Преступление победителя - Мари Руткоски

— О, Кестрел, — сказал Тенсен. — Я бы сообщил ему об этом, но он не в Геране. Я не знаю, где он.

— Вы — руководитель его шпионской сети. Почему вы не знаете?

— Никто не знает. — Тенсен развел руками. Его золотое кольцо сверкнуло. — Если вы мне не верите, то, конечно, можете поспрашивать других. Но... — его голос начать звучать обеспокоенно, — учитывая ваше с Арином прошлое, я не уверен, что задавать такие вопросы будет безопасно. Они могут привлечь внимание императора. Или вашего отца.

Кестрел почувствовала себя так, будто ее загнали в ловушку и обокрали, хотя едва ли можно украсть то, с чем ты сам давно расстался. Девушка старалась не показывать своих чувств. Сон, приснившийся ей на траве, уже почти исчез из памяти. Как будто она слишком много думала о нем и затерла до дыр. Но в саду он казался таким настоящим. Кестрел не могла заставить себя поверить в обратное.

Она оцепенело посмотрела на кольцо Тенсена. Он давно его не надевал. Наверное, потерял, а потом снова нашел. Иногда так случалось. Но Кестрел знала, что порой, потерянные вещи найти не удавалось никогда.

Глава 38

Кестрел не знала как, но генерал Траян узнал о дезертире — родовитом юноше, который бежал из своей бригады, сражавшейся на востоке.

— И теперь он здесь, — сказал ее отец ровным голосом. — Живет в дворцовых покоях.

— Я еще не решил, как с ним поступить. — Император взял в руки нож и вилку и пригласил своих гостей приняться за третью смену блюд. Он встретился взглядом с Кестрел. Та начала есть.

А ее отец — нет.

— Что здесь решать?

— Траян, он еще совсем мальчишка. Не старше Верекса. — Император любовно улыбнулся своему сыну, который опустил глаза в тарелку.

— Он предал вас. Предал меня. Предал себя. Где сейчас его честь?

— Полагаю, на прибыльных родительских мельницах на южных островах. Возможно, ее перемололи вместе с их прекрасным зерном и превратили во вкуснейший хлеб.

— Закон, касающийся дезертирства, предельно ясен.

Император отпил вина.

— Честно говоря, я держал его здесь для тебя. Можешь поговорить с ним, если хочешь.

— Я так и сделаю, — сказал генерал. — А затем я вернусь на восток.

— Ты не можешь даже пройти весь Весенний сад, не запыхавшись. Ты бы сам последовал в битву за таким командующим?

Отец Кестрел прищурился, как будто ему в глаза внезапно ударил яркий свет. Кестрел со звоном опустила вилку на тарелку. В горле ее горела ярость. Она открыла было рот, чтобы заговорить, но взгляд отца заставил ее остановиться, совсем как тогда, во внутреннем дворе, когда его лошадь была измазана его же кровью, а Кестрел хотела помочь ему.

— Всему свое время, старый друг, — мягко сказал император. Тембр его голоса напоминал клубы дыма. Это звучание можно было бы назвать любовью, если бы любовь была сродни засоленному мясу, высушенному и запасенному на черный день для того, чтобы есть его по чуть-чуть.

Верекс возил еду вилкой по тарелке. Отец Кестрел не шевельнулся.

— Мне жаль, — сказал ему император. — Я пока не готов потерять тебя.

* * *

Генерал хотел, чтобы Кестрел сопровождала его.

— Однажды ты будешь править империей, — сказал он. — Ты должна знать, как поступать.

Сейчас же действовал он.

Генерал пришел в дворцовые покои молодого солдата. Смотрел, как молодой человек, ненамного старше Кестрел, побледнел. Генерал провел Кестрел в гостиную, а затем твердой рукой оттянул солдата за плечо в сторону и что-то сказал ему на ухо. Мальчишка весь скукожился и отвернулся, чтобы Кестрел не видела его лица.

В голосе генерала прозвучал вопрос. Мальчишка прерывисто втянул в себя воздух. Отец Кестрел сказал что-то успокаивающее. Тон его голос убеждал, что опасности нет. Когда-то он говорил так с Кестрел, когда она была маленькой.

— Простите меня, — проговорил солдат придушенным шепотом.

— Прощу, — ответил генерал. — После.

Затем он сказал Кестрел, что им пора уйти.

* * *

Дезертир воспользовался своим кинжалом. Самоубийство ради спасения чести.

Несколько дней придворные только об этом и шептались. А затем прибыли новости с востока. Варвары сожгли равнины, говорилось в донесении. Последняя добыча империи стала черной, мертвой и дымящейся.

Позже стали известны имена. Список погибших был гораздо длиннее, чем обычно.

Одно имя придворные передавали друг другу, как жемчужину. Его произносили медленно, отдавая должное его блеску, гладкой тяжести, тому, как оно скатывалось в ямочку на ладони и согревалось там.

Когда имя передали ей, Кестрел поняла, что ожидала услышать его с того самого дня, когда Ронан выхватил у нее список новобранцев. Подтверждение ожидания надломило что-то хрупкое в груди Кестрел. Она знала. Знала, что это произойдет. Однако теперь ей стало ясно, что на самом деле она не верила, что спрятала эти мысли в ту часть сознания, куда никогда не заглядывала.

Как она могла прятаться от этого знания?

Как она могла знать, что Ронан погибнет, и в то же время не верить в это?

Это было так очевидно.

Оставшись одна в своих покоях, Кестрел прикрыла рот рукой. Жемчужина имени Ронана застряла у нее в горле. Она с болью сглотнула.

Ей снились сны, которых утром она стыдилась. Во сне Ронан угощал ее пирожным с сахарной пудрой, но говорил голосом Арина. «Я испек его для тебя, — говорил он. — Тебе нравится?»

Пудра была такой легкой, что Кестрел вдыхала ее сладкий запах, но всегда просыпалась до того, как могла попробовать само пирожное.

* * *

Кестрел написала письмо Джесс. Навестить ее она боялась.

На следующий день служанка принесла ей ответ. Сердце Кестрел подскочило в груди, когда она увидела почерк Джесс на обороте и знакомую восковую печать. Она тут же укорила себя за этот порыв надежды и облегчения. Неправильно было испытывать такие чувства, когда Ронан был мертв.

Но она не ожидала, что Джесс ответит ей. А это письмо — Кестрел взвесила его в ладони — было столь же пухлым, как и то, что отправила сама Кестрел. Джесс не стала бы так много писать, если бы совершенно не хотела иметь с Кестрел дела.

Кестрел распечатала конверт. Она снова ощутила смесь знания и незнания, потрясения и обреченности.

Она полностью развернула конверт. Разве она это не предвидела? Разве это не было очевидно?

В конверте было то самое письмо, которое Кестрел отправила Джесс. Неоткрытое и непрочитанное.

* * *

Кестрел не играла на рояле с тех пор, как обнаружила в музыкальной комнате скрытый экран, но теперь ей было все равно, кто ее услышит. Она хотела, чтобы кто-нибудь услышал ее горе.

Музыка вышла злее, чем она ожидала. Мелодичная прелюдия вырвалась на свободу и потемнела, сплелась с более низкими октавами. Кестрел играла, пока у нее не начали болеть запястья. Пока не стала сбиваться. В комнате вибрировали умирающие аккорды.