Завтра война - Александр Зорич

— Что?

— Они ими бреются!

Коля заливисто расхохотался. И хотя анекдот этот был бородатым, надо же — Коля его не знал!

Я тоже не удержался и хохотнул. Не могу спокойно видеть, когда кто-то рядом веселится, да и Коля смеется уж очень заразительно. Даже тошнота и сонливость, которые всегда накатывают на меня после прогулок по Х-матрице, мне смеяться не мешали!

Немудрено догадаться — мы с Колей находились на борту родного «Дзуйхо».

А вот куда мы следовали — тут уже я лично не догадался бы ни в жисть. Если бы не знал точно, что летим мы — да-да! — в Конкордию. И не просто в Конкордию, а на центральную планету государства — Вэртрагну. И не просто на Вэртрагну, а прямиком в столицу, Хосров.

«Дзуйхо» вез большую делегацию кадетов и преподавателей Северной Военно-Космической Академии.

Хотя наша миссия имела ужасно пафосное название «Военные за мир и дружбу между братьями по Великорасе», фактически она представляла собой недельную увеселительную прогулку. И притом — за счет принимающей стороны.

Нужно ли говорить, что когда меня зачислили в группу достойнейших (тех, которые за мир) для визита в Хосров, я едва не тронулся от счастья. А может, и малость тронулся.

Ведь я был уверен, что после приключений на темной стороне Луны надеяться мне — в плане благосклонности командования — не на что.

Потому что лимит благосклонности командования, выделяемый Владыками Кармы каждому кадету Академии, я, по моему мнению, израсходовал лет на десять вперед самим фактом вмешательства Федюнина и Богуна в мою нескучную судьбу после кошмара в периметре Хайека.

Ан нет же! Как оказалось, не израсходовал!

Выходит, у меня очень-очень большой «лимит благосклонности командования»?

Эх, если бы можно было этот лимит измерить… Чтобы знать точно, когда грянет буря…

Но на борту «Дзуйхо» о бурях как-то не думалось. Были темы поактуальнее.

В самом деле, разве это не чудо: за казенный счет слетать в Хосров, куда ты и так собирался попасть за свои кровные деньги на Рождество или в крайнем случае летом?!

(Между прочим, о презренном металле.

Для того чтобы купить билет на рейс Мурманск—Хосров, денег требовался целый мешок. Моих прежних куцых сбережений и всего, что я заработал в Колчаке верхом на пеноструйном слонике, хватало лишь на то, чтобы покрыть стоимость половины билета туда. Дорогая это штука — люксоген.)

Мысль о том, что я увижу Иссу гораздо раньше намеченного моими прагматическими расчетами срока, будоражила мое воображение настолько, что я начинал заикаться и путать слова.

А когда я представлял себе (я постоянно себе это представлял), каким крепким и проникновенным будет наш с Иссой первый после разлуки поцелуй, я и вовсе становился похож на идиота.

Надо мной даже начали подтрунивать.

— Да, кадет Пушкин… Как сказал классик, «любовь — не вздохи на скамейке, и не прогулки при луне»… — расчувствовался Ваня Терновой, когда я трижды за вечер проиграл ему в шашки (хотя обычно выигрывал всухую). — Ты это, в медпункт обратиться не пробовал? Там у них, говорят, имеются средства. А то скоро и в подкидного дурака проигрывать начнешь.

— Знаем мы эти средства, — заступился за меня Коля. — Бром называется… И вообще, чего ты к нему прицепился?

— Я? Да не цеплялся я. Просто человека жалко, — пошел на попятную Ваня.

— Себя лучше пожалей — столько лет петуха за горло дергать, — бросил из своего дымного угла Переверзев, предпочитавший табакокурение всем видам интеллектуальных игр.

Как и многие заядлые любители животных, Володя был склонен все проблемы сводить к вульгарной биологии. Его любимым диагнозом, который он с легкостью ставил всем несимпатичным лично ему кадетам, был сперматоксикоз. И снять с себя это оскорбительное обвинение можно было разве что женившись…

Кстати, о женитьбе. О ней, в отличие от поцелуев, я старательно не думал.

Я ненавижу матримонии. Ненавижу как класс — и всё.

От одного вида невестиного платья мне становится плохо. А мысль о том, чтобы хлебать шампанское из туфельки любимой и рулить в экзотическую астероидную гостиницу, где уже снят номер для молодоженов, на убранном искусственными цветами флуггере с пупсом на носу, приводила меня в тихое бешенство…

Кроме того, я с трудом представлял себе, как будут выглядеть наши с Иссой матримонии.

Мы по каким обычаям расписываться будем — по нашим или по клонским?

Едва ли Исса будет настаивать на том, чтобы я пил шампанское из ее высокого шнурованного ботинка (а другой обувью младшие офицеры клонов не снабжаются). И это хорошо.

С другой стороны, мало ли какие у Иссы представления о том, как следует выглядеть свадьбе преданной дочери своей Родины?

Может быть, меня подстерегает кое-что похуже пупса и двух обручальных колечек? Мало ли чего от ее Родины можно ожидать…

К счастью, до предполагаемой свадьбы времени оставался вагон. И все эти вопросы можно было со спокойной совестью похерить.

А вот знакомство с родителями Иссы, по-видимому, похерить никак не получится.

«Они обязательно должны благословить нас», — лепетала Исса.

В ее голосе звучала такая убежденность, что я понял: торжественного обеда в обществе бывшего водителя ассенизационного трактора и перлюстраторши переписки чокнувшихся шпионов мне не избежать.

Эх, ешьте меня мухи с комарами!

Хотите верьте, хотите нет, но Хосров меня ошеломил.

Такого на Земле мне видеть не доводилось.

Какого именно — такого? Требуются пояснения.

Начнем с того, что в Хосрове было нечеловечески чисто. Первозданно чисто. Тротуары, скамейки и даже кусты — все это сияло так, как, наверное, наша Земля в первые дни Творения.

И чистота эта казалась совершенно естественной. Я бы даже сказал, единственно возможной.

Нет, поймите меня правильно: в Москве тоже убирают. И блевотиной дорожки в парках заляпаны разве только в дни государственных праздников.

В нашей столице возле урны иногда можно заметить недолетевший до цели окурочек.

В нашей столице все еще не перевелась у некоторых несознательных товарищей привычка прилеплять надоевшую жевательную резинку к первому попавшемуся на пути фонарному столбу или к подлокотнику пластикового кресла в летнем кафе. А у жителей Хосрова такой привычки, кажется, сроду не было (как, правда, и летних кафе).

В нашей столице, бывает, уронит кто-нибудь пакет с чипсами или жестянку из-под ситро, и пойдет себе дальше. Авось робот-уборщик подберет. А у них пакеты с чипсами, по всему видно, ронять запрещено.

И даже собаки у них в Хосрове на клумбах не гадят.

Наверное, уголовной ответственностью запуганы.

Мне ужасно хотелось понять, на чем держится несусветная чистота столицы Клона, которая, как известно, расположена посреди Большой Степи.

Вот я и высматривал роботов-уборщиков — ведь где степь, там и пыль? Но никакой пыли не видно! Куда же она девается? Может, у них роботы усовершенствованной конструкции и в этом все дело?

Высматривал-высматривал… Высматривал-высматривал…

Пока начитанный Коля не объяснил мне, что роботы-уборщики в столице Конкордии практически не используются.

— Тут у них люди убирают. Они ужасно гордятся, что в Хосрове самое большое число «материализаторов» на душу населения.

— Кого-кого?

— Материализаторов, — повторил Коля.

— А что они материализуют, ты, случайно, не знаешь?

— Раньше не знал. Теперь, — Коля победоносно потряс «Свиданием с Конкордией», — знаю. Они материализуют Абсолютную Чистоту. Я не шучу.

— Во как! — удивился я. — Материализуют чистоту…

— И это не считая добровольных контролеров!

— Контролеров?

— Да. Они контролируют работу материализаторов, а заодно подбирают и дочищают недоубранное. У них даже есть Лига Антигрязь! Туда все желающие записываются. И потом на досуге обертки из-под мороженого из клумб выковыривают. И соревнование соответствующее есть: кто больше мусора невзначай подберет, кто больше пыльных поверхностей протрет по дороге с работы…

— А смысл? — спросил я.

— Очень даже большой. Для них по крайней мере. Грязь — она у них не просто грязь. А самый настоящий враг. В смысле метафизическом.

— Каком-каком?

— Метафизическом. Ну как тебе объяснить? Грязь у них — это как в нашей Православной церкви — Сатана.

— Ого!

— И даже хуже, — строго сказал Коля. — А потому все, кто с грязью борется, вроде как духовно растут. Видишь вон ту тетку в светло-голубом комбинезоне?

— В косынке? — уточнил я.

— В косынке.

— Вижу.

— Минуту назад она подняла окурок, который Переверзев поленился донести вон до той урны…

— То-то я думаю: чего это у нее физиономия такая довольная!