Насилие и священное - Рене Жирар

Несомненно, что биологическая семья существует и имеет продолжение в человеческом обществе. Однако социальный характер родству придает не то, что оно должно сохранить от природы, а то основное, благодаря чему родство отделяется от природы. Система родства состоит не из объективных родственных или кровнородственных связей между индивидами; она существует только в сознании людей, это произвольная система представлений, а не спонтанное развитие фактического положения дел.[79]

Произвольность приравнена к тому, что Леви-Стросс называет «символическим» характером системы. Символическая мысль соединяет сущности, которые ничто не обязывает соединяться, — в данном случае двух индивидов, которых она буквально сочетает друг с другом, например двух кросс-кузенов, чей союз кажется необходимым там, где всеми практикуется, но в реальности не вызван никакой необходимостью. Доказательством служит то, что тип брака, разрешенный или даже обязательный в таком-то обществе, в другом, напротив, строго запрещен.

Следует ли из этого, что системы родства образуют своего рода антиприроду? Последняя цитата показывает, что по этому вопросу мысль Леви-Стросса и осторожнее, и тоньше, нежели можно подумать по некоторым ее интерпретациям. Отметив, что система родства — это не «спонтанное развитие фактического положения дел», автор продолжает:

Это … не означает, что она должна противоречить подобному фактическому положению или что его можно просто игнорировать. Радклиф-Браун показал в своих исследованиях, ставших сейчас классическими, что даже во внешне наиболее строгих и самых искусственных системах, как, например, австралийских системах брачных классов, тщательно учитывается биологическое родство.[80]

Подчеркнутый здесь пункт очевиден, но именно о нем радикальная и упрощенная трактовка открытия Леви-Стросса заставляет забыть и самого автора и его приверженцев, как только по каким-то обстоятельствам пункт этот становится чуть менее очевиден.

Дань уважения Радклиф-Брауну, так искусно раскритикованному несколькими строками выше, — не просто вежливость. Но, быть может, следует пойти дальше и спросить, до конца ли эта мысль продумана. Сказано, что «даже во внешне наиболее строгих и самых искусственных системах… тщательно учитывается биологическое родство». Это, безусловно, верное утверждение, но можно ли им ограничиться, не следует ли к нему что-то добавить?

Люди могут учитывать лишь те данные, которые уже доступны их сознанию. Приведенная фраза предполагает, что биологическое родство доступно человеческому сознанию помимо систем родства, то есть помимо культуры. Здесь есть что-то непонятное. Видимо, здесь смешаны две вещи, а именно: а) сам факт биологического родства, реальные данные о размножении человека, и 6) знание об этих данных, осознание фактов отцовства/материнства и кровного родства. Очевидно, что с пунктом (а) люди никогда не порывают, поскольку не могут размножаться вопреки биологическим законам. Это одинаково верно и для «культурного состояния», и для «естественного состояния», для естественного промискуитета. Но знание об этих биологических законах — совсем иное дело. В естественном состоянии и при естественном промискуитете не существует отличий, необходимых для открытия биологических законов. Могут сказать, что мы пускаемся в пустые и абстрактные спекуляции. Нет — речь, наоборот, идет о том, чтобы выявить неизменно спрятанную и совершенно необоснованную спекулятивную предпосылку, связанную с современной натуралистической мифологией в целом. Эта предпосылка состоит в том, что будто бы есть какая-то близость и особое родство между «естественным состоянием» и биологической — или даже вообще научной — истиной.

Еще раз: если речь идет о биологическом факте человеческого размножения, то здесь нет разницы между культурой и природой; если же речь идет, напротив, о знании, то разница, безусловно, есть — и она не в пользу природы. Чтобы это понять, достаточно устроить одному кошачьему помету свободное размножение в течение нескольких поколений. Можно уверенно предсказать, что спустя самое короткое время отношения свойства, филиации и кровного родства запутаются так безнадежно, что самый выдающийся специалист по «элементарной семье» не сумеет в них разобраться.

Сколь бы удручающим ни было такое зрелище, оно не избавит наше сознание от идеи, что эти три типа отношений остаются различными, что cam реально существуют. Даже самый прогрессивный из наших мыслителей не уверит нас, что различие между отцом, сыном, братом, матерью, дочерью, сестрой — иллюзия нашего обманутого восприятия, а может быть, следствие какого-то сверх-фантазма, дурной сон авторитарного сознания, маньяка ярлыков и репрессий. Как только элементарные факты размножения обнаружены, они начинают казаться столь очевидными, что становится непостижимым, как их можно не понимать.

Но совершенно ясно, что обнаружение элементарных биологических фактов требует формального различения тех трех типов взаимоотношений, о которых мы сказали: свойства, филиации и кровного родства, — и что это анормальное различение возможно лишь на основе реального разделения, то есть на основе инцестуальных запретов и систем родства.

Только системы родства могут обеспечить обнаружение биологических фактов, и нет ни одной системы, даже из числа наиболее строгих и искусственных, которая бы его не обеспечивала, — по той простой причине, что общей основой всех систем является, как говорит Леви-Стросс, строгое различение между свойством и кровным родством.

Если системы родства изменчивы и непредсказуемы в своих внешних секторах, то с их центральной частью дело обстоит иначе: всегда запрещается брак, во-первых, между родителями и детьми и, во-вторых, между братьями и сестрами. Исключения здесь настолько редки и имеют настолько специфический характер — чаще всего ритуальный, — что в них, в самом строгом смысле слов, можно видеть исключение, подтверждающее правило. Сколь бы избыточными и строгими ни казались нам некоторые позитивные брачные правила, сколь бы произвольными, в своем максимальном объеме, нам ни казались составляющие изнанку этих правил запреты, сердцевина системы остается прежней и не составляет проблемы; основной принцип всегда сохраняет силу: всякая система родства распределяет дозволенное и недозволенное в сексуальной области так, чтобы отделить репродуктивную функцию от отношения филиации и от отношения между братьями/сестрами, тем самым обеспечивая людям, чьей сексуальной практикой эта система управляет, возможность обнаружить элементарные факты размножения.

Есть основания полагать, что при природном промискуитете связь между сексуальным актом и рождением детей, сам факт зачатия должны оставаться ненаблюдаемыми. Только инцестуальные запреты создают людям необходимые для познания этого факта квазиэкспериментальные условия, вводя в сексуальную жизнь стабилизирующие элементы и систематические исключения, без которых невозможны сопоставления и сравнения, способные пролить свет на этот вопрос. Только запреты позволяют распознать плоды сексуальной активности, противопоставив эти плоды бесплодию воздержания.

Разумеется, невозможно реконструировать историю этого открытия; нет даже необходимости спрашивать, как оно случилось. В данный момент мы лишь пытаемся продвинуть леви-строссовскую критику элементарной семьи дальше той точки, до которой ее довел сам Леви-Стросс. Три типа взаимоотношений, составляющие элементарную семью, суть не что иное, как те взаимоотношения, которые нужно изолировать и разделить, чтобы обеспечить обнаружение биологических фактов: эти взаимоотношения действительно изолированы и разделены в системах родства. Без систем родства было бы абсолютно немыслимо само понятие элементарной семьи, тогда как из любой системы родства его всегда можно вывести — по крайней мере, теоретически, поскольку задающие это понятие различения необходимым образом всегда гарантированы во всех системах. Таким образом, мы видим, до какой степени верно, что элементарная семья — не атомарная ячейка систем родства, а их результат, — и даже более верно, нежели полагает этнография; поэтому недостаточно сказать, что системы родства, даже наиболее строгие и искусственные, учитывают биологическое родство — именно они его и открывают; их наличие есть непременное условие любого знания о биологическом родстве.

Одним словом, речь идет о том, чтобы признать в полном объеме приоритет системы надо всеми устанавливаемыми ею отношениями, не упуская ни единого следствия из этого приоритета. Нужно все рассматривать по отношению к системе потому, что система действительно первична — даже по отношению к биологии, — а не потому, что в принципе система могла бы и противоречить биологии, пусть в конечном счете она ей никогда и не противоречит. В действительности она и не может противоречить биологии — по крайней мере, постольку, поскольку мы определяем систему как строгое разделение между свойством и кровным родством. Нельзя рассматривать систему, исходя из фактов, которые только она и делает возможными и которые тесно от нее зависят. От биологии как от отправной точки нужно отказаться не потому, что она принадлежит природе, а потому, напротив, что она полностью принадлежит культуре. Она есть производное систем, чей наименьший общий знаменатель составляет элементарная семья; потому-то она и не является их основой; система обладает цельностью, и в этом свете ее и нужно истолковывать, не отвлекаясь на возможности, которые из нее следуют, но ее не определяют.