Русуданиани - Без автора

Прошло еще три месяца. Была построена такая стена, что за ней ничего не было видно со стороны моря. И дороги не было видно, и даже знающий человек не заметил бы, где была та скала и город, в ней построенный. А дорогу найти и местность узнать не смог бы никто, так все изменилось: была проложена дивная дорога, а вдоль дороги выстроены такие прекрасные караван-сараи, что сам царь Нушреван и умные, многоопытные вельможи всех трех царств удивлялись: «Как это он умеет делать такие дела и у кого он этому научился?» Кроме того, он проложил много тайных ходов, а возведенным им домам не было числа.

Когда царь все обошел и увидел, что до завершения осталось немного, похвалил он Завара и оказал ему множество милостей. Потом он ушел и пировал и веселился в своем городе. Каждый день тешились они и развлекались.

Так прошла еще неделя. Сидели все, пировали, как вдруг примчался гонец на коне и доложил: «Завара тяжело ранил дракон, и пусть царь поможет ему!» Вскочил Хосро, сел на коня, и я поспешил за ним. Старый визирь подступил к царю: «Что ты со мной сделал, зачем убил его?» Горевали они и плакали. Прискакали мы и увидели, что Завар все завершил, только оставалось приладить ворота. Но когда-то, оказывается, в том месте сделал себе пещеру дракон. Как начали рубить скалу, выскочил он и убил двенадцать человек, Завар разделался с ним, однако тот успел тяжело его ранить, и он находился на краю гибели. Удивила нас величина дракона, опечалила участь Завара. Стали мы бить себя по голове и плакать. Потом перевернули Завара лицом вверх, перенесли в другое место, но, как ни старались, не могли привести его в себя. Царевич Хосро готов был умереть вместе с ним.

Сел он у его изголовья, положил голову к себе на колени и стал плакать и причитать. Никакими уговорами не мог я его успокоить. Но тут пожелал господь, и вспомнил я, что при рождении Хосро прилетела птица паскунджи и дала царю свое перо: «Если плохо тебе придется, подпали перо, и я помогу тебе!» То перо было у Хосро. Как напомнил я ему об этом, тотчас достал он его, и мы подожгли перо. Через некоторое время все вокруг потемнело — и скала и поле. Явилась паскунджи. Хосро с почтением приветствовал ее, поцеловал крыло и когти, взмолился, повел за собой и указал на Завара. Отвечала паскунджи: «Из-за него я бы не явилась, но, раз вы обманом заманили меня, помогу, вижу, что нужен этот юноша тебе, не убью его». Стала птица клювом высасывать [яд из раны] и высасывала до тех пор, пока не привела Завара в чувство. Придя в себя, Завар вздохнул, а птица еще сильнее стала высасывать отравленную кровь, пока не очистила рану. Затем улетела, нарвала когтями траву, принесла нам. «Высушите, — сказала, — приложите к ранам». Улетела птица паскунджи и унесла в когтях того дракона — огромного, как гора, — склевала его. Мы же принесли много той травы, высушили ее, натолкли и насыпали на рану. Через неделю Завар был целехонек и ничего у него не болело.

Когда все было закончено и налажено, отправился я на родину. Сюда я прибыл совсем недавно и вот рассказываю вам обо всем. А тебе, Русудан, следует вести себя так, как вели себя наши родители в разлуке со мной. Зачем ты убиваешься? Терпеливо дожидайся божьей милости.

Сказал четвертый брат, которого звали Барам: «Я глазами своими не видел, но от сарацинов на их языке слышал одну необычайную и прекрасную для слуха повесть, с их языка я переложил ее на грузинскую речь и доложу ее вам. Послушай сначала об их бедах, а потом о неизбывной радости».

ГЛАВА 4. ЗДЕСЬ СКАЗ ОБ УРУМСКОМ ЦАРЕ КАРАМАНЕ И СЫНЕ ЕГО КАИСАРЕ ДЛЯ СЛУХА ПРИЯТНЫЙ И СЛАДОСТНЫЙ, НАЗЫВАЕМЫЙ КАИСАРИАНИ

Жил на свете великий и могущественный царь, властитель Урума[54] и многих стран, звали его Караман. Был он ликом прекрасен, телом могуч, исполнен мудрости, доблести и мощи. Не знал он от века поражений, ему покорялись многие цари и властители.

Владел он городом дивным и прекрасным. Обойти этот город можно было за семь дней, обнесен он был высокой оградой. И в этом городе, в семи местах, построил он дворцы сказочной красоты, ничего прекраснее не видело око человеческое! Царь Караман завел у себя такой обычай: прежде всего в воскресный день он шел в церковь и там молился, после службы отправлялся в первый дворец, посылал глашатаев во все семь концов города и собирал многочисленных нищих. Сам царь облачался в рубище, усаживал перед собой каждого нищего, мыл ему руки и подносил еду. Если были среди них калеки, царь их собственноручно кормил, а голых одевал и приказывал принести серебряные и золотые монеты и раздавал бесчисленное множество, так что бедные могли разбогатеть. Затем шел во дворец, снимал рубище, одевался в царские одежды, садился за пир и пребывал в отдохновении.

В понедельник он отправлялся во второй дворец, где ждали его все жалобщики. Царь садился, усаживал рядом визирей и судил больших и малых без мзды, так что жалобщики не смели подносить даже даров! Если жалобщик приносил что-нибудь, то его били и изгоняли из судилища. Так творил он суд правый до девяти часов. А когда после девяти все жалобщики отправлялись по- домам, царь садился и пировал.

Во вторник шел [царь Караман] в третий дворец, призывал своих приближенных и щедро одаривал каждого: кого землей, кого городом, кого селами, так что никто не оставался обделенным.

В среду приходил он в четвертый дворец, приказывал открыть многочисленные сокровищницы и делил драгоценности между великими и малыми, каждый получал столько, что не мог всего унести. Все вельможи в Уруме стали равными царям, а простолюдины уподобились вельможам.

В четверг Караман приезжал в пятый дворец, приказывал пригнать породистых скакунов и принести конскую сбрую и боевые доспехи — кольчуги, панцири, мечи, палицы, шлемы, щиты и прочее. Дарил он каждому — простому и знатному — по коню в драгоценной сбруе и всякое оружие; одаривал всем, необходимым в бою.

В пятницу приходил он в шестой дворец и играл со своими вельможами в мяч. А когда кончалась игра в мяч, приказывал принести охотничьих птиц — соколов, ястребов, кречетов — и делил их между придворными.

В день субботний входил он в дивные чертоги со своей супругой-царицей, приглашал жен и детей всех своих вельмож и справлял в седьмом дворце такой пир, что человеческое око не видело ничего приятнее. Тешили приглашенных дивные зрелища, каких человеческое око прежде не видывало и о каких человеческое ухо не слыхивало, а языку не под силу было выразить им хвалу. Усаживались по одну сторону стола красавицы-женщины, а по другую — мужчины, и было веселье, и танцы, и пение. И приказывал царь в тот день вынести множество украшений из драгоценных камней и жемчуга, а также много бесценного оружия и одаривал украшениями женщин, а всяким оружием — вельмож, никого не отпускал без даров. Так в пирах и утехах проводили они тот день.

В следующее воскресенье царь выходил в поле и приказывал разбить палатки и шатры, собирал воинов и отправлялся охотиться, и всю неделю они охотились и веселились. Ровно через неделю возвращался Караман домой и вновь справлял прежний порядок.

Все свои дни он проводил по этому обычаю, и не было другой заботы в его сердце.

Но случилось так, что дожил он до седых волос и не имел ни сына, ни дочери и ежедневно молил бога даровать ему наследника. Прошло время, и внял ему господь и обратил к нему милостивый свой лик.

Когда узнали о беременности царицы, началось во всем государстве великое веселье и раздали нищим несчетные богатства. Девять месяцев, установленных господом, весь народ ликовал, пел и веселился, царь велел щедро одаривать бедняков. На девятый месяц, согласно своему обычаю, царь отправился на охоту. Когда он утешался и развлекался на охоте, вдали показался гонец на быстро скачущем коне. Соскочил он у царского шатра.

Гонец вошел и поздравил царя с рождением сына. Узнав о появлении на свет наследника, царь вскочил, сложив молитвенно руки, возблагодарил господа, вестнику радости наполнил рот алыми яхонтами и облачил его в свои одеяния. Подарил ему большой город и множество богатств. Призвал Караман всех вассалов и вельмож и своими устами поведал им радостное известие: «Вельможи мои! Знаю, что вы разделяете мою радость. Осчастливил меня господь, отпустил мои несчетные грехи и даровал мне сына. Господу ведомо, что в душе моей гнездилась печаль: не о бездетности своей я сожалел и страдал, а о своих вассалах, взращенных мною, подобно родным детям. Кто знает, кто занял бы мое место и кто соблюдал бы установленный мной порядок? Теперь же даровал мне бог сына, и потому я радуюсь, и вы радуйтесь и веселитесь вместе со мной, ибо мы удостоились великой милости господней».