Фея придёт под новый год (СИ) - Лакомка Ната

Уже ко второй кадрили я взмолилась о перерыве. Кавалеры не скрывали разочарования, зато меня сразу взяла в оборот госпожа Хуммель.

— Нас представили друг другу, — сказала она, беря меня под локоток с заботливостью любимой тетушки, — но все никак не найдется время поболтать. Пойдемте со мной, мы с дамами решили выпить по чашечке кофе со сливками, если вы не возражаете…

Возражать я не стала, хотя с большим удовольствием провела бы время в танцевальном зале. Здесь разговор не обязывал к серьезности, и все щекотливые темы относительно моей личности можно было перевести в шутку, а вот с дамами вряд ли получится пошутить, как с кавалерами. Но если мой отказ посплетничать в женском кругу означал бы проявление неуважения к хозяйке праздника. Да и выглядело бы подозрительно.

Я позволила госпоже Хуммель увести себя, успев ободряюще кивнуть господину Тодеу, который настороженно нахмурился, увидев возле меня жену мэра.

— Мы собрались в гостиной, чтобы немного передохнуть от этой суеты, — говорила госпожа Хуммель, провожая меня в дальнее крыло. — Небольшая компания, только избранные… Надеюсь, вам будет приятно… Вот здесь у нас зимний сад… Признаюсь, я ужасно люблю возиться с цветами. У меня есть орхидеи, и ваниль, а весной я высаживаю тюльпаны. Они так милы, верно? Обожаю тюльпаны! Просто становлюсь безумной, когда вижу новый сорт! А вам нравятся цветы?

Эти вопросы были безобидны, и я отвечала на них, не задумываясь. В зимнем саду было темно — только горел фонарь, который держала в мраморной руке печальная статуя. Дверь в гостиную, куда вела меня госпожа Хуммель, была приоткрыта, и я услышала, как невидимая мне женщина говорила — мягко, уверенно, как могла бы говорить королева, если бы она осмелилась говорить в присутствии его величества:

— Широкие рукава — это вчерашний день, дамы. Я бы даже сказала — прошлый год. В столице сейчас никто не носит широких рукавов. В моде естественная красота, и тот, у кого красивые руки, не будет прятать их под ярдами бархата или шелка. Её величество в прошлом сезоне носила облегающие рукава из зеленого бархата…

— Ах, вы сами видели? — произнес кто-то прерывающимся от волнения голосом. — Королева носила зеленое?

— Конечно, видела сама, — снисходительно ответила дама. — Мы с моим бедным мужем в сентябре были приглашены на торжество по случаю открытия нового зимнего дворца, и я лично разговаривала с королевой, и запомнила даже вышивку на лифе её платья…

Мне стало смешно, и я еле сдержалась, чтобы не фыркнуть. Зимний дворец был открыт два года назад, и её величество не присутствовала на празднике, потому что как раз отправилась в путешествие по монастырям, чтобы подготовиться к зимнему посту. И ещё — королева не могла носить зелёное платье, она терпеть не могла зеленый цвет. Потому что у некой графини были зелёные глаза…

Мы с госпожой Хуммель вошли в гостиную, и все присутствующие дамы обернулись к нам.

«Избранных» было человек десять, и я сразу увидела даму, рассказывавшую столичные новости — маску она сняла и держала в руках. Достаточно молода, очень привлекательна, в черном платье… Платье было траурное, но совсем не унылое — с рюшами и кружевами, изящно подчеркивающее фигуру своей хозяйки. Черная кружевная наколка кокетливо оттеняла золотистые волосы, и что-то мне подсказывало, что бы траурный наряд не оттенял так белоснежную кожу, все эти чёрные одежды уже давно были бы отправлены в сундуки и даже не переложены мешочками с лавандой, чтобы моль поскорее съела.

— Вот и мы, дамы, — радушно сказала госпожа Хуммель. — Сара, приготовьте кофе для гостьи. Госпожа де Монтальви, — обратилась она к женщине в траурном платье, — продолжайте. Очень занимательно вас слушать!

— Я как раз рассказывала, во что была одета королева, — с улыбкой пояснила траурная дама, — когда мы с ней разговаривали на празднике. А вы, сударыня, — она посмотрела на меня, — вы бывали в столице?

Было ясно, как день, что дама лгала, чтобы произвести впечатление на провинциалок, но я решила не портить никому удовольствия. Пусть госпожа де Монтальви самоутверждается, а остальные пусть восторженно слушают и шьют платья из зелёного бархата — что в этом плохого?

— Нет, сударыня, — ответила я, принимая из рук хозяйки праздника чашечку кофе с горкой взбитых сливок, — никогда не была в столице. И в Монтрозе впервые. Продолжайте, прошу вас. Вы так увлекательно рассказываете…

Дама улыбнулась мне со снисходительной благодарностью и продолжала расписывать великолепие королевского двора и наряды придворных, но рассказ не клеился, потому что теперь гостьи госпожи Хуммель слушали не очень внимательно. Больше, чем на даму в трауре, они поглядывали на меня, вернее — на моё платье.

— Простите, — не утерпела, наконец, одна из дам, — какая портниха сотворила это чудо? — она прикоснулась к воздушному подолу, расшитому блестками. — Такая чудесная ткань… И столько алмазов…

— Нет, это не алмазы, — засмеялась я. — Всего лишь стеклянная обманка. Но выглядит очень красиво.

Госпожа де Монтальви как-то странно взглянула на меня, но тут остальным дамам тоже пожелалось пощупать ткань моего платья, и разговоры о столице были на время забыты.

— Кто, вы говорите, сшил эту красоту? — спросила одна и дам, в костюме лисички — в платье ярко-оранжевого цвета и с пелеринкой, отороченной лисьим мехом.

— Не знаю, — ответила я чистую правду. — У меня не было времени на пошив, я попросила доставить мне готовое платье. Имя портнихи тоже не назову, потому что не знаю, у кого это платье покупали. Но могу спросить, дамы, сообщу имя завтра.

Завтра я уже превращусь в Элизебет Белл, и вряд ли кто-то узнает в скромной служанке вчерашнюю принцессу. Поэтому я щедро раздавала обещания, зная, что всё равно не буду их выполнять.

Госпожа де Монтальви терпеливо ждала, пока закончится суматоха вокруг меня, и я, заметив, как она пару раз досадливо дернула углом рта, поспешила прекратить ненужное любопытство.

— Сударыни! — воскликнула я, поставив чашку на столик и вскочив с мягкого дивана. — Скоро объявят вторую кадриль! Такой чудесный праздник, такая чудесная музыка! Идёмте же танцевать!..

Откликнулись двое или трое — кто помоложе, остальные предпочли остаться, в том числе и госпожа де Монтальви.

— Мне сейчас не до танцев, — сказала она, улыбаясь печально и горько. — Мой муж умер совсем недавно. Боль от утраты ещё так сильна…

Печаль показалась мне наигранной, но остальные бросились утешать, а я, воспользовавшись тем, что на меня перестали смотреть, тихонько выскользнула из гостиной. Если дама в трауре хотела привлечь к себе внимание, то мне внимания было не нужно. Смотрите издали, но не надо подходить слишком близко.

Пробежав полутемный коридор, я на полминуты остановилась возле зимнего сада. Пахло цветочной свежестью, и было удивительно ощутить этот аромат посреди зимы. Но музыка играла все веселее, все задорнее, и я поспешила в зал, где уже объявляли вторую кадриль.

Стоило мне появиться, как в мою сторону устремились господа в пестрых камзолах и масках, но всех опередил мужчина, с которым я ещё не танцевала. Он был в костюме филина — это можно было определить по птичьей маске с круглыми глазами и крючковатым носом. Настоящие перья украшали маску и плащ, а из-под маски блестели белоснежные зубы, особенно белые на фоне загорелой кожи. Мужчина был смуглым, загорелым дочерна, как крестьянин, который с утра и до ночи проводил все дни на летнем солнце.

— Можно пригласить вас на мазурку, прекрасная незнакомка? — спросил он, поклонившись так изящно, что уже это походило на танец.

Я приняла его руку, не раздумывая. Мы едва успели встать напротив пары, наряженной бабочкой и орлом, как вдруг перед нами появился господин Тодеу. Даже маска не могла скрыть, что мой хозяин едва сдерживает гнев.

— Этот танец обещан мне, — сказал господин Десинд и, в нарушение всех норм этикета, схватил мужчину за запястье, заставив разжать пальцы и отпустить меня.