Отец мой шахтер (сборник) - Валерий Залотуха

Одна половина хрюшки была смоляно-черной, другая, обработанная уже, была чистой, желтоватой, светящейся изнутри. Пенсионер выплескивал из ведра на черноту горячую, с космами полупрозрачного пара воду и, раскорячившись, тщательно соскабливал черноту штыком, держа его одной рукой за ручку, а другой – за обмотанное тряпкой острие.

Обработанная, в глубоких черных морщинах морда свиньи застыла в блаженной улыбке, словно это и был самый счастливый ее миг.

От пролитого кипятка земля вокруг оттаяла, налипала на калоши, мешала работать, но пенсионер этого не замечал. Он громко и часто сопел от усердия так, что слышал даже Виктор Васильевич.

Мальчик стоял рядом, на сухом, и, не двигаясь, смотрел то на своего деда, то на хрюшку.

– Ну, как дела? – весело спросил Виктор Васильевич.

– Нормально, – буркнул в ответ пенсионер, на секунду отрываясь от работы и вытирая вспотевший лоб рукавом. Он не узнал Виктора Васильевича, вновь принялся скоблить мягкое свиное брюхо, но тут же вспомнил. – А, это ты? – удивленно привстал он. – Ты ж вроде по-другому был одет. В шубе, что ль?..

– Так цыган-то уже шубу продал, – пошутил Виктор Васильевич.

– Не, – не согласился пенсионер. – Цыган как Новый год встретит, так сразу и продает.

– А я сейчас продал, – улыбался Виктор Васильевич.

– Ну и правильно, – удовлетворенно согласился пенсионер. Он вновь принялся за работу. Но тут же остановился, пораженный простотой пришедшей в голову мысли. – Так ты это, подмогнуть мне пришел? Тогда пошли, я тебе переодеться дам. Тебя как зовут-то?

– Виктором. – Виктор Васильевич улыбался.

– А меня Федор Иванычем, Федькой… Вот внучка в мою честь назвали… Так пошли?

– Не, – отказался негромко Виктор Васильевич.

Стукнула дверь, и на крыльцо вышел Виталий с бумажным свертком под мышкой.

Виктор Васильевич посмотрел на него.

– Кто это? – громким шепотом спросил пенсионер.

– Сын… – чуть смутившись, ответил Виктор Васильевич.

– А-а, – закивал понимающе пенсионер, поглядывал то на Виктора Васильевича, то на Виталия, – похож… А мы вот с внучеком живем. Дочка у меня одна, в Москве работает. Ну и живет там. Пожила два года с одним, родила и разошлась… Не хотят ни хрена жить молодые…

– Я пошел, – перебил его Виктор Васильевич, глядя на стоящего у крыльца Виталия.

– Стой-ка! – воскликнул пенсионер, подбежал к свиной голове, отхватил штыком половнику смоленого и вычищенного уха и разрезал его на ладони на три части. – На-ка, возьми, погрызете с сыном. Это раньше в деревне первое лакомство было. Помнишь небось? Да бери, чего ты…

Виктор Васильевич взял два кусочка, улыбнулся, сказал:

– Спасибо, – и заторопился к ожидающему его Виталию.

– Давай… – сказал пенсионер и крикнул вдруг: – А то приходи вечером, посидим, я тебе сала отрежу, мяса…

Он подошел к внуку, наклонился, заговорил с ним ласково и озабоченно:

– На, погрызи-ка, внучек. Вкусная! Не замерз? Ох и сопля у тебя висит! А мы сейчас ее вытерем… Вот так…

И назад, в город, шли они быстро. Попробовали погрызть свиное ухо, но Виталию сразу не понравилось, и он выбросил его незаметно. Виктор Васильевич погрыз еще немного, вздохнул, держа его перед собой в руке.

– Непрожаренное, – с видом знатока объяснил он. – Палил мало… И с солью надо… С солью отлично просто.

Виталий перекладывал сверток из руки в руку. Больше он терпеть не мог.

– Что ж вы про подарок не спрашиваете?

– Да я не знаю, ты как-то не говоришь…

Виталий сразу же остановился, развернул газету, обнажил яркий целлофановый пакет, бережно вытащил из него новые джинсы с молниями и фирменной наклейкой на заднем кармане.

– Это что ж, штаны? – удивленно и озадаченно спросил Виктор Васильевич.

– «Бананы», – объяснил Виталий.

– Что-что? – не понял Виктор Васильевич.

– Джинсы, – нетерпеливо объяснил сын. – Американские. «Леви Страусс» фирма. «Бананы» – это самые модные… Она обалдеет.

– Кто? – рассеянно спросил Виктор Васильевич, разглядывая джинсы.

– Ну, она… Она вообще-то вся по фирме одевается. У нее дядя, что ли, за границей работает. Но все равно таких нету.

Виктор Васильевич укладывал подарок в пакет.

– Не понравились? – недоверчиво спросил Виталий.

– Да нет, ничего… Я при чем? Главное – чтоб ей понравились.

– Ей понравятся! – произнес Виталий убежденно.

– Скажи, а ты книжки любишь читать? – спросил вдруг Виктор Васильевич серьезно.

– Люблю, – с настороженностью в голосе ответил Виталий.

– Какую последнюю прочитал, не помнишь?

– Не помню, – сухо ответил Виталий.

– Ну а какая любимая, любимая книжка у тебя есть? Какая? – настаивал Виктор Васильевич.

– «Муму», – отвернувшись, ответил Виталий. – Кончай, говорит, Муму… Герасим не велел. – Он усмехнулся, распрямил плечи, посмотрел по сторонам, заговорил громче: – У моего отца этих книжек… Все полки заставлены… Я какую хочу, такую и беру… У нас с отцом дружба. Он меня понимает, я его. Он мне на следующее лето «Яву» обещал подарить. И подарит обязательно…

Виктор Васильевич молчал. А Виталий продолжал говорить:

– Я на этот подарок из‑за мотоцикла не стал просить. Дорого все-таки – и то, и это, да и мать… орет все время. А с отцом у нас порядок.

– Что куришь ты, он знает? – быстро и нетерпеливо спросил Виктор Васильевич.

– Знает, конечно, – спокойно ответил Виталий. – Чего тут такого особенного?.. У нас с ним по-честному, как говорится. Когда она в наш город приехала, в наш класс, к ней сразу все клеиться стали. Матрос сначала, потом Огурец… Мы ж трое друзья были с первого класса… А я хожу, глазами хлопаю. Он спрашивает: «Что?»

– Кто? – не понял Виктор Васильевич.

– Отец… Ну, я рассказал… Он тогда мне и сказал: «За красивых надо драться». Так ведь?

Виктор Васильевич не отвечал.

– Матрос больше к ней не полезет, – продолжал Виталий. – Огурец и подавно. Обещал деньги принести и не принес… Ну, я ему сделаю. Я к нему сейчас пойду.

– А потом?

– Потом – на день рождения.

– А если она твой подарок не возьмет?

– Возьмет, – без тени сомнения ответил Виталий.

– Ну а потом что?

– А что? Ничего, – хмыкнул Виталий. – Как говорится, она – моя, женский род…

Они вышли на железнодорожные пути, по которым ходили поезда. Сверху наваливался нетерпеливый вечер. Таращил светящийся глаз семафор.

– Матрос, Огурец, – тихо заговорил Виктор Васильевич. – У тебя тоже кличка есть?

– Да есть, – неохотно ответил Виталий.

– Какая?

– Лысый…

– Это почему ж Лысый? – почти обиженно произнес Виктор Васильевич и покосился на лохматую голову сына.

– Да я раньше, давно уже, кошатником был, – по-прежнему неохотно объяснял Виталий. – Лишаев нахватал один раз… Меня в больнице обрили… В школу пришел потом… В пятом классе еще. Все сразу – Лысый, Лысый…

– Лысый, – повторил Виктор Васильевич и еще раз покосился на сына.

Из‑за поворота с тяжелым медленным грохотом выползала сцепка из двух мощных электровозов с бесконечным хвостом груженных лесом вагонов. Густой прожекторный луч, не сумев добраться до них, рассеивался и терялся в сером воздухе. С электровоза их вряд ли видели, а может, и видели, потому что сначала дважды коротко, словно проверяя голоса, а потом бесконечно долго зазвучал его глухой утробный гудок.

Было уже совсем темно. Они подходили к тому дому на улице Мира, где утром Виктор Васильевич потерял Виталия.

– Слышь, Виталь, – серьезно и озабоченно говорил Виктор Васильевич. – Если он там, ты не дерись ни в коем случае. Вызови и поговорим. Или лучше я поговорю, объясню, понятно?

Виталий не отвечал.

– И родителям бы надо позвонить, слышишь? С самого утра ходишь. Мать-то волнуется небось… Ну, ты слышишь или нет?

– Да слышу, – недовольно ответил Виталий.

Он остановился у трансформаторной будки, протянул пакет.

– Нате, подержите. Я скоро, – сказал он и пошел к дому, но Виктор Васильевич остановил:

– У тебя сигарета есть?

Сын вернулся, протянул сигарету и снова пошел к дому.

Виктор Васильевич достал из кармана спички, открыл коробок и увидел, что на дне его, у стенки, лежит одна лишь спичка. Он с трудом вытащил ее, зажег быстро, прикурил и отбросил в сторону вместе с коробком. Потом прислонился к кирпичной стене будки, посмотрел на небо. В разрывах черных невидимых облаков вздрагивали редкие простуженные звезды. Он отошел от ледяной стены, ежась, поднял воротник пальто, походил – три шага туда, три обратно…

Какой-то шум, показалось, возник в подъезде, похожий на топот множества ног по дощатым полам, но сразу пропал. Он сделал еще пару затяжек, прислушался. Было тихо.