Память, Скорбь и Тёрн - Уильямс Тэд

Ее сила наполнила его. Колесо, литейная, гложущая боль его живого тела — все, что в это мгновение было для него жизнью, внезапно приблизилось.

Но сама Мегвин была далеко. Ее следующие слова, казалось, доносились с огромного расстояния. Звук быстро угасал.

— Я ухожу, Саймон! Возьми то, что я дала, и используй это: мне не нужна больше моя жизнь. Делай то, что ты должен. Я молюсь, чтобы этого было достаточно. Если ты встретишь Эолейра… нет, я скажу ему сама. Когда-нибудь. В другом месте…

Ее храбрые слова не могли скрыть страха. Саймон ощущал каждую каплю ее ужаса, когда она позволила себе соскользнуть в темную неизвестность.

— Мегвин! Не надо!

Но она исчезла. Сияние, которое она держала, теперь было частью Саймона. Она отдала ему единственное, что у нее оставалось, — самый мужественный и самый ужасный дар из всех возможных.

Саймон боролся, как не боролся никогда в жизни, полный решимости не допустить, чтобы жертва Мегвин оказалась напрасной. Хотя мир живых был так близко, что он чувствовал его, непостижимый барьер отделял его от оставленного позади собственного тела. Но он не мог позволить себе потерпеть поражение. Используя силу, которую дала ему Мегвин, он заставлял себя приблизиться к оставленной плоти, принимая в себя боль, страх и даже беспомощность, которые охватят его, если он вернется. Он почувствовал, что барьер готов сломаться. Тогда Саймон сделал еще одно усилие. Серая страна стала черной, потом красной. Когда он прошел из нижнего мира в мир живущих, Саймон закричал. Ему было больно. Болело все. Он снова родился в царстве боли.

Крик продолжался, с дребезжанием вырываясь из его пересохшего горла и потрескавшихся губ. Рука его горела от невыносимой боли.

— Тише! — испуганный голос раздался совсем близко. — Я стараюсь.

Он снова был на колесе. В голове у него стучало, шершавое дерево терлось о его кожу. Но что случилось с рукой? Казалось, что кто-то пытался оторвать ее от плеча раскаленными щипцами… Она шевелилась! Он мог шевелить рукой!

Снова раздался дрожащий шепот:

— Голоса говорят, я должен торопиться. Они скоро придут!

Левая рука Саймона была свободна. Когда он попытался согнуть ее, жгучая, пронизывающая боль отдалась в плечо — но рука двигалась. Он открыл глаза и вытаращил их так, что закружилась голова.

Перед ним вверх ногами висела темная фигура. Пещера литейной за ее спиной тоже была перевернута. Человек пилил веревку у его правой руки чем-то отражавшим свет факелов на противоположной стороне пещеры. Кто это был? И что он делал? Саймон никак не мог привести в порядок свои искалеченные мысли. Пульсирующая жгучая боль охватила теперь и правую руку.

— Ты приносил мне еду. Я… Я не могу оставить тебя. Но голоса говорят, я должен спешить.

Трудно было думать, когда обе руки горели как в огне, но постепенно Саймон начал понимать. Он висел вниз головой на колесе. Кто-то обрезал его веревки. Кто-то…

— …Гутвульф?..

— Скоро остальные заметят. Они придут. Не двигайся. Я не вижу и боюсь, что порежу тебя. — Слепой граф яростно трудился. Саймон сжал зубы, когда кровь прилила к его рукам, пытаясь удержать новый крик. Он не верил, что такое страдание возможно.

Свобода. Это стоит того. Я буду свободен… Он снова закрыл глаза и сжал зубы. Теперь обе его руки освободились и болтались у головы. Изменение положения было мучительным. Он смутно слышал, что Гутвульф прошел несколько шагов, потом начал пилить около лодыжек.

Всего несколько мгновений, обещал себе Саймон, отчаянно сдерживая крик. Он вспоминал, что говорили ему горничные, когда ребенком он плакал над пустяковой царапиной: «До свадьбы заживет, все будет хорошо».

Одна нога освободилась, и боль, которую испытал Саймон, соотносилась только с напряжением, которое теперь испытывала другая. Саймон повернул голову и вонзил зубы в собственное плечо. Что угодно, только бы не закричать и не привлечь внимания Инча и его подручных.

— Почти, — хрипло проговорил Гутвульф. Саймон медленно заскользил вниз, потом внезапно упал. Оглушенный, он обнаружил, что вот-вот утонет в ледяной воде. Он беспомощно бултыхался, не чувствуя ни рук, ни ног. Он не знал, куда плыть.

Что-то схватило его за волосы и дернуло. Мгновением позже другая рука обвилась вокруг шеи, едва не удушив его. Голова Саймона оказалась над водой, и он глубоко вдохнул. На мгновение его лицо было прижато к тощему животу Гутвульфа, пока его спаситель пытался схватить его поудобнее. Потом Саймона потащили вперед и бросили на край шлюза. Руки его все еще не работали; он удерживался на краю, цепляясь локтями, и почти забыл о боли в суставах. Он не хотел вернуться назад в воду.

— Мы должны… — начал Гутвульф. Потом слепой судорожно вздохнул, и что-то ударилось в Саймона, который скатился назад и едва успел схватиться за край шлюза.

— Что здесь происходит?! — Голос Инча был похож на ужасное гремящее рычание. — А ну не трогай моего кухонного мальчика!

Саймон чувствовал, как надежда угасает, сменяясь тошнотворным ужасом. Как такое могло случиться? Это неправильно! Он вернулся из смерти, из небытия только для того, чтобы Инч пришел на несколько минут раньше, чем следовало? Как могла судьба сыграть с ним такую чудовищную шутку?

Гутвульф глухо вскрикнул, потом Саймон некоторое время не слышал ничего, кроме приглушенного плеска. Он начал осторожно пятиться вниз. Наконец его ноги коснулись скользкого дна шлюза. Нагрузка на его израненные ноги породила облако черной обжигающей боли, но Саймон устоял. Он знал, что после своих мучений не сможет даже двигаться, но все еще сохранял часть силы, которую придала ему жертва Мегвин; он чувствовал, как она тлеет в нем, подобно полузасыпанному костру. Он заставил себя стоять в медленно текущей воде до тех пор, пока не смог наконец видеть.

Инч вошел в шлюз и теперь стоял по пояс в воде в центре, как какой-то болотный зверь. В смутном свете факелов Саймон увидел, как из воды вынырнул Гутвульф, отчаянно пытаясь отплыть подальше от надсмотрщика. Инч схватил его голову и снова пихнул ее под воду.

— Нет! — Хриплый голос Саймона был почти шепотом. Если его и можно было услышать, Инч не обратил внимания. И все-таки тишина почему-то раздражала Саймона. Он оглох? Нет, он слышал и Гутвульфа, и Инча. Тогда почему же помещение кажется таким тихим?

Рука Гутвульфа дернулась над поверхностью, но все его тело оставалось погруженным в темную воду.

Саймон ковылял по направлению к ним, борясь с медленным течением. Огромное колесо неподвижно висело над водой. Увидев это, Саймон понял причину странной тишины. Гутвульф каким-то образом ухитрился поднять колесо, чтобы освободить Саймона.

Когда он приблизился к Инчу, в пещере начало светлеть, словно восход проник сквозь камень в темную нору. К шлюзу неуверенно приближались фигуры с факелами. Саймон подумал, что это, должно быть, солдаты или подручные Инча, но, когда они подошли ближе, он увидел их широко раскрытые испуганные глаза. Рабочие литейной были разбужены и теперь осторожно подходили, чтобы посмотреть, что послужило причиной шума.

— Помогите! — проскрежетал Саймон. — Помогите нам! Он не может остановить вас всех.

Оборванные люди остановились, как будто слова Саймона могли сделать их предателями, подлежащими наказанию Инча. Они смотрели вниз, слишком запуганные даже для того, чтобы перешептываться между собой.

Инч не обращал никакого внимания ни на Саймона, ни на своих рабов-рабочих. Он позволил Гутвульфу подняться на поверхность и несколько раз вздохнуть, а теперь запихивал его обратно. Саймон с трудом поднял онемевшие руки и изо всех сил ударил надсмотрщика. С тем же успехом он мог бы ударить гору. Инч повернулся, чтобы посмотреть на него. Покрытое шрамами лицо надсмотрщика было лишено всякого выражения, как будто насилие отвлекало на себя все его внимание.

— Кухонный мальчик! — прогудел он. — Ты не убегай. Ты следующий. — Он протянул огромную руку и дернул Саймона, на секунду отпустив Гутвульфа, чтобы схватить Саймона двумя руками и выкинуть его из шлюза на твердый камень. Юноша на мгновение перестал дышать, новая волна боли нахлынула на него, боли, которая была даже сильнее огня в его суставах. Он не мог заставить слушаться свое истерзанное тело. Саймон почувствовал, как кто-то наклонился над ним. Это, конечно, Инч явился, чтобы довершить начатое. Саймон сжался.