Наталья - Минчин Александр

Пьяный Капканов стоял, шатаясь и фиксируя свое неуправляемое тело за спинку моего стула.

— Спасибо, Сашок, я поел…

Он икнул сильно и отвернулся, чтобы выпустить дух.

— Я вижу, — ответил я.

— Не, правда, у друга закусь была… с собой.

— А ты что делал?

— А я и еще другой бутылку покупали.

— Ты сказал, что тебе кушать надо.

— А я что, разве не это делал? Кто тебе сказал, что вино пить надо, его надо кушать. Вкушать, сладостно и медленно. Сашок, а может, еще на кружечку пивка?

— Нет, Валер, честное слово.

— Ну, извини, не буду тебе мешать… ик-к, спасибо, я пошел.

Он хлопнул меня по плечу, едва не промахнувшись, и шатнулся к выходу.

Я отвернул обложку журнала, который почему-то назывался «Новый мир».

Я прочитал больше половины и решил оставить остальное на следующий раз, а то в институт будет приходить неинтересно.

Я вышел из читалки и прямо нос в нос наткнулся на Шурика.

— Саня, привет!

Мы обнялись.

— Ты что, заболел? — спросил он меня серьезно.

— А что? — встревожился я.

— В институт пришел.

— Шур, ну почему только ты в институте один нормальный, понимающий?

И тут это случилось.

Она двигалась на нас и наслаждалась этим движением. Профессор исторической грамматики, доктор Ермилова, собственной персоной. Не знаю, как Шурик, но я у нее не был ни на одном занятии, кроме первого, ознакомительного, и то потому, что это было в первый день и все собирались потом идти пить пиво с воблой.

Мы сделали вид, что ее не заметили, но она подошла к нам.

— Здравствуйте, молодые люди.

— О, — удивились мы, — здравствуйте.

— Вы вроде не старые, зрение у вас, я думаю, хорошее, это я вот старая, очки ношу, а вы могли бы и видеть своих преподавателей.

— Извините, — сказал Шурик, знаете, увлеклись, заговорились.

— Да, да, я понимаю, — она по-старушечьи вздохнула: сейчас начнется, подумал я. Интересно, сколько ей лет? Есть женщины, возраста которых никогда не знаешь и не определишь.

— Вы, молодой человек?

— Да, — ответил я.

— Как ваша фамилия? Если я не ошибаюсь, вы в пятой группе, которую веду я.

Я назвал фамилию.

— Но что-то я вас там ни разу не видела.

— Где? — наверно, наивно спросил я.

— У себя на занятиях. Впрочем, простите, кажется, кроме первого.

Старая, а память хорошая.

— Да, знаете, — замялся я, — болел, потом еще что-то было, — врать я не умел, не любил и ненавидел. Я, собственно, просто так ей отвечал, чтобы не молчать, не собираясь скрывать, что я просто не хожу, без причин.

— Нехорошо, молодой человек.

— Я вообще нехороший.

Она никак не отреагировала на мою шутку.

— Или вам не нравится мой предмет?

— Что вы, очень нравится…

— А вот мне не нравится ваша посещаемость.

— Да? — удивился я. — А я не знал.

— Я уже говорила с зам. декана и сказала, что ни за что не поставлю вам зачет в этом семестре, пока вы не отработаете все пропущенные занятия и не представите мне конспекты всех домашних работ.

— И что она сказала? — пропустил я мимо ушей последнее.

— Кто? — не поняла она.

— Зам. декана.

— А, вы все шутите. Это приятно, что у вас сильное чувство юмора. Так вот, она сказала, она мне пообещала, что без моего зачета не допустит вас к экзаменам, а зачет у нас через полмесяца. А может, я проведу его и раньше. Всего хорошего, молодые люди.

Она повернулась и пошла. Очень гордая старуха. А может, и не старуха. Есть женщины, впрочем, это уже говорил я.

— Саш, — отвлек меня Шурик от глубоких мыслей, — кажется, подкрадывается…

— Ага, — засмеялся я. — А тебе почему она не сказала ни слова? Как ангел стоял. Ты на все занятия ходишь?

— Нет, просто она про меня вообще не знает: что я у нее в группе, так как я и на первом занятии не был.

Мы расхохотались, хлопая друг друга по спине и по плечам. Ну и ученики!

— Шур, пива хочется.

— Сань, ты ж знаешь, у меня…

— Знаю, знаю, подожди.

Я оставляю его у читалки и несусь в деканат.

— Где Инна Дмитриевна? — с порога ору я.

— Тише, тише, — шипит секретарь. — Она в кабинете, занята.

Я открываю дверь в кабинет, не спрашивая.

Она вскидывает на меня глаза.

— A-а… Появился, солнце ясное.

Я киваю. Инна Дмитриевна — зам. декана по учебной части, она моя телохранительница, совсем как в древнем мире (только она мое тело от учителей охраняет). Так как по всем теориям самых невероятностей меня давно уже не должно было быть в этом институте, никак. А я еще здесь.

— Можно?

— Чего уж здесь спрашивать, раз вошел.

Я сдавленно улыбаюсь.

— Ну что, видел уже Ермилову, обрадовала она тебя, что до экзаменов не допустит, только через ее труп. Так и сказала, я ее такой впервые за пятнадцать лет видела. А повидать мне многое пришлось. И многих.

Я молчу.

— Каяться пришел, что ли? Что, больше не будешь?

— Нет. Я… занять два рубля пришел.

— Ну, ты даешь. Но смотри, я больше за тебя заступаться не буду, надоело. Вот тебе два рубля, — она быстро вынула из кошелька, лежащего на столе, — и чтоб мои глаза тебя больше не видели.

— Не то слово, что спасибо, Инна Дмитриевна, просто благодарен по гроб. Когда книгу, то есть повесть, об институте напишу, только вам ее и посвящу и ради вас ее и напишу: чтобы воспеть, вернее, произнести слово в признание вас и — в благодарность.

— Ладно уж, иди и постарайся уговориться с Ермиловой, в остальном… я тебе помогу.

Я выскользнул из кабинета. И понесся к Шурику, одиноко томящемуся у читалки. Я и правда собирался посвятить ей повесть. (Когда она только будет написана?)

Шурик ждал меня терпеливо.

— Саш, ты где был?

— У Инны Дмитриевны.

— Предупреждать вызывала?

— Не-а, деньги занимал.

— Чего?!?

— Деньги занимал, — повторяю я.

— Зачем?

— Нам на пиво.

— Ну, ты даешь!

— А что, она такой же человек, как и все. Только доцент и образованная в русском языке больше нас с тобой.

— Саш, а ты как думаешь, она пиво пьет?

— Шур, честно сказать, не знаю. Но в следующий раз спрошу.

— Ты что, еще раз занимать собираешься?!

Глаза у него открылись.

— Нет, — успокоил я его, — когда долг возвращать буду.

Он засмеялся, и мы пошли с ним мимо аудиторий, лекций и занятий к ближайшему пивному ларьку.

Я ждал ее все утро. Потом день. Потом вечер, но она не приехала. Наверно, не смогла. На следующий день ее тоже не было, и еще на другой — тоже. Мне было больно, но спокойно, она же обещала, как только сможет, вырвется.

Наступил следующий день, в который ее ждать не стоило: была суббота.

Я проснулся поздно и услышал стук. Вскочил открыть дверь и увидел брата на пороге. Я лег опять в кровать, став совсем грустным: я думал, это она.

— Ты, никак, не рад видеть брата, Санчик?

— Нет, что ты, очень рад.

— По тебе вижу, — он улыбнулся.

— Чего, Борь, сегодня катастрофа какая-нибудь?

— Почему? — спросил он.

— Ты сам встал, оделся, да еще и пришел без моих побудок, в субботу!

— В баню хоцетца. Пойдем?

Это я его к баням с парными приучил, сначала он считал меня сумасшедшим — ходить в баню, когда ванна есть. Но тут и ванны не было…

— Я не знаю, Б., я…

— Ладно, не придумывай, сегодня суббота, и, если я правильно понимаю, она не приедет, так что нечего ждать. Оставишь записку, мы через час вернемся. Давай одевайся. — И он стащил с меня одеяло и стоял ждал, неприятно улыбаясь.

— И зачем тебя, Борь, родили? Не понимаю.

Было холодно, мерзко и неуютно.

— И зачался, главное, из миллионов молекул, вариантов.

— Ты у меня повякай!

Я уже оделся, и он тащит меня к двери.

— Минуту. — Я взял ручку, лист и написал на нем:

«Наталья, мой брат утащил меня в баню. Я очень ждал тебя. Буду через час. Пожалуйста, подожди. Ключ в том же месте».