.

Когда друзья ушли, Октавиан прошел в таблинум и, схватившись руками за голову, упал на ложе. Мысли проносились с такой быстротой, что он не мог собрать их в одно целое. Мелькали Юлий Цезарь, Клеопатра, Антоний, Кассий, Брут, Лепид, Октавия. Неужели невозможно примирение? Власть! Она, лишь она испортила отношения дуумвиров: оба стремились к власти, как соперники к любимой женщине, и только одному из них она могла принадлежать — более сильному. Кто же сильнее? Антоний или он, Цезарь?..

Вспомнил победу Антония при Филиппах, и сердце сжалось. О, если Антоний победит в предстоящей войне, все будет кончено: могущество, жизнь… друзья и родные погибнут…

Вскочил, пронзительно закричал:

— Нет! Нет! я должен.., я должен… Слово «победить» застряло в горле. Выбежав из таблинума, заметался по атриуму и в диком ужасе, визжа и проклиная Антония и Клеопатру, хватал дорогие вазы и разбивал об пол.

Вбежала Ливия, обхватив его за плечи, прижалась к нему, лаская его лицо и руки.

— Успокойся, успокойся, успокойся, — повторяла она. Однажды уже был у него такой же приступ яростного отчаяния (это случилось, когда он узнал о браке Антония с Клеопатрой), и Ливии стоило больших трудов успокоить его. Что же случилось еще страшного? Неужели Антоний вторгся в Италию и идет на Рим?

Ливию охватил ужас. Расспрашивая Октавиана, она дрожала, боясь услышать роковую весть, но убедившись, что ничего страшного не случилось, она опустилась на колени перед ларарием и принялась молиться.

Октавиан смотрел на нее мутными глазами. В голове было пусто — мысли улетели, точно их не бывало вовсе,

Спать, — пробормотал он и, шатаясь, направился в спальню.

XIX

Зима для обеих сторон была тяжелая.

Решив расположиться с войсками на зимние квартиры в Греции, Антоний отправил в Италию эмиссаров, приказав им путем подкупа привлекать на свою сторону легионариев и население, возбуждать волнения среди недовольных. Большая часть его кораблей находилась в Амбракийском заливе, между Коркирой и Левкадой, неся сторожевую службу на море. А остальные суда с войсками были расположены в Кирене, Египте и Сирии.

Антоний сам сознавал, что разбросанность кораблей и легионов по Элладе и Архипелагу нецелесообразна, — в случае нападения Октавиана трудно будет стянуть суда и войска к месту битвы, но Клеопатра, помышлявшая только о защите Египта, настояла на таком распределении войск.