Городской роман - Ольга Дрёмова

– Скажи хоть что-нибудь, – обиженно и зло прошептала она. Эта мямля могла разрушить все, чего она добивалась с таким трудом много месяцев. Надо же, он не знает, что сказать! Да он от радости должен был бы чокнуться, как те глупые воробьи, валяющиеся в лужах!

– Извини, я просто растерялся, обычно вопрос о ребенке в семье решают сообща, – машинально произнес Анатолий, глядя куда-то вдаль. – Конечно, я рад за тебя. – Голос его был ровным, не выражающим ни одной эмоции.

– Только за меня? – невольно воскликнула она.

Прислушиваясь к интонациям мужа, Оксана сразу почувствовала, что тот от новости не в восторге, но другой реакции она и не ожидала. Во-первых, у него уже было двое, так третий ему ни к чему, а грудной ребенок для Толика просто равносилен катастрофе. Из отрывочных сведений о его прежней жизни Ксюша поняла, что, мягко сказать, муж не одобряет появление детей в принципе, а собственных – в особенности. Хнычущие и мокрые карапузы, требующие внимания и заботы, никогда не входили в круг его интересов и забот, даже когда по молодости у него еще были силы и здоровье.

Во-вторых, появление ребенка грозило дополнительными проблемами, которых Толик просто терпеть не мог. Мало того что вскоре Ксюхе придется уйти с работы, а Толе одному содержать всех, так еще на горизонте сам собой вырисовывался и квартирный вопрос. Мыкать горе по чужим углам с грудным ребенком на руках глупо, когда есть собственная жилплощадь, к тому же на сегодняшний день пустующая.

Честно говоря, ребенок Ксюхе был совсем ни к чему, в этом она была с Анатолием солидарна, но заветный квартирный вопрос иначе разрешиться не мог. Что ж, в каждой проблеме есть свои издержки, и если платой за московскую прописку будет маленькое писклявое существо с грязной попой, то быть посему.

Теперь, как бы ни повернулось дело, Толику деваться некуда. А что он думал, если ему, старому пню, ни черта не нужно и если он не собирается делать никаких телодвижений в ее сторону, она должна сидеть сложа руки и тратить свои драгоценные годы на такого истукана, как он? Как бы не так! Под лежачий камень вода не течет! Ах, мы оскорбились, мы такие из себя возвышенно-утонченные! Он, видите ли, был не в курсе, с ним (подумайте только!) не посоветовались. Ничего, проглотит, я еще ему водички подам, чтобы со свистом проскочило. А то, что отец ребенка не он, ему знать ни к чему. Правильно говорят, меньше знаешь – спокойнее спишь.

– Ты рад только за меня? – настойчиво повторила она.

– Что ты, Ксю, я рад за нас обоих. Не нужно обижаться, я просто растерялся, только и всего, – словно оправдываясь, негромко проговорил он.

В голове Анатолия гудело, мысли его, сталкиваясь друг с дружкой, приносили физическое ощущение боли. Всем своим нутром он восставал против того, что приготовила для него жизнь, цепляясь за тонкую ниточку надежды, что все само собой образуется.

Если история с беременностью – выдумка, придуманная Оксаной для осуществления каких-то своих далеко идущих планов, то это еще половина беды, на этот раз он будет начеку и не даст так просто обвести себя вокруг пальца. Но если это не ложь и Оксана действительно беременна, то возврата в прошлое для него не будет никогда, и все то, на что он тайно надеялся в глубине души, лопнет в одночасье, словно мыльный пузырь.

– Толя! – из размышлений Анатолия вывел голос Ксюхи.

– Что? – Он поднял на нее глаза и увидел, что по щеке Оксаны ползет тонкая полоска слезинки.

– Я понимаю, ты не рад, – вслед за первой слезой покатилась следующая, – мне жаль, что малыш, еще не родившись на свет, уже в тягость своему отцу.

– Ксюх!

– Но я ничего не могу сделать, – продолжила она, будто не расслышав его восклицания. – Я узнала обо всем слишком поздно. – Увидев недоверчивый взгляд Анатолия, она для убедительности шмыгнула пару раз носом и продолжала: – Ты можешь мне не верить, можешь считать, что я полная дура, но это правда. Когда я поняла, что произошло, я испугалась.

– Чего ты испугалась?

– Всего. – Оксана посмотрела прямо в глаза Анатолию, и в ее взгляде отразилось столько тоски и неподдельного страха, что по коже Толи пробежали мурашки и, устыдившись собственной подозрительности, он опустил глаза. – Всего, Толечка, и прежде всего тебя.

– Меня? – переспросил он, и Ксюша с удовольствием отметила, что в интонациях мужа зазвучало нечто похожее на обиду. По крайней мере, с мертвой точки дело сдвинулось. Теперь в какую сторону оно поползет, зависело уже от нее.

– Тебя, – кивнула она, – и, как видишь, я была от истины недалеко. Понимаешь, мне стало страшно, совсем страшно. Я подумала, что, может, это еще несерьезно, и решила… подождать, – вкрадчиво прошептала она, виновато опуская голову и всем своим видом показывая, что вина, которую она совершила, лежит не на ней одной и что частично во всем произошедшем виноват непосредственно и он, Толя.

– И долго ты ждала? – Анатолий почти замер, ожидая ответа, словно приговора.

– Долго. – Голос Ксюхи зазвенел пронзительно и жалобно одновременно. – А когда поняла, что ничего не изменится, было уже слишком поздно. А потом я не решалась тебе сказать, боясь, что ты разозлишься. Вот, – выдохнула она, словно скинув с плеч большую тяжелую ношу.

Оксана еще ниже покаянно опустила голову, будто ожидая решения Толи, и остановилась совсем. До выхода из леса оставались считанные метры, уже в отдалении слышались звуки автомобилей, рассекающих лужи на скорости.

Черт бы его побрал, тугодума несчастного! По расчетам Оксаны, Анатолий должен был уже умолять ее простить его, обещая свернуть ради нее горы. На самом деле все было совсем не так. О своей беременности она узнала почти сразу, но, оттягивала момент разговора с мужем, не без повода опасаясь, что Анатолий заподозрит подвох и что ее планы полетят в тартарары, и тянула время долгих три месяца абсолютно намеренно, ожидая того момента, когда обратного пути уже не будет.

– И какой у тебя срок? – Анатолий внутренне сжался, ожидая самого худшего.

– Чуть больше трех месяцев, – с трудом проговорила она, и ее лицо покрыла неподдельная бледность. На карту было поставлено все.

– Три месяца?!! – Ноги Анатолия ослабли, голова пошла кругом, в глазах потемнело, а предметы, окружавшие его, начали мягко покачиваться.

– Да. – Голосок ее дрожал, в глазах стояли самые настоящие слезы, и вся она была настолько жалкой и несчастной, что сердце Анатолия невольно защемило.

Он окинул взглядом тоненькую дрожащую фигурку жены, и ему вдруг стало нестерпимо стыдно. Бесчувственный чурбан, эгоист! У девочки только начинается жизнь, а он, вместо того чтобы поддержать ее, заставляет оправдываться и дрожать от страха. Она отдала ему самое дорогое, она решилась родить от него, а он ведет себя как последний мерзавец!