Купель дьявола - Виктория Платова

Я подергала ошейник и только теперь поняла, что он не так прост, каким кажется на первый взгляд. Тонкие золотые звенья, две блестящих точки на застежке в виде головы какого-то зверя… Где-то я уже видела нечто подобное… И не так давно.

Я едва не оторвала голову несчастной собаке, а когда тонкая золотая цепь скользнула мне в ладонь, все стало на свои места. То, что я держала теперь в руках, никогда не было ошейником. Золотой браслет. Два бриллианта у застежки.

Смуглые руки на руле джипа. Жаик, телохранитель Титова. Браслет принадлежал ему, я хорошо помнила это. Но что он делает здесь, в пустой комнате, среди забытых детских игрушек?.. Он просто не мог, не должен был здесь оказаться. Но, черт возьми, я держу его в руках…

Я дернула себя за мочку уха и тихонько рассмеялась. Тащиться в Зеленогорск стоило ради одной застежки с крошечными бриллиантами. Что же сказал мне тогда телохранитель, сохраняя вероломное азиатское спокойствие на лице? “Я подарю его девушке, которая мне понравится”. Да. Так или почти так. Но мне и в голову не могло прийти, что единственной девушкой, которая понравилась казаху, окажется моя бедная мертвая Жека… Интересно, когда она успела влюбить его в себя? Жаик отправился за Жекой, чтобы привезти ее на вечеринку, и они задержались почти на час, хотя езды от логова Ларфы до дачи Титова не больше пятнадцати минут, да еще на хорошей машине, по отличному шоссе.

На хорошей машине. Жаик приезжал за Жекой на джипе. “Черный” сказала Ларфа. Тот и не тот. Тот и не тот. Жаик был азиатом, но только не с широко поставленными миндалевидными глазами, как, например, у Адика Ованесова, а с узкими ощетинившимися бойницами век. Азиат. Черный.

Тот и не тот.

Вот ты и попался, Жаик.

Несколько секунд я прислушивалась к звону в голове. Эпизодический персонаж, благополучно выкинутый мною из головы, всплыл в последнем действии и сместил все акценты пьесы. Если исходить из браслета, который я держу сейчас в руках, Жека понравилась казаху. Понравилась настолько, что оказалась новой владелицей браслета. Как он оказался на собаке — другой вопрос, абсолютно сейчас неважный. Важно совсем иное: встречалась ли Жека с Жаиком после смерти его хозяина и к чему привели эти встречи.

Что случилось с Жекой, я знала, но что сейчас поделывает Жаик и когда он видел мою несчастную подругу в последний раз? И почему он ни разу не объявился, почему не присутствовал на похоронах, и как ему удалось так незаметно прошмыгнуть в дверь Жекиной жизни?..

Щеки мои горели, а по телу разлилось странное покалывающее тепло: я жаждала ответов немедленно. Поднявшись с пола, я сунула браслет в карман, подхватила изможденного войлочного пса и тонкую стопку одежды.

Больше мне нечего делать здесь. Ай да Ларфа, блокадный цербер, лукавая старуха, моя Кассандра, моя Ариадна, мой падший ангел — именно так называла старуху Жека. Ее вздорность и глухая нелюбовь к представителям закона дали мне в руки неожиданные дополнительные козыри. Нужно не быть неблагодарной сукой, а как-нибудь заглянуть к ней еще раз.

Когда все выяснится окончательно.

Нагрянуть в гости с трехтомником “Гитлер”. Или с “Последними дневниками Геббельса”. И купить что-нибудь к чаю. Диабетическое.

Стараясь унять бешено колотящееся сердце, я зашла в комнату к Ларфе.

— Ну что, взяла?

— Да, прихватила кое-какие вещи. Детские. Я пойду, Лариса Федоровна.

— Иди-иди.

У самого порога она остановила меня.

— Где похоронили саму-то?

— На Ново-Волковском.

— Ну что ж, место хорошее. А от меня не дождутся. Только крематорий, Катерина. Кре-ма-то-рий! Чисто, красиво и — главное — быстро. И тебе советую.

Я пообещала подумать и выскользнула из дома.

…На веранде по-прежнему стояли уже увядшие хризантемы. Я присела на мокрую от недавнего дождя скамью, вытянула ноги и прикрыла глаза. Сегодня удачный день. Самый удачный за последнюю неделю, как ни кощунственно это звучит. Теперь я знаю больше, чем кто-либо. Браслет Жаика закольцевал Жекину смерть, и я впервые почувствовала облегчение. Этот чертов браслет появился на даче не просто так: вряд ли Жаик потерял его. А если бы даже потерял, Жека бы непременно его вернула. Она, с ее вызывающей честностью, вернула бы даже булавку. Остается только одно — он действительно подарил его Жеке. Единственной девушке, которая ему понравилась. Но почему тогда он не был на похоронах? Почему не проявился за все эти дни?

Жаик.

Тот и не тот.

Мертвый город Остреа не прошел для меня даром.

Наевшаяся мистики по самые помидоры, как сказал бы Лавруха, я теперь во всем была склонна видеть знаки и символы. Ларфа с ее старческой лукавой метафоричностью совершенно неожиданно для меня дала определение не только Жаику, но и всей ситуации.

Тот и не тот.

То и не то.

С самого начала, с Жекиного отчаянного телефонного звонка в “Валхаллу”, все было тем и не тем. Мертвый Быкадоров, выдававший себя за живого в кресле Жекиной спальни. Кусок доски пятивековой давности, выдававший себя за убийцу. Я сама, выдававшая себя за оживший портрет на даче у Гольтмана. Лавруха, выдававший себя за хозяина картины. Херри-бой, выдававший себя за хранителя Ключа. Остров, выдававший себя за логово Зверя. Телохранитель Жаик, выдававший себя за пылко влюбленного… Список можно было продолжать. Все участники истории рано или поздно примеряли на себя новые маски и так и норовили обмануть друг друга. Дурацкий маскарад, застывшие фигуры. Но между ними, под одной из масок, прячется убийца Жеки. И, возможно, не только Жеки. Теперь я была просто уверена в этом.

Марич прав. Никто не станет из-за жалких пятисот долларов перевозить труп, завернутый в ковер, в багажнике машины, каждую минуту рискуя жизнью. Кто-то убил Жеку, потому что хотел убить именно ее. Быть может, разгадка кроется в ее последнем телефонном звонке.

Я отщипнула от хризантемы несколько лепестков и все вспомнила. Если отбросить помехи на линии, смысл ее звонка сводился к следующему: она хотела поговорить со мной, потому что увидела что-то в особняке Титова. Что-то ужасное…

Ужасное.

Именно это слово я тщетно пыталась вспомнить все это время. И все же оно было вырвано из контекста. Возможно, ужасным было не само событие, иначе Жека забила бы тревогу сразу. Ужасным было ее отношение к этому событию. Она могла увидеть нечто незначительное, нечто такое, что показалось ей странным, не более того. Она даже не зафиксировала это “нечто” в памяти. И только потом, вернувшись в город и узнав о смерти Титова, вспомнила о нем и связала все ниточки воедино. Представшая ей стройная картина ужаснула ее. И она позвонила мне. Потому что больше звонить было некому. Потому что невозможно представить…

Я спрятала голову в колени и заставила себя додумать эту мысль.

Потому что невозможно представить себе, что человек, которого ты считаешь близким, может совершить действия, которые приведут к смерти другого человека.

Да, именно так. Для меня это не было бы потрясением, как не стало потрясением известие о том, что мой любимый Быкадоров оказался обыкновенным вором. Но Жека совсем другая. Впрочем, человек не обязательно должен был быть близким. Он просто сделал что-то такое, что объясняло внезапную смерть Титова.

Я подняла голову к дырявому, насквозь пробитому бледными солнечными лучами небу.

— Что же ты хотела сказать мне, Жека? Что же ты хотела сказать?..

Никакого ответа. Только шорох опавших листьев.

Нет, так я ни к чему не приду. Нужно выбираться отсюда и возвращаться в Питер. А по дороге заехать в особняк Титова, благо это совсем рядом, пятнадцать минут езды по шоссе. Мой приезд будет выглядеть достаточно невинно: я навестила людей, которых знала некоторое время. Я заехала справиться о здоровье Агнессы Львовны. И еще раз переговорить с ней о картине. Да, это будет самый удобный и все объясняющий повод: поговорить с ней о картине.

Несколько минут я простояла у закрытых наглухо ворот особняка. Никакого движения за высокими стенами, впрочем, так и должно быть. Агнесса вряд ли стала бы жить здесь после смерти сына, а свора телохранителей разбежалась, стоило хозяину умереть. Максимум, на кого я могу рассчитывать, — это сторож при доме. Будем надеяться, что он не мертвецки пьян.

Я еще раз посигналила и решила для себя: еще две минуты и можно разворачиваться. Оставить машину в ближайшем сосняке и подобраться к дому со стороны залива. Мне страшно хотелось взглянуть на дом, где произошла трагедия. Еще раз и теперь совсем другими глазами. Наконец ворота, вздрогнув, двинулись в сторону, и я увидела в окне домика охранников Лехиного камердинера, мажордома и церемониймейстера Дементия.

Я обрадовалась ему, как старому знакомому Еще больше меня рассмешил его вид — всклокоченный и заспанный одновременно: то ли он только что оторвался от подушки, то ли от бутылки, то ли от девочки по вызову. Наспех накинутая на голое тело рубашка была незастегнута, а из джинсов торчали девственно-белые плавки.