Мир на костях и пепле - Mary Hutcherson

— Да? — Хеймитч наигранно поднимает бровь и наклоняет голову. — Тогда ждем Пита и идем в пекарню как обычно?

Если честно, я понятия не имею, в каком состоянии сейчас Пит, и захочет ли он видеть меня сегодня, поэтому просто молчу вместо ответа, и через какое-то время ментор многозначительно вздыхает, резко опуская кружку на стол. Вздрагиваю и поднимаю на него глаза, встречаясь с тем, что никак не ожидаю увидеть.

Налет самоуверенности и острого сарказма на его лице сменяется простым человеческим волнением и… чем-то, что я не могу понять наверняка, но уже много раз замечала раньше. Кажется, так выглядит желание помочь и одновременный страх из-за возможной неудачи.

— Мы должны быть одной командой, Китнисс, — говорит он, не отводя глаз. — Вы должны доверять мне, а я вам. Иначе ничего не выйдет.

И я знаю, что он прав.

Знаю, что, благодаря своему таланту замечать детали, систематизировать и превращать все действия в четкие планы, Хеймитч способен не только вытащить своих трибутов из безнадежной ситуации, но и совершить тысячи других невероятных вещей. Например, вернуть Пита, как он уже сделал это всего полгода назад. Именно поэтому, стиснув зубы, я начинаю говорить.

— Он хочет, чтобы я рассказала ему про Игры… ну, знаешь, про нас с ним на Играх и, наверное, после.

— Ясно, — выдыхает он, потирая переносицу, а я просто благодарна за то, что не приходится объяснять, почему это вообще проблема. — Я ожидал, что это произойдет, потому что он был слишком уж отстраненным и спокойным каждый раз, когда мы этого касались. Знаешь, я думаю, что они хорошенько поработали над его воспоминаниями именно благодаря записям с Игр. И… да. Ладно. Я поговорю с ним.

Борюсь с секундным желанием поспорить и сказать, что мы разберемся сами, потому что, во-первых, Хеймитч сейчас не выглядит как человек, с которым я бы хотела спорить, а во-вторых, потому что прекрасно понимаю, что он может оказаться гораздо лучше меня в том, чтобы подобрать необходимые для Пита слова. Киваю, но ментору не требуется мое согласие, потому что он и без этого уже начинает вставать из-за стола.

— Надеюсь, ты не собираешься сидеть дома весь день и жалеть себя, солнышко, — бросает он, выходя из кухни. — Пекарня сама себя не построит.

И сначала мне кажется, что будет не очень уместно отправиться туда одной после сегодняшней ночи, но потом я все же решаю, что это какой-то детский и необоснованный страх. Даже Хеймитч молча работал вчера весь день, хоть и наорал на нас незадолго до этого и был чертовски зол. Так что уже через час я стою в пекарне с кистью и краской, слушая рассказ мужчины из Третьего Дистрикта, Рика, помогающего с установкой печей, о том, как он вообще оказался в наших краях.

К обеду к нам присоединяется Хеймитч. Он бросает мне быструю улыбку, прежде чем приступить к работе, и я трактую ее как добрый знак, но не хочу ничего уточнять вслух, пока мы не одни. Я уверена, что он нашел бы способ также невербально сообщить, что все плохо, если бы это было так, так что немного выдыхаю. Пит появляется только вечером и извиняется, что пропустил целый день, объясняя это ночной бессонницей и головной болью.

— Наверное, из-за дождя, — спокойно пожимает плечами Рик. — Моя жена тоже проворочалась полночи.

— Как и Китнисс, — добавляет Хеймитч, благодаря чему Пит наконец-то переводит на меня взгляд, слегка поджав губы. Я пытаюсь выдавить хоть какую-нибудь улыбку, но никак не могу, пока на заднем фоне мужчины уже принимаются обсуждать подкрадывающуюся осень.

Мы стоим и смотрим друг на друга в разных концах здания, что немного неловко, на самом деле, но отвести взгляд было бы еще более странно. Пит кивком указывает мне дверь и выходит, а я иду следом.

— Хочешь пройтись? — говорит он, уже начиная шагать вперед по улице, так что остается только пристроиться рядом, сохраняя немного пространства между нашими плечами.

Мы идем молча, озираясь вокруг на совершенно новые и восстановленные здания по той самой дороге, вид которой довел меня до многочасовой истерики когда-то в прошлом.

Тогда все здесь было усыпано останками, костями и пеплом, и я точно не могла представить себе этот новый мир, старательно воссоздаваемый выжившими со всей страны. Теперь люди вокруг выглядят вполне обычно, живут своими жизнями, тяжело трудятся и переговариваются друг с другом. Здесь и там раздается смех, мимо проносятся дети, приятно пахнет едой.

Интересно, удалось ли этим людям восстановить мир и покой в своих душах также быстро, как отстроить здания и улицы? Нам вот с Питом явно не удалось. Глубоко внутри я до сих пор чувствую себя искалеченной, будто от взрыва бомбы, и пока что даже не смею надеяться на то, что когда-нибудь до конца излечусь.

Думаю, нам обоим это едва ли светит.

Когда мы доходим до центральной площади, я замечаю Сэй в толпе людей, разгружающих деревянные коробки с провизией, и машу ей рукой, а она радостно приветствует нас в ответ.

— Будет праздник, — наконец говорит Пит, указывая на огромное количество ящиков из Капитолия. — Через пару недель. Жатва.

Резко оборачиваюсь на него, широко раскрыв глаза, но потом смысл все-таки до меня доходит. В это время уже семьдесят пять лет подряд проходила Жатва.

Но только не в этот раз. И, надеюсь, никогда больше.

— Теперь это будет День памяти, — добавляет он. — Мэр приглашал нас выступить с речью, но Хеймитч отказался за всех троих.

Мысленно благодарю ментора за то, что мне даже не пришлось вдаваться в подробности этого приглашения и, очевидно, искать объяснения для отказа.

— Два официально сумасшедших победителя и один алкоголик. Не самая лучшая идея мэра.

— Он хороший человек, — говорит Пит, криво улыбнувшись. — И немного твой фанат.

Издаю звук, одновременно удивленный и возмущенный, испытывая странное смущение. Вот уж к чему я никогда не привыкну, так это к подобной известности. После первых Игр нас иногда узнавали в городе, но в основном люди были настолько заняты заботой о собственном выживании, что не обращали никакого излишнего внимания. Но теперь не стоит даже надеяться, что хоть одному человеку в стране не знакомы наши лица, только недавно постоянно мелькавшие на всех экранах.

— Судя по всему, и твой тоже. Иначе как еще объяснить, что пекарня почти достроена, а школа и Дом Правосудия нет?

— Может, он