Великие страхи прошлого - Александр Викторович Волков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Отец, однако, помнил о сыне. Он ввел его в состав Государственного совета, который занимался в основном внешней политикой. Обнадеживал ли он сына? Скорее испытывал — проверял, с чем тот может справиться, а что ему не по силам. Вместе с ним в Совет входили его двоюродные братья, Рудольф и Эрнст, сыновья Максимилиана II, императора Священной Римской империи (с 1563 года оба брата воспитывались при испанском дворе, вдали от соблазнов Реформации; впоследствии Рудольф сам станет императором. — А. В.).
Возможно, Филипп в ту пору выбирал наследника испанского престола среди них троих, не полагаясь уже на ум и здоровье своего единственного сына. Быть может, мнилось тогда Филиппу, кому-то из его племянников (их матерью была сестра Филиппа II, Мария Испанская) придется стать испанским королем, если с его сыном что-нибудь случится.
Поначалу дон Карлос взялся за работу со всем присущим ему нервическим рвением. Однако запас трудолюбия в нем был невелик. Ему быстро все наскучило. Вскоре он забросил все дела, стал пьянствовать и предаваться греховным развлечениям.
Отец презрительно смотрел на свое беспомощное порождение. За «умственную слабость и инфантильное поведение» дон Карлос был лишен должности. Его отстранили от всех государственных дел.
Вот тогда он и задумал своим жалким умом бежать во Фландрию, чтобы соединиться там с противниками отца, — задумал именно в то время, когда решительный Вильгельм Оранский готовил всеобщее восстание против «испанских тиранов».
Арест. Смерть
Задумка дона Карлоса была секретом Полишинеля. Узнав о готовящейся измене в родном гнезде, король Филипп II в январе 1568 года велел арестовать собственного сына. Впоследствии так же решительны в семейных распрях будут царь Петр Великий и прусский король Фридрих Вильгельм I, отец едва не казненного им Фридриха Великого. Как и для них, для испанского короля задуманный сыном побег был государственной изменой. Сыну предстояло появиться перед судом, который вряд ли оправдал бы его.
В ночь с 18 на 19 января в спальню инфанта вошел король. Сцена, разыгравшаяся здесь, была ужасна. Когда юношу уводили из спальни, он лишь повторял, что «он не безумец, он просто впал в отчаяние, и всему виной — его отец» (C. Giardini. «Don Carlos…», 1994).
Три дня спустя король, похоже, пребывавший в ужасе перед бестией, которую сам же и породил, объявил, что, повинуясь долгу перед Богом и страной, вынужден был арестовать собственного сына. Однако его не бросили в тюрьму. Отец держал его под домашним арестом.
В безмолвии, охватившем общество, вились страшные шепотки. Говорили, что сын замыслил свергнуть отца и уже готовился заговор.
Барон де Фуркево, французский посланник при мадридском дворе, в депешах, отправленных на родину 19 января и 5 февраля 1568 года, сообщал о напряженных отношениях между королем и инфантом, о недовольстве последнего и его аресте. Там же говорилось, что все усилия императора Максимилиана, его жены, папы римского и короля португальского, выступавших в защиту дона Карлоса, оказались пока напрасны.
Потянулись тоскливые дни и недели. Соскучившийся до смерти молодой человек в отчаянии решил покончить с собой и попытался проглотить бриллиантовое кольцо. Но его затея не удалась.
Этот полный диких фантазий принц даже дорогу к смерти выбирал там, в тех пустынях помрачения, где еще не ступала нога человека. Ему не повезло с алмазной казнью? Он пробовал то уморить себя голодом, то утопить отчаяние в вине.
В мансарде, где он томился, летом стало невыносимо жарко. Дон Карлос даже попросил обрызгать каменный пол водой и расхаживал босиком. В эти дни он беспрерывно пил ледяную воду. Живот его раздулся. Его стали мучить острые колики, поднялся жар (C. Giardini. «Don Carlos…», 1994).
Напрасно он истязал себя — отец не шел на примирение с ним. Уже впадая в забытье, путаясь в мыслях, дон Карлос хотел увидеться с отцом, но сентиментального свидания с прощением всех грехов, со слезами и объятьями не получилось. Филипп II, по словам Джардини, отказал ему в последней встрече.
Все последние месяцы дон Карлос жил в ожидании жестокой отцовской расправы, но теперь его ждало будущее, более мрачное, чем все страхи. У него началась агония. К этому ли стремился его возмущенный отец?
24 июля 1568 года, в четыре часа утра, наследник испанского престола умер. Дон Карлос во цвете лет отошел в вечную тень.
За несколько часов до кончины инфанта его все-таки навестил король и незаметно благословил спавшего сына. «Король печалится. — Король успокоился», — записал тогда придворный хронист.
Смерть дона Карлоса была прозаичной. В то утро смежил очи не борец за высокие идеалы, а разнузданный, невежественный самодур. Он не способен был управлять страной. За ним самим нужен был глаз да глаз.
В своей «Истории испанской инквизиции» Хуан Антонио Льоренте первым дал отталкивающий портрет дона Карлоса, воспеваемого поэтами за «свое свободолюбие, любовь к истине, разумные намерения». Наперекор «некоторым пристрастным писателям, представляющим его молодым принцем с любезным характером, приписывающим ему качества, которых он никогда не имел», Льоренте, чуждый каких-либо симпатий по отношению к Филиппу II, пишет о судьбе его сына следующее: «Но я твердо убежден, что смерть этого чудовища была счастьем для Испании» (XXXI, 1, III). Со временем историки согласятся с этим скандальным мнением.
Роль, угодная Провидению
Смерть инфанта хоть и избавила короля от тяжкой участи передавать престол безумцу, но и поставила его перед вопросом, кому вообще оставлять страну. Филипп II был на вершине власти и был страшно одинок.
К этому времени испанский монарх, впрочем, ждал нового наследника от королевы Елизаветы, уже подарившей ему двух дочерей. Однако на этот раз роды были неудачными: их не пережили ни мать, ни ребенок.
Между тем разнеслись неприятные для Филиппа II слухи (они не утихают и поныне). Люди поговаривали, что отец помог непослушному сыну перейти в мир иной — подобно тому, как некогда в нелюбимой испанцами Англии злой король Ричард помог умереть двум славным принцам, предательски убиенным. Однако все это была пустая молва. Ее король не боялся.
Зато теперь монарх «мог в любое время оставить свое королевство, не страшась того, что в его отсутствие вспыхнет восстание», — сообщал в Париж
