Индийский мечтатель - Евгений Штейнберг

Капитан Ллойд встретил их смущенно, бормоча извинения и оправдания…

— Не огорчайтесь, сахиб! — Рагхунат поклонился. — Мы скорбим о потере брата, но никого не виним. Он был тяжко болен, смерть давно уже подстерегала его.

…Следуя пешком за крытыми носилками, братья углубились в деловые расчеты.

— Итак, — сказал младший, — как ни жаль его, однако хорошо, что не придется выплачивать выкуп за имение.

— А Радха?

— Да ведь у нее нет детей. Разве бездетная вдова имеет право на наследство?

— Да, но брат оставил письменную просьбу о выделении ей доли…

— Мы не обязаны ее выполнять.

— Глупец! — буркнул Рагхунат. — Об этом знают многие. О нашей достопочтенной семье не должно ходить никаких сплетен.

— Значит, придется уплатить, — сказал покорно Руплал.

— Конечно! Впрочем, может быть, и не придется…

— Не понимаю.

— Она так скорбит, эта бедная Радха! Мне кажется, ей нестерпимо будет остаться без супруга и, по священному обычаю, она пожелает последовать за ним…

— Сатти?..

Рагхунат печально развел руками. Младший брат поглядел на него с нескрываемым восхищением.

XI

Сатти

Радха сидела у себя в спальне, устремив воспаленные, широко открытые глаза в одну точку. Вокруг толпились женщины: жены братьев, родственницы, служанки; они утешали ее скучными, старыми, как мир, словами, полагающимися в подобных случаях.

Радха молчала.

— Она бесчувственна, как камень! — шептала Читра своей подруге, младшей жене Рагхуната. — Конечно, она не любила этого старца — сама же мне в этом призналась, — но все-таки он был ей супругом!

— Порядочной женщине полагается оплакивать умершего мужа, — поддакивала та. — Порядочная женщина должна причитать, обливаться слезами. А эта… ни стона, ни слезинки!

— Оба они постоянно нарушали закон, — сказала Читра. — Посмотрим, как ей это удастся теперь, когда она одинока…

Да, Радха осиротела… Совершенно одинокая в чужом, враждебном доме! Все здесь ненавидели Голукната, а теперь радуются его смерти. При первом же случае они все накинутся, чтобы погубить и ее…

Она думала о муже, который был ей скорее отцом, но таким нежным и любящим, каким, кажется, не бывает ни один настоящий отец. Кто утешит ее в таком горе? А он, этот русский? Его она любила, теперь можно признаться! Кажется, и он любил ее… Пока был жив Голукнат, она да, вероятно, и Суон-сахиб никогда не дали бы воли своим чувствам. А теперь?.. Кто знает, что могло бы быть теперь!.. Но Суон исчез из ее жизни так же, как и супруг. Его заперли в темницу… И если когда-нибудь отпустят, все равно она больше не увидит его. Она обречена на вечное затворничество. Что же осталось Радхе? Какое утешение, какая надежда?.. Непроглядная тьма вокруг, ни малейшего просвета…

В комнату вошел Рагхунат.

— Уходите все! — приказал он, и женщины, шелестя одеждами, позвякивая браслетами, удалились.

Вопреки обычаю, Радха не поднялась, чтобы поклониться главе семьи, но Рагхунат, казалось, не обратил на это никакого внимания. Он заговорил мягко и даже ласково.

— Тело Голукната, — сообщил он, — перенесено в дом, его готовят к последнему обряду… — Рагхунат помолчал немного, затем спросил: — Что ты думаешь о себе, Радха?

Женщина подняла на него глаза.

— Известна ли тебе участь вдов, оставшихся в семье супруга? — продолжал Рагхунат. — Они не имеют права выйти замуж, им запрещается видеться с кем-либо из мужчин, даже с родственниками, если они не старики, подобно мне… Ты не сможешь покидать дом свой и принимать у себя гостей. Тебе обреют голову, чтобы ты как можно меньше походила на женщину… Предстоит очень печальная жизнь, Радха!

— Знаю, господин, — сказала Радха тихо.

— Никто не позавидует такой жизни, — продолжал Рагхунат. — Многие предпочли бы ей смерть…

— Это верно! — сказала Радха.

— Дхарма дает несчастным вдовам такую возможность. Женщина, лишившаяся супруга, может последовать за ним. С древних времен существует этот обычай, и жена, сопровождающая умершего мужа на погребальный костер, пользуется почетом и уважением… — Он умолк и вопросительно посмотрел на нее.

— Вы думаете, господин, что и мне следует поступить так?

— Я этого не сказал. Решение зависит только от тебя самой… Если пожелаешь, мы все склонимся перед твоей волей. В твоем распоряжении — целая ночь. Подумай и к утру прими решение…

— Мне не нужно думать, господин. Решение принято. Я хочу совершить сатти…

Тело Голукнат Даса было обмыто, опрыскано благовониями, осыпано цветами. Его положили на носилки, укрыли покрывалом и понесли к берегу реки. За носилками шла Радха, а позади — все члены семьи, близкие и друзья. Мужчины шли отдельно, женщины издавали громкие, протяжные, горестные вопли… Родственники покойного рассыпали горстями рис и разбрасывали медные монеты… Нищие собирали подаяние, ползая по пыли.

На берегу Хугли, в стороне от набережной, был уже приготовлен погребальный костер. Это было огромное сооружение из бамбуковых палок, сухих трав и коры деревьев. Над костром возвышался большой помост, нечто вроде эшафота. На нем поместили покойника и снова осыпали его цветами.

Теперь все взгляды обратились к Радхе. Она поняла и, глядя прямо перед собой, пошла к костру. Она шла торопливо, почти бежала. По знаку Рагхуната, слуги подняли женщину, привязали веревками к двум шестам под помостом, на котором находился труп Голукната. Она не издала ни одного стона…

Рагхунату подали длинный факел. Слуга высек огонь, пакля вспыхнула. Рагхунат поднес факел к костру. Дерево и кора, политые маслами, быстро занялись…

Рагхунат направился к реке. За ним следовал брат и все родственники. Они омыли руки и головы, чтобы очиститься от оскверняющей близости к мертвецу.

Закончив омовение, все уселись на берегу под пальмами. Огонь, раздуваемый свежим утренним ветерком, распространялся все шире. Царило безмолвие. Трещали сучья, объятые пламенем…

XII

Судья Хайд

В то утро, когда на берегу Хугли происходила эта ужасная церемония, Герасим Лебедев и Сону находились на скамье подсудимых.

Генерал-губернатор отдал строгий приказ о передаче дела в спешном порядке на судебное разбирательство. Очевидно, трагическая смерть Голукнат Даса не на шутку напугала сэра Джона Шора. Он был человек весьма осторожный и отнюдь не собирался давать пищу толкам и недовольству.

Джон Хайд прочел формулу обвинения и спросил, признают ли подсудимые свою вину. Оба ответили отрицательно.