Ловушка для Слепого - Андрей Воронин

Пешком поднявшись на третий этаж, Сивый поставил оба кейса на выложенный стершимся кафелем пол, вынул из кармана ключи и отпер дверь квартиры, расположенной справа от лестницы. Снова подхватив чемоданы, он вошел и закрыл за собой дверь.

Квартира Дынникова была обставлена довольно богато, но безвкусно и вдобавок сильно захламлена – видимо, оставшись без родителей. Тыква и его сестра так и не смогли решить, кто из них должен убирать в квартире. Выворачивая на пол содержимое битком набитого стенного шкафа в прихожей, Сивый подумал, что теперь этот вопрос окончательно утратил актуальность.

Среди мятых рюкзаков, тряпок и комком затолканных в шкаф дорогих кожаных курток он отыскал вместительную спортивную сумку и, морщась от боли в руке, опорожнил в нее оба кейса. Кейсы он один за другим зашвырнул в угол. Они с грохотом упали на давно нуждавшийся в натирке паркет.

В ответ на этот шум из спальни донесся сдавленный стон. Сивый ногой отодвинул с дороги сумку и прошел в спальню, хрустя рассыпанным по полу печеньем и оставляя за собой грязные следы.

Мария Дынникова лежала на собственной кровати, надежно прикованная к спинке стальными наручниками.

Наручники служили скорее для того, чтобы уберечь Машку от несчастного случая, чем для предотвращения побега. Бежать ей было некуда, да она и не хотела никуда бежать.

Сивый остановился в дверях и закурил, глядя на Машку со смесью жалости и отвращения. Лицо Дынниковой-младшей осунулось и подурнело, воспаленные глаза глубоко запали, вокруг них залегли отталкивающие коричневые тени. Натуральные светлые волосы сбились в грязный колтун, а зубы сильно выдавались вперед на обтянутом сухой, нездорового оттенка кожей костистом лице и неестественно белели в запекшейся щели приоткрытого рта.

Когда Сивый вошел, она снова застонала – без слов, как раненое животное. На Раскошина она даже не посмотрела.

Ее взгляд был прикован к подоконнику, на котором стояла вскрытая коробка с ампулами и лежала упаковка одноразовых шприцев.

– Тц-тц-тц, – поцокал языком Сивый, – какая беда!

Моя девочка давно не получала дозу! Ай-яй-яй! Нехороший дядя заставил девочку ждать!

Машка снова застонала – глухо, протяжно.

– Не плачь, деточка, – сказал Сивый и глубоко затянулся сигаретой, – дядя все исправит. Сейчас будет хорошо.

Он подошел к подоконнику, разорвал упаковку и надел на шприц иглу. Щелчком отбив кончик ампулы, он высосал из нее прозрачную жидкость. Покосившись через плечо на свою пленницу, Сивый перекачал в шприц содержимое еще одной ампулы. Этого должно было хватить наверняка. Девчонку можно было просто придушить подушкой, но Сивый полагал, что там, где это не мешает делу, надо поддерживать хотя бы видимость справедливости. Бедная сиротка и так намучилась, так пусть хотя бы умрет, ловя кайф!

Он туго перетянул ее худую, как ветка, руку резиновым жгутом и поднял шприц, нацеливаясь кончиком иглы в исколотую вену. В это время в коридоре что-то хрустнуло – видимо, все то же рассыпанное печенье, – раздался яростный возглас, а затем дрожащий от гнева и ненависти голос Активиста произнес:

– А ну, брось это, подонок!

Сивый медленно разогнулся и посмотрел на Шараева, все еще держа в руке шприц.

– Ба! – сказал он. – Активист! Ты еще жив? Ну, и каково это – быть последним из могикан?

– Я сказал, брось шприц, – повторил Виктор. Он не ожидал встретить Сивого здесь, но теперь радовался ошибке Слепого. Жажда мести, испепелявшая его изнутри, была превыше служебного задания, которое выполнял Глеб. Он со щелчком оттянул затвор «парабеллума». Никелированный пистолет блеснул в тусклом осеннем свете, как елочная игрушка.

– Аккуратнее, – сказал Сивый, осторожно кладя шприц обратно на подоконник. – У этого пистолета очень чувствительный курок. Пару раз я ошибался. Хочешь попугать человека, вдруг – бах! – глядишь, а он уже помер.

– Знаешь, я не расстроюсь, – сказал Виктор. Машка, так и не дождавшись дозы, издала еще один протяжный стон. Активист бросил на нее быстрый взгляд и сразу отвел мгновенно потемневшие глаза. Брови его сами собой сошлись на переносице, губы сжались и побелели. – Я пришел, чтобы приговорить тебя и привести приговор в исполнение, – продолжал он. – Ты убил мою семью. Ты убил Тыкву, Телескопа.., ты убил многих, но мою семью тебе трогать не следовало. Если бы не это, ты мог бы еще какое-то время жить, а так…

– Погоди, – сказал Сивый, – давай разберемся. – Я – я лично, персонально, так сказать, – не убивал никого из названных тобой людей. Ты что-то спутал, Активист.

Я бизнесмен, а не киллер.

– Ты не киллер и не бизнесмен, – сказал Виктор. – Ты душегуб. А я не народный заседатель, и улики мне не нужны. Я просто размажу по полу твои вонючие мозги и пойду танцевать рок-н-ролл. Как тебе это понравится, ублюдок?

– Не самая лучшая из возможных перспектив, – со вздохом сказал Сивый. Глаза его ни секунды не оставались на месте, быстро бегая из стороны в сторону, как два маленьких, загнанных в угол юрких крысеныша. Эта беготня очень не нравилась Виктору. Он подумал, что пора кончать эту затянувшуюся воспитательную беседу, и поднял пистолет. Ему вдруг вспомнился удивленный взгляд Одинакового Ивана за секунду до того, как пуля пробила ему грудь, и тоскливые, со слезой, как у сбитой машиной собаки, глаза лежавшего на мертвой осенней траве Тыквы.

«Хей-хо, жизнь не дорога!» – вспомнилось ему, и он словно наяву увидел Телескопа в сбившихся на одну сторону очках, с обшарпанным наганом в руке.

– Трудно? – с плохо скрытой насмешкой спросил Сивый. – Неужели ты такой слабак? Любой из Одинаковых сделал бы это между делом, одной рукой, другой при этом ковыряя в носу. – Он отступил на шаг и широко развел руки, как приветствующий публику конферансье. – Ну, Активист! Вот он, я. Это тебе не на митингах орать, красножопый.

Машка снова застонала. В этом стоне было столько муки, что Виктор невольно посмотрел в ее сторону. Пистолет дрогнул и сместился, и в это мгновение Сивый вдруг сделал резкое движение отведенной назад и в сторону левой рукой, стремительно выбросив ее вперед. Наполненный шестипроцентным раствором морфия шприц, как отравленный дротик, вонзился Активисту в шею. Не успевший понять, что происходит, Активист вскрикнул от неожиданности и схватился за шею свободной рукой. Ствол пистолета при этом совсем опустился, и Сивый, не теряя времени, метнул в него стоявший рядом стул. Виктор отбил стул правой рукой с зажатым в ней парабеллумом. Рука онемела от удара, а Раскошин уже стоял в нескольких метрах от окна с пистолетом в левой руке. Кровавое пятно на его правом рукаве росло, добравшись уже до локтя, но Сивый улыбался.

– Оратор хренов, – сказал он и выстрелил. Пуля ударила Активиста в правое плечо, заставив выронить пистолет и отшвырнув его к стене. – Ты думаешь, – приближаясь, продолжал говорить Сивый, – я промазал? Ничего подобного. Просто мне тоже есть что сказать. Запомни, сопляк: если собрался стрелять – стреляй, а напутственную речь можно произнести и над трупом. Учти, это очень ценный совет. Жаль только, что ты не успеешь им воспользоваться.

– Ты подохнешь, – сказал Активист, сидя на полу и глядя в дуло длинноствольного «люгера».

– А ты уже подох, – ответил Сивый и спустил курок.

Зеленая точка, мигая, ползла по карте Москвы. В ее движении не было ни системы, ни смысла. Казалось, Сивый бесцельно кружил, то мчась по прямой, то принимаясь петлять, как таракан, спасающийся от градом сыплющихся сверху ударов. Это сильно осложняло задачу Глеба: невозможно было предугадать, куда Сивый повернет через секунду.

Слепой увеличил скорость. Это пьяное кружение нравилось ему все меньше, и он окончательно решил сесть Сивому на хвост – может быть, это подстегнет его и заставит, оторвавшись от преследователя, отправиться наконец к своей жертве.

Вскоре он засек мелькнувшую впереди корму джипа.

Сверившись с прибором, он убедился, что машина именно та, и перестал смотреть на экран. Джип двигался странно: неровно, рывками, все время рыская из стороны в сторону и одну за другой создавая аварийные ситуации. Глядя, как его мотает по дороге, Глеб вспомнил, что у Сивого прострелена рука, и от души понадеялся, что тот наконец-то почувствовал себя неважно.

Джип резко повернул направо, и Глеб увидел, что на пассажирском месте спереди тоже кто-то сидит. Он успел разглядеть только светлую волну распущенных длинных волос и немедленно вспомнил: Активист говорил, что сестра Дынникова – блондинка.

Слепой до отказа утопил акселератор, и огромный «додж» ракетой устремился вперед. На повороте его занесло, и он с грохотом ударился левым задним крылом об успевший выползти на перекресток грузовик. «Начинается чертов вестерн, – выравнивая машину, подумал Глеб. – Терпеть этого не могу. Если бы не девчонка…»