Сталинизм и война - Андрей Николаевич Мерцалов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Один из важных аспектов истории мюнхенского курса — как реагировал на него Советский Союз. Значительная часть историков, советских и зарубежных, пришла к выводу: отказ Н. Чемберлена и Э. Даладье от коллективной безопасности, их постоянные поиски контактов и сделок с фашистскими лидерами побудили и Сталина встать на такой же путь. Мюнхенское соглашение 1938 г., явившееся кульминационным пунктом англо-французской политики поощрения агрессоров, не оставляло для СССР иного выбора. По мнению А. Куна (ФРГ), заключая пакт о ненападении с Германией, СССР стремился предотвратить «второй Мюнхен», планируемый на этот раз непосредственно за счет Советского Союза.
Среди актуальных проблем — была ли опасность возникновения на мюнхенской основе единого антисоветского империалистического блока четырех держав, участниц соглашения. Для некоторых из отечественных историков этой проблемы не существует. На наш взгляд, эта проблема вообще не изучена. Она связана с уже отмеченным догматическим подходом к истории внешней политики Запада: все, что бы она ни делала, было направлено против СССР. Но были еще, между прочим, и отношения этих держав друг с другом. Подчас они поглощали все их внимание и силы.
Этот подход проявляется во многих случаях, которые ряд историков стремится напрямую связать с мюнхенским курсом. Так, почему западные державы не применили военную силу в момент итало-германского шантажа по поводу Судетской области, почему они не предприняли военное наступление против Германии в сентябре 1939 г.; почему они не открыли активные и масштабные боевые действия непосредственно против Германии вплоть до 1944 г.? Помимо антисоветского направления их политики целесообразно изучить и чисто военную сторону. Были ли готовы они добиться победы, если не малой кровью, то, по крайней мере, без непомерных потерь? Зачем нужна эта оговорка? Нам известны насмешливые замечания советских журналистов по поводу стремления командования США не открывать «второй фронт», пока не будет пришита пуговица к шинели последнего американского солдата. РККА, привыкшей воевать любой ценой, такая позиция союзников казалась недружелюбной.
Вопрос нельзя сбрасывать со счетов до специального его изучения: что такое полная готовность войск, где кончается разумный и честный расчет по части этой готовности и где начинается нечестность по отношению к союзнику, который ведет войну не только свою, но и твою.
Итак, был ли мюнхенский курс правительств Англии и Франции выражением их циничного расчета или искренних заблуждений? Выдвигая первое соображение в качестве главного, едва ли можно отвергать начисто второе. Сталин же учитывал лишь первое, так поступают и его преемники. Их просчеты в оценке главных и второстепенных виновников второй мировой войны органически связаны друг с другом.
II. Сталинизм и ответственность за войну
Обратимся к третьей вершине «треугольника» Мишеля. Многие авторы в западной, а сейчас и в отечественной литературе склонны возлагать ответственность за вторую мировую войну и на СССР. Некоторые дела и слова Сталина придают этой версии, по крайней мере, правдоподобие. Нельзя разделить мнение о том, что развязывание второй мировой войны и нападение на СССР всецело зависели от агрессора и тех сил, которые активно содействовали ему. В мире были еще Коминтерн, Социнтерн, были, хотя и неорганизованные, десятки и сотни миллионов людей (и в фашистской Германии!), которые не хотели воевать. СССР самой судьбой было предназначено встать в ряды мирового антивоенного движения. Но все ли со стороны СССР, точнее со стороны Сталина, единолично представлявшего тогда страну на международной арене, было сделано, чтобы предотвратить войну? Была ли вообще такая альтернатива или народы должны были пройти через кровавый опыт Ковентри, Бреста, Пирл-Харбора и лишь потом убедиться в необходимости единства?
1
В международной деятельности Сталина остается много неясного. Однако уже сейчас представляется возможным проанализировать с современных позиций давно известные или только ставшие доступными материалы и осветить некоторые проблемы. Вполне естественно при этом оценивать внешнеполитический курс Сталина в свете нового политического мышления. Тем более что среди тех, кто заложил его основу, был Ленин, и это было известно Сталину.
В конце 1920 г., вопреки мнению большой части партии, Ленин отказался от представлений о том, что весь земной шар находится накануне социалистической революции, и пришел к мысли о мирном существовании СССР и капиталистического мира. Он рассматривал это не просто как временную передышку, а как длительную полосу. Эти идеи получили воплощение, например, в позиции советской делегации на Генуэзской конференции, Рапалльском договоре с Германией, признании Советского Союза многими державами. Сосуществование было органически связано с новой экономической политикой внутри страны. Более того, взаимоотношения, по Ленину, не ограничивались областью политики. Они предполагали торговлю, концессии, конвертируемую валюту и др. Сосуществование и нэп недаром М. Горбачев отнес к числу «фундаментальных законов эпохи»[197]. Эта традиция сравнительно длительное время сохранялась. Ее проводниками были Г. Чичерин, М. Литвинов, которые опирались на поддержку Н. Бухарина, А. Рыкова, в военных кругах — М. Тухачевского и др. Они стремились к сотрудничеству со всеми государствами и общественными силами, заинтересованными в сохранении мира. С выходом же на международную арену так называемых «неимущих» держав, главной задачей стало создание системы коллективной безопасности. Среди успехов его политики — заключение договоров о взаимной помощи с Францией и ЧСР, вступление в Лигу Наций.
Недавно опубликованные документы в некоторой степени восстанавливают картину довольно развитого советско-германского военного сотрудничества в 1920–1933 гг. Письма полномочного представителя СССР в Германии Н. Н. Крестинского, в частности, по своему содержанию далеко выходят за сравнительно узкие рамки обмена военными делегациями, представителями на военных маневрах, слушателями учебных заведений, производства различного вооружения (артиллерии, авиации, военно-морского флота, оптики, химического оружия и др.), хотя сами по себе эти вопросы весьма интересны. Полпреда беспокоят общая тенденция в руководстве, стремление свернуть отношения с заграницей. В этом случае пришлось бы «до всего в военном деле доходить своим умом, без возможности догонять и перегонять европейскую военную технику», — подчеркивает автор в письме Сталину 28 декабря 1928 г. Из писем следует, что противники сотрудничества были не только в Германии, но и в СССР, причем за
