Государь Иван Третий - Юрий Дмитриевич Торубаров

– Государь, – начал он, – все идет…

– Подожди, – Иван Васильевич поднял руку. – Пиши грамоту вот для этого молодца, что я его прощаю, а кто решит ему старое припомнить, тот испытает на себе мой гнев. И позови мне боярина Захарьина. Пусть он с Дорофеем поедет и грамоту мою во Пскове зачтёт, чтоб никто в ее подлинности не сомневался.

Ольга, радуясь за Дорофея, вдруг подошла к Ивану Васильевичу, встала перед ним на колени.

– Прими, государь, мою благодарность за твою доброту.

– Встань, княжна, встань! – Он поднял ее.

Ольга, поцеловав его руку, почти выбежала из кабинета. Дорофей, поклонившись князю и боярину, поспешил за ней.

В ту же минуту вошел боярин Юрий Захарьин. Князь, обняв боярина за плечи, довел его до двери. Около нее они остановились. Заговорил князь:

– Хочу, боярин, тебя спросить, что это делается с Пожарскими? И всегда ли они такие, порой поперек всех идут?

– Думаю, – отвечает боярин, – все это у них от большой любви к Руси. Я тя понимаю. Иногда надо бы что-то смягчить, а у них вроде боязнь какая – если так не сделать, беда на Русь придет. Но поверь мне, государь, этот род за Русь готов жизнь отдать. И делом они это подтверждают. Сложил же свою голову на Куликовом поле старший сын Андрея Василий. Да и другие…

Князь перебил его:

– Я вижу это. Боюсь, другие не увидят. Да, чую, завистников у них много. Но ладно, думаю, все хорошо будет. А ты, Юрий, как поедешь с этим Дорофеем в Псковскую землю, возвращаться не торопись. Посмотри, что там и как. И в Новгороде тоже. После доложишь мне. Ладно, боярин, бывай.

– Извини, государь, а когда… – Боярин не договорил.

Князь его понял, усмехнулся и сказал:

– Сам заждался. Мы ведь на сторону не глядим. Так уж в роду повелось.

Боярин усмехнулся:

– А может, государь, и зря. Кто тя осудит?

– Э-э-э, боярин, а ты Бога не боишься?

– Боюсь, государь, боюсь! Сам-то я ни-ни.

И они оба рассмеялись.

Боярин вышел на улицу и увидел Дорофея и Ольгу внизу около лестницы.

– Дорофей, государь велел, чтобы ты ехал со мной. Так что попрощайтесь, и в дорогу.

Он махнул рукой. Тотчас подъехал большой возок – почти дом на полозьях. Как раз то, что нужно для дальнего путешествия в мороз. Когда Дорофей сел напротив боярина, Захарьин, усмехнувшись, сказал:

– Тебе, Дорофей, повезло! Сегодня государь очень добр был. Учти, такое бывает редко. Но Бог подарил тебе удачу… – Он не договорил и крикнул кучеру: – Едем!

– Боярин, могу я проститься? – спросил Дорофей.

– Простись.

Дорофей открыл дверцу и помахал Ольге рукой.

Глава 28

Утром, сопровождаемый собачьим лаем, в Кремль прискакал всадник. Оставив коня у великокняжеского крыльца, прыгая через две ступеньки, в хоромы вместе с клубами морозного воздуха ворвался воин с белыми от инея усами. Громко стуча сапожищами, он прошел по проходу и остановился у дверей опочивальни князя. Подняв руку, на мгновение задержался. Потом решительно и громко постучал.

– Что, едут? – послышался голос князя.

– Едут, государь!

И сразу ожили хоромы князья. И не только они. Вся Москва! На встречу невесты по обе стороны дороги волной накатывал народ. Проскакал княжеский полк, останавливаясь по два всадника через каждые тридцать конских шагов. Люди кричали: «Слава Москве!» Первое, что Софья увидела при подъезде в столицу, – это горящие от восходящего солнца купола московских церквей. И эти солнечные лучи грели ее душу.

Заволновался и Антонио Бономбра. Как же! Это был последний этап долгого пути. Два прошли. Нормально! И это вселяло уверенность. А вот третий…

Волновались и в Кремле: «Где Федор Хрома?» – который раз спрашивал Иван Васильевич. И каждый раз ему отвечали: «Он на месте».

Сопровождавший невесту кортеж остановился. Мороз заставил легата поверх его красной одежды набросить на плечи шубу, подаренную ему в Пскове. Антонио видел, как его монах достал из кибитки латинский крест и, подняв его, гордо встал во главе свиты. Толпа замерла, увидев, как к монаху вразвалочку подошел Федор Хромой, человек-богатырь. Расстегнутая шуба позволяла увидеть его мощное сложение. Сдвинув шапку на лоб, он, подойдя к монаху, протянул ручищу и, схватив древко, толкнул им монаха с такой силой, что рука того оторвалась от древка, а сам он сел на дорогу. Все замерли. Тут подъехали сани, крытые соломой, Федор бросил крест на сани и громовым голосом крикнул:

– Езжай!

– Эх, пошла, родная! – молвил кучер, держа вожжи и разворачивая сани.

Придя в себя, монах вскочил, что-то закричал по-итальянски. А Федор, недолго думая, ударил монаха по голове, и тот вновь сел на дорогу. Неожиданно к Федору подскочил Фрязин. Как же! На его глазах надругались над латинским крестом! И он крепко съездил боярину по скуле. Богатырь погладил ее и в ответ нанес удар, что поднял итальянца вверх, а затем он, описав дугу, свалился в придорожный снег. Пока он оттуда выбирался, снег охладил его порыв. А боярин, сбросив расстегнутую шубу, засучил рукава. Увидев готового к битве боярина, Фрязин убежал. Легат, испугавшись, нырнул в кибитку и забился в угол. Софья в душе возмутилась, но промолчала. Видевшие это люди хохотали от души.

Обоз тронулся в путь. Софья кланялась встречающим, не обращая внимания на причитания легата.

Через некоторое время повозка неожиданно остановилась. Кортеж въехал в Кремль, на площадь Успенского собора.

Софья быстро поправила на себе одежду, посмотрелась в зеркало. Дорога ее не утомила, выглядела она свежо. «Ну, с Богом!» – сказала она себе. И вот она вышла. Толпа с замиранием ждала этого момента. Невеста понравилась. Какой милый взгляд, какое красивое лицо! «Слава …» – понеслось над Московией.

Настала минута встречи жениха и невесты. На его голове – остроконечная бобровая шапка, отороченная бриллиантами, горящими на холодном зимнем солнце. На плечах – соболиная шуба. Воротник, рукава, подол расшиты золотом. Золотые пуговицы.

Взгляд Софьи изучающе остановился на его лице. Оно было приятное, большой с горбинкой нос, черные строгие глаза, вьющаяся борода, красивые губы. Софья даже вздохнула, словно сбросила тяжелый груз неизвестности. А его взгляд остановился на ней. Красива, немного полновата.

И вдруг громко, решительно прозвучал голос князя.

– Начинаем венчание! Где митрополит? Что-то не вижу его, – заволновался князь.

Справа от него стоял князь Патрикеев, разряженный, как петух.

– Князь, – тихим голосом проговорил великий князь, – ступай приведи Филиппа, чтобы он нас обвенчал.

– Как, государь? А как же наш обычай? Пускай хоть день его соблюдет. Черная одежда, черная…

– Князь, – шептал Иван Васильевич, – я тя сейчас одену в черное и в прорубь.

Расталкивая людей, Патрикеев заспешил к митрополичьим хоромам. Пробежав мимо