Никто, кроме нас! - Олег Верещагин

«Апач» сундуком грохнулся на дно карьера. Я, когда увидела это, чуть не выскочила из машины. Особенно было здорово, что РПГ сняли с «Олежки». Как будто мой брат все еще воюет…

И Колька воюет. Наш со Светкой «Блюз» – новенький – я так и назвала «Николай Реузов». Светка была не против, хотя у нее тоже погиб отец…

Летал у нас и «Виктор Барбашов» – на нем были Тошка Задрыга и Витька Тимко. И вторая девчонка была – точнее, уже, так сказать, девушка, сестра Ваньки Тимкина, Женька, стала фельдшером в сотне. Девчонка-казак!!! Впрочем, с нами было еще круче… А вот ни Андрюшка, ни Женька в сотню не вернулись – оба стали инвалидами. Женька еще ничего, а Андрей сам почти не может ходить. Выйдет из дома, пройдет сто метров – и задыхается… И нам прислали еще один «Гриф» – на него наконец-то пробился наш красавчик Димка Опришко, а его место в мастерских занял парень из иногородних, но поверстанный…

…Сейчас я оттаяла и даже стала смеяться. Кстати, в первый-то раз я засмеялась, когда попала двумя гранатами точно в «Абрамс», и он – уже когда мы пролетели и врубили движок, уходя – взорвался так, что его раздуло в стороны, почти в шар. А до этого я ходила черная. Даже мама Кольки пришла в себя быстрее – может быть, потому, что вокруг нее были дети, и этот мелкий, Дениска, от нее почти не отходил. А у нас в семье никого не осталось. Бабы. Две сердцем больные и одна на голову, как сказал Шевырев, когда я все-таки добилась своего – зачисления в летный состав. Я и внимания не обратила, хотя раньше не спустила бы такого даже атаману. Все равно ведь Кольки больше не было.

Мы долго не знали, что с ним случилось. А потом в станицу пришла целая толпа народу из-за линии – вооруженные абхазы, несколько грузин и курдов, трое немцев – бывших наемников ООН, а с ними – человек двести детей разного возраста, которых эти гады-ооновцы держали в одном из лагерей под Краснодаром и хотели продать, но они сбежали во время какого-то налета. Вот все они видели, как погиб «Ставрик».

Витька с Колькой загорелись. И врезались в цистерну с бензином. Ахнуло так, что… в общем, ясно. Я видела такие вещи. Потом уже, но видела.

Вообще девчонкам в окружении мальчишек живется не так уж плохо. Если исключить разные подначки (почти все с сексуальным подтекстом, ну сдвинутые они в этом возрасте на сексе, больные просто!), то – даже очень здорово. Нас бы, наверное, и летать-то не пускали, записывали бы нам свои вылеты, если бы мы сами не рвались в бой.

Начинался сентябрь, жаркий и ветреный, и мы базировались уже не на станицу, а на автопоезд, таскавший наши планеры то туда, то сюда вместе с топливом, боеприпасами, жилыми кунгами… Бои шли на территории Карачаево-Черкесии, и бои такие, что летние дела казались так – игра в войну… Даже ночью все горело и ухало. Навстречу нам прорывались армяне и абхазы, с фланга шли осетины, а где-то за горами за долами били турок восставшие курды… Говорят, на Северном фронте, где наши освободили Астрахань и соединились с наступавшими от Оренбурга 4-й и 12-й армиями РНВ, было еще круче, но мне не верилось. Куда уж.

Никто уже давно не совершал подвигов. Мы просто воевали – и сильно удивлялись, даже злились, когда какой-нибудь репортер, заблудившийся во времени, по привычке начинал нас расписывать, как «героев»: делать, что ли, нечего?! Кстати, Борька Коломищев с Колькой Белозеровым и правда получили «героев» – они в конце августа уничтожили штаб Южной группы противника, одних генералов накрылось восемь, причем трое – ядреные, американские; мальчишки забросили гранаты чуть ли не в окна…

…Мы со Светкой задирали ноги на ящики из-под американских пайков и хохотали. Мальчишки – Макс и Жорка – расписывали, как накрылся «Апач», перемежая свою речь диким матом. Остальные тоже ржали, как кони. Тимка дергал струны гитары. Дергал-дергал со странной улыбкой, а потом врезал одну из наших любимых яростных песен – про амазарского ястреба… И все сразу стихли, только Тимка напористо пел:

Я ехал на верхней полке, сопел-грустил об ушедшемсчастье,Практически не держали меня ни ноги, ни тормоза —Когда, будто взрыв гранаты, возник за окном белоснежныйястребГде-то неподалеку от маленькой станции Амазар.И я перестал грустить, гадать, куда уведет кривая,На скользкие провода, накренившись, выкатилась луна,Когда параллельным курсом, не обгоняя, не отставая,Летел амазарский ястреб, белея в сумерках у окна!

Я верю: ищущий да обрящет,Не просто верю, я знаю наверняка!Возьми мой адрес, пиши мне чаще,Смешная девочка с маяка…Возьми мой адрес, пиши мне чаще,Смешная девочка с маяка…

«Ра-та-та-та!» – сказала гитара, и я вздохнула, кладя голову на плечо Светке. Вот сейчас…

Лишь маховое перо в привагонном ветре дрожало еле,Дрожало почти вплотную к моим слипающимся глазам,И я, засыпая, слышал: «Мели, Емеля, – твоя неделя,Ты сделай свою работу, парень, а дальше я справлюсь сам.Мели ее, эту смесь из иллюзии, небыли, снов и были,Чтоб, в клочья порвав экраны, чернее сажи и черта злей,Лихой паровоз Люмьеров ворвался в зал и пошел навылет,Разбрызгивая по стенам мусьев, мадамов и мамзелей!

И припев поддержали голоса еще нескольких мальчишек:

Я верю: ищущий да обрящет,Не просто верю, я знаю наверняка!Возьми мой адрес, пиши мне чаще,Смешная девочка с маяка…Возьми мой адрес, пиши мне чаще,Смешная девочка с маяка…

А тот, кто тебе поможет, уже проявляется – видишь, вон он,Почти что материален, пусть черно-белый, но как живой,С матом и песняками, подобно гоплиту у Марафона,Несется он вниз по склону, вращая оглоблю над головой.

Сейчас… сейчас… Я подняла голову и смотрела на Тимку, не отрываясь.

А свиньи летят в Австралию, свиньи гордятся собою – что ты!В планах машина, вилла, яхта, случка и опорос.Свиньи летят в Австралию – свинонесущие самолеты,Рыгая от содержимого, отрываются от полос.Яхта, конечно, плюс; минус – свинья рождается старой,Мечты у нее свиные, вся пошлая жизнь ее – попсня,А вслед, набирая скорость, взлетает ястреб из Амазара.Я сделал свою работу. Дальше он справится без меня.

А припев теперь пели вообще все.

Я верю: ищущий да обрящет,Не просто верю, я знаю наверняка!Возьми мой адрес, пиши мне чаще,Смешная девочка с маяка…Возьми мой адрес, пиши мне чаще,Смешная девочка с маяка…[23]

«Я верю: ищущий да обрящет!» – повторила я и перекрестилась. Конечно, это не молитва. Но кто сказал, что молитвы – это то, чему учат в церкви? Я вспомнила крестик Кольки – каменный, неровный, который он нашел на нашей станичной взлетке. Что же, он был не настоящий, потому что его не освятили в церкви? Чушь…